Появился он в образе старичка с бородой накануне новогодних праздников. Часа три ночи было. Я не успел еще сбросить остатки сна, как в приемный покой шумной гурьбой ввалились два санитара, врач со скорой и их подопечный - румяный веселый старик, который принялся отплясывать народную. Если бы не психиатрический флер всего происходящего, можно было подумать, что снимается какой-то комедийный фильм. Уличная действительность ворвалась в приемный покой, как хлопок веселящего газа. У старика за пазухой была тетрадь, которую он тут же распахнул и бросил на стол - чтобы читали. Тетрадь, исписанная мелким почерком - фолиант под названием: "Как обустроить Россию". С этим фолиантом наш герой ездил в Москву в министерство, потом на перекладных (денег не хватило) вернулся в Нижний Новгород, приставал к прохожим, разъяснял суть своего открытия, которое, по его мнению, тянет на Нобелевскую. Говорил, что враги народа не дают ему добраться до Самого.
- Если бы взглянул Сам на мою работу, то наступила бы золотая эра в мире и в России, - со слезой щебетал старик. - А вы меня в больничку. Эх, вы, прихвостни империалистические.
Когда старик понял, что приемный покой - конечная станция его продвижения к Самому, он обмяк и стал вслух философствовать:
"К природе в природу от природы и роды родов убираем при только при убрать и оставить роды.
Так мне надиктовала Гея - мать земля. Это, говорит, то наилучшее, что нужно России. Россия мать зачнет, другие матери земли потянуться.
Родина от родов началась. Природа от родов. Род есть. Будем жить счастливо в великом роде, если дадим рождаться всем. Наша природа вмести все. К нам приедут рожать все народы. Роды примем. И народ наш будет родителем народов иных.
Ясно вам, прихвостни империалистов?"
- Ясно, - спокойно ответил я, помогая старичку раздеться. - А что бы вы сказали Самому, если бы представилась такая возможность?
- Я бы сказал, что родина только тогда родина, когда в ней рожать будут много. Без родов нет родины. У-родина - это родина не родящая. На Руси испокон века не родящих называли у-родинами.
Я взял его поклажу - какой-то рюкзачок, решил стянуть бечевкой его тулупчик и выдать больничное белье, но тут из рюкзачка выпала иконка, но не простая. На ней - Сам в окружении ангелов, Иоанна Грозного и Сталина. Иконка самодельная. Заметив ее, старик рухнул на колени и принялся лобызать лик вождей.
Мне стало не по себе от этого. Подумал, что первое впечатление от киношного потешного старичка было ложным. Наверное, в его потаенном бреде есть какая-то страшная антисоциальная сердцевина. Может быть, в его идеальном государстве присутствует террор и репрессии.
Дежурный врач что-то писал в толстенной истории болезни. Значит, персона знакомая. Шизофреник со стажем. Заметил на обложке крупными буквами: бред реформаторства.
Пока переодевал его, спросил тихо:
- А что делать с несогласными?
Старичок, очевидно, принял меня за одного из "наших". Заулыбался. Подмигнул.
- Высшая мера. Зачем нам переводить кашу на безродных? Счастье не может быть всеобщим. Потому что не все заслуживают. Только наши. Родящие. Родину любящие. Остальные пусть удобряют почву. Хороший вопрос ты задал, товарищ. Если семя, брошенное в землю, не умрет, не принесет много рода. Родим и родимся заново.
Старик порозовел от удовольствия.
Через минуту я сопровождал его в первое буйное отделение.