10 Ну, сейчас она покажет этой цыганке как охмурять её мальчика! Ишь какая! Приворожила, не иначе, и хвостом своим так и вертит вокруг Лёньки, так и вертит! Какой нормальный парень согласится на приживалку с двумя детьми? Разве мало в посёлке хороших девушек? Она, как мать, не допустит, чтобы сын загубил свою жизнь!
Маша ходила с журналом по цеху и крутилась возле обработанных срубов древесины, проверяя их на наличие брака. Делала пометки. Сильно пахло сосной, её смолами: душисто, свежо. Такой запах, но не столь интенсивный, был в её домашнем дровнике, когда отец накалывал горки дров, а Маша с братом складывали их в стопки, загоняли под кожу пальцев занозы, которые начинали нарывать, если не удавалось вовремя вытащить. Как давно было у неё то детство, кажется, полжизни прошло. Заметив идущую к ней мать Леонида, она напряглась и поджала губы - знала, что та с самого приезда терпеть её не могла, ещё до ухаживаний Лёни. Всю дорогу до работы, сидя напротив Маши в кузове грузовика, закутанная по самый нос в пуховый, облепленный снегом платок, Галина бросала на Машу полные ненависти взгляды.
— Поговорить надо, - с боевым настроем обратилась к ней женщина.
Маша захлопнула журнал и горделиво вздёрнула носик.
— И вам добрый день, Галина Семёновна. Надеюсь, вопросы у вас рабочие? Я на работе другие беседы не приветствую.
— Ты тут передо мной жабры не раздувай, работница! Я тебе прямо скажу - от сына моего отвяжись, чего к молодому парню прицепилась, аки ведьма бесстыжая? Он ужо и отощал весь, знамо, соки из него повыпила, шельма!
Маша чуть повела губой, едва не прыснула - местный говор старшего поколения её забавлял до умиления. У неё на родине в основном все по-русски говорили, но без таких душевных ноток, перескакивали то на молдавский, то на турецкий. Сама Маша очень хорошо знала турецкий язык.
— И когда ж я к нему привязывалась? Леонид сам за мной бегает вот уж третий месяц, а мне по мужикам ходить некогда, я детей ращу и деньги зарабатываю.
— Вот, вот! И дальше держи при себе своих байстрюков, один чёрт знает с кем ты их понагуливала к 23 годам, нашто моему Лёньке сдались твои дармоеды? Он своих родит от нормальной!
Маша свирепо блеснула глазищами. Галина Семёновна даже с ноги на ногу переступила, приготовившись к схватке.
— Во первых, мне уже 24, во-вторых, за своих детей я глотку перегрызу, так что осторожнее! А в третьих, если захочу, я вашего Лёню с костями съем, любит он меня до безумия и замуж зовёт, дети его не смущают! Так-то!
— Загубишь жизнь моему сыну, я сама тебя съем, разберу по косточкам!
— Меня пугать не надо, я уже пуганая перепуганная, такого повидала, что вам и не снилось! А с Лёней мы сами разберёмся, вас слушать не станем!
Они и не заметили, что перешли на крики. Закусившая удила Галина Семёновна, вдохновившись Машкиной наглостью, перешла на мат пеҏемат, вся расхохлилась, а Машка натужно хохотала и всплескивала руками.
— Вот вам и советское образование! Не позорьте страну, разве можно изрыгать такие гадости! Как не совестно! Ой, люди добрые, что делается-то!
Мужики-работники побросали станки с деревяшками и разулыбались, слушая бабский концерт, ждали пика конфликта, когда женщины сцепятся и начнут драть друг другу волосы. Цех затих, одна только Галина Семёновна продолжала надрывать глотку.
— Я тебя на порог не пущу, я те такую жизню устрою...
— Мама! Что вы тут? Хорош позориться! - громыхнул позади неё Леонид и женщина вздрогнула. Он только зашёл в цех с другими мужиками с лесоповала, уставший, с приставшими к ватнику щепками, а тут как кнутом стеганули его крики матери, в лицо бросилась кровь от стыда.
Из дому выгоню, если женишься на этой куҏве! - не помня себя от ярости накинулась на него мать. Она, приняв трагическую позу, тыкала пальцем в Машу, как в прокажённую.
— Не выгонишь, папаша мне дом завещал, иль забыла? Тебя я ещё не спрашивал на ком мне жениться! Мало ты мной помыкала? Мало девчонок от меня спровадила? Тебе все не такие!
