После смерти жены отец привёл в дом красивую, черноволосую женщину. Звали её Стефания, он же ласково называл её Стеша или Стешенька.
По паспорту ей было 47, но на вид – не более 40. Две её дочери от первого брака уже были взрослыми и жили отдельно.
Работала она товароведом на продуктовой базе по графику 3/1. Приносила оттуда всё, что плохо лежало: мясо, молоко, масло, конфеты и зефир с мармеладом, яйца, дефицитные сардельки и мороженое.
Вале и Вовке же приходилось туго. Когда отца не было (а работал он вахтами в другом городе 5 через 2), на кухонном столе лежала "дежурная" буханка черного хлеба, накрытая полотенцем, и чашка с солью. В маленьком, не запертом на замок холодильнике можно было найти только маргарин и банку с топлёным свиным жиром. "Хлеб, вон, намажьте, солите и ешьте коли проголодались!" – повторяла им Стеша.
Рядом стоял большой пузатый холодильник "Минск" с навесным замком на длинных исцарапанных вертикальных ручках и тёмного дерева продуктовый шкаф, набитый разными вкусностями, запертый на ключ. Открывались они только тогда, когда приезжал отец или по очень большим праздникам, опять же, в его присутствии.
Как то вечером, приехав с работы, он позвал Валю на кухню и, смотря в окно, глухим голосом сказал, что ей нужно уйти из дома:
– Ты уже взрослая как-никак – школу окончила в этом году... И Стеша не хочет, чтобы ты с нами жила.
– Как же так, пап? Я же только восемь классов... – обмерла Валя. – Куда же м-мне итти?
– Не знаю, доча... Вот вещи твои собрали... – Он наклонился и, кряхтя, вытащил из-под стола толстый рыжий чемодан. – Может, к подруге какой?.. А потом работать – на рыбзаводе набор через неделю, там общежитие есть.
– А Вовка? – со слезами на глазах спросила Валя.
– Он в шестом ещё, маленький... А ты взрослая. Справишься.
Надев старое мамино пальто с подбивкой (на дворе стоял октябрь), она схватила чемодан и выбежала из квартиры. Проплакав с полчаса в подъезде и так и не дождавшись Вовку (тот, как всегда вечером, играл в футбол), вышла на улицу и побрела мимо домов в направлении гаражей: в "Буревестнике" можно было оставить у сторожа дяди Миши тяжеленный чемодан, попить чаю и подумать, что делать дальше. Однако, оказалось, что на тяжелой, обитой жестью двери сторожки висит замок, а в маленьком окошке темно – хоть глаз выколи. Снова заплакав, она поставила чемодан под лестницу и, прикрыв его куском фанеры, пошла к озеру. "Солёное" начиналось сразу за гаражами и уходило влево, сверкая в лунном свете своей гладкой, как будто застывшей, похожей на стекло поверхностью. На другом берегу, напротив тускло светила лампа Свято-Максимовской церкви. Постояв с минуту, Валя вошла в воду. Холода она почти не почувствовала и, плача, пошла всё дальше и дальше от берега. Уклон становился всё больше, пока, наконец, дно не ушло из-под её ног и она не повисла в толще воды, судорожно молотя по воде руками: пальто поднялось к поверхности огромным пузырём и не давал ей пойти ко дну. «Мамаааа! Мамооочка, – плакала она, рыдая в голос и сплевывая холодную воду, – маааамаааа!!»... Её развернуло к берегу, в отчаянной попытке выбраться из ловушки она начала грести руками, пока, наконец, не нащупала ногами илистое дно. После этого стало легче: отталкиваясь кончиками башмаков, она гребла ватными, тяжёлыми от одежды и холода руками, пока, наконец, не выбралась на берег – ревущая, мокрая, в тяжёлом мамином пальто, сбившемся вокруг поясницы, и без сил не рухнула на землю.
Спустя час её подобрали на Школьной улице две женщины, идущие домой с работы. Отпоили горячим чаем с лимоном и уложили спать. На следующее утро, все вместе, они пошли к Лесько, Валиной однокласснице. После долгого разговора на кухне Маринины родители решили оставить внезапно свалившуюся на их голову, уставившуюся в пол Валю у себя. «Всё будет хорошо, – несколько раз повторил Аркадий Семёнович, поглаживая её по плечу, – не бойся... Всё будет хорошо».
. . .
Стеша часто сидела перед подъездом на лавочке и лузгала семечки. Сплевывая себе под ноги, она смотрела вдаль – если была одна, или на товарку (соседку или подругу), сидящую с ней рядом, и мечтательно говорила: «Вот накоплю денег и уеду в Крым, Евпаторию! Там пальмы, дорожки из белого песка! Всё такое красивое, как в сказке... И я красивая, вся такая, буду ходить там, вся в белом. Красивые люди должны жить в красивых местах, а не здесь, в Находке. Здесь одни алкаши, дорог нет, пляжей нормальных нет, света на улицах по вечерам и то нет... Ничего нет... Город для свиней... А я не свинья... Я еще молодая и такая красивая! Не то, что Нинка – моя подруга: запустила себя, как не знамо кто. Жрёт всё подряд, постоянно как не увижу её – постоянно что-то жрёт, за лицом не следит, ходит как чучело, спаси Господи!»...
Нинка умерла через полгода от рака желудка. На похоронах Стеша стояла в первом ряду сразу перед оркестром. Стояла молча, слушая какого-то начальника с её работы, который говорил о том, какая Нина Степановна была трудолюбивая, отзывчивая и добрая. Всем помогала и работала по выходным. Слушала и не могла поверить, что её подруга, её ровесница – умерла. «Прошу – бросьте по горсти земли, чтобы земля ей была пухом, – попросил он, закончив свою речь. – По очереди».
Стеша наклонилась, как и все вокруг, взяла горсть земли тонкими негнущимися пальцами и, подойдя к самому краю могилы, неловко бросила её на свежую, светло-жёлтую крышку гроба, в котором лежало тело Нинки. Нины Степановны – её единственной, трудолюбивой, отзывчивой, запустившей себя подруги. Внезапно грянул оркестр и прямо у неё за спиной громко ударились друг о друга медные тарелки, оглушив её своим звоном и напугав до смерти. В глазах у неё потемнело, ноги вдруг подкосились и она, словно мешок с картошкой, со стоном стала оседать вниз. Стоящие рядом в последний момент успели подхватить её своими грязными от земли руками, испачкав ей под мышками и по бокам новое, специально купленное для похорон чёрное вуалевое платье.
Похоронили Стешу через 3 дня там же на кладбище, рядом с Нинкой. На похоронах был только отец, Вовка, её родители и дети от первого брака. Вали не было. На поминках тёща и дети напились до чёртиков, вскрыли Стешины комоды и шкафы, принявшись тут же делить наследство: украшения, бельё, ткани, продукты – чего там только не было. Вовке удалось урвать только большой рулон синего габардина: силы были не равны. Отец сидел за столом, обхватив голову руками, пил водку и как будто не замечал ничего вокруг.
Из ткани потом сшили отличный костюм, в котором Вовка щеголял по праздникам и выходным, кадря девчонок на дискотеках.
– Разжился, прохвост! – подначивала брата Валя, когда тот приходил к ней в гости.
– А то! – улыбался Вовка. – В таком хоть куда: везде к месту! Зря от юбки отказалась тогда: щеголяли б щас на пару... Жениха б се нашла.
– Цвет не мой. А тебе в самый раз: идёт и пошили хорошо.
– Это точно! Все девчонки теперь мои.
2023.02.26
Пишите комментарии, подписывайтесь на канал.