— Так она ж потасканная, с детьми! Лёня, включи голову! - взмолилась Галина Семёновна и зарыдала, поникла плечами.
— Всё, хватит. Достаточно, мам, иди работай, - неуклюже погладил её по плечу сын. - Люблю я Машу, очень люблю, смирись. Радуйся, что сын судьбу свою встретил. А дети... Что дети, мам? Разве они в чём-то виноваты?
Тут Лёня горячо посмотрел на притихшую Машу.
— Если ты, Маша, пойдёшь за меня, я и детей твоих усыновлю, будут мне, как родные, и сестричку для них народим. Что скажешь, Маш?
Маша от таких речей вся вспыхнула, глазки её зажглись.
— Пойду, - ответила она, а у самой пальцы, держащие журнал, так и дрожат.
Три месяца держала она оборону, а Лёнька... Увивался за ней, как околдованный, после той грибной прогулки. Детям игрушек намастерил из дерева, ласкал их, баловал, мальчишки привязались к нему и всё ждали, когда же дядя Лёня к ним пожалует, чтобы вместе в сугробах вываляться да на санках покататься. Однажды Петя сказал: хочу мультики. А телевизора у них не было. Через неделю Лёня привёз им новый телевизор. Маша брыкалась, возмущалась, народ сплетни плёл, беззубая бабка-соседка только и успевала удивляться тем страстям, что через забор от неё творились. Выйдет, бывало, засветло, и будто дятел где стучит, а это Лёнька, сẏкин сын, то забор у Маши заколачивает, то калитку новую ставит, то по сараям возится.
— Ты чего это в такую рань будишь меня, окаянный?
— Не сердитесь, бабушка! Надо же помочь молодой одинокой матери!
Бывало, бельишко полощет Маша в корыте на улице, а вода студёная, январская, руки у неё краснеют и немеют, слёзы на глаза наворачиваются, а дитё в доме ревёт, на нервы действует. Леонид тут как тут пожалует, её от корыта отгонит и давай сам полоскать, а Маша развешивает. Потом идут они в дом чай пить, руки отогревать, а одежда тем временем и задеревенеть успевает на верёвках от мороза-то.
Давала себе Маша зарок с мужиками больше не связываться, а тут Лёнька этот до того славный, до того хороший, так о ней заботится, как не влюбиться? Всем на земле ласки хочется, а Маша всё одна да одна, кроме горя ничего и не знала толком. Вновь обжигаться ой как страшно! Но сердце не каменное, а молодое, горячее, жадное до страсти. Леонид к ней с самыми серьёзными намерениями ходил, женой своей видел, о будущем пел сладко-сладко, искры между ними так и сыпались. Он на год младше Маши, но духом она была намного старше и понимала, что поболее многих успела нахлебаться жизненного опыта.
Сдалась она после январских праздников. Закружилось между ними, завертелось так, что снег под ногами таял и лёд трескался. Пришло лето и они расписались, несмотря на ярые протесты матери жениха.
Леонид прописал Машу с детьми в своём доме, но жили пока отдельно, в её квартирке. Маша как на крыльях летала, кажется, никогда в жизни она не была так счастлива. Будущее мерещилось ей сказочным, наполненным светлой радостью. Осенью ей удалось добиться лишения родительских прав Ахмада на Рустама, тот даже не являлся на заседания, и Маша уже не боялась, что он приедет и отнимет ребёнка - знала, муж их защитит. Леонид слово сдержал и усыновил обоих мальчиков, дал им свою фамилию. Теперь все они были Воробьёвы, а через год пополнилась их семья ещё одним ребёнком - родился у них третий сын Мишутка, беленький, как отец, но с карими молдавскими глазками. Завистливое, но весёлое бабьё прозвало их семью интернациональной.
— О, глядите, идут наши интернациональные! Ох, Лёнька, и куда ж ты вляпался! - смеялся народ.
— Стеҏва! Цыганьё плешивое! Гадuна! - брызгала слюной Галина Семёновна. Любила она теперь только маленького Мишу, вязала для него костюмчики и страстно молилась ночами за его здравие, установив иконки в углу Машиной квартирки, ведь из дому её, можно сказать, выселили - Леонид перевёз семью в свой просторный дом и женщина сама поспешила оттуда сбежать, так как не выносила проклятую невестку.
Маша уже не мечтала стать успешной и богатой, она была счастлива просто жить и радоваться каждому дню, а между тем приближались шальные девяностые и смуглянку-молдаванку ждал ещё один крутой поворот судьбы...
Начало *** Предыдущая