Испещренный морщинами трещин пол в раздевалке термического цеха давно потерял свой прежний вид. Изначально серый, протертый до блеска тысячами ног за годы существования завода, сейчас он представлял из себя покрытие со следами заплат из бетона и оставшейся кое-где плитки. Неоднородность его навевала грустные мысли и создавала неповторимую атмосферу, царившую в полутьме, среди многочисленных шкафов, с длинными проходами, ведущими к душевой и туалету.
Шкафы, с рядами рабочих ботинок на самом верху, стояли чинно и хранили в себе мирок своих владельцев. Хитроумные задвижки, простенькие замки, открыть которые не составляло труда, если у кого появиться такая идея, тем не менее являлись естественной преградой от проникновения к скрабу, накапливаемому каждым, кто проработал на предприятии более десяти лет. Обрезки труб, множество гаек всех калибров, резцы, детали "неземного" происхождения зачем-то стаскивались и годами лежали на дне ящиков, а порой и занимали всё второе отделение шкафа. Сам владелец, не спешил расставаться со своим барахлом, считая его признаком хозяйственности и способности видеть и собирать все самое ценное, что есть на заводе. Время от времени, конечно, часть металла выносилась за пределы, чтобы быть сданной на пунктах приема, и на вырученные копейки покупалась мелочь, что-то полезное для дома или просто оплачивалась связь и интернет.
Неспешная жизнь протекала изо дня в день. Рабочий день пребывал в центре внимания. Все разговоры вращались вокруг работы и приобретали характерный оттенок, оказывая влияние на мышление и быт человека. Его день начинался рано, и большая часть проходила на заводе, где лица таких же как он рабочих, виделись им чаще, чем собственная семья и проведенное с ними время исчислялось годами, за которые можно придумывать названия, наподобие тех, которыми именуют время, проведенное в браке.
Петрович проработал на заводе чуть более тридцати лет. После училища, отслужив срочную, он, как и многие из района устроился на завод учеником термиста-гальваника. Цех, высокий, полутемный (почему-то многое на заводе было слабо освещено) как длинная колбаса в несколько сот метров своим упрямством простирался среди таких же братьев. Заводская жизнь, в начале странная, подверженная строгой дисциплине мучала его молодую душу. Ограничения, связанные с пропускным режимом, необходимость ставить в известность начальство о желании отпроситься, постоянный контроль, да и много другое испытывали терпение и этому же терпению обучали. Решив покориться, он приобрел усидчивость, качество крайне важное для работы на заводе и научился получать от этого удовольствие.
Стабильность - главное, что давал завод. Стабильность отсеяла последние мысли о возможности приобрести новую профессию, она же отбила последнее желание сменить род деятельности, когда Петровичу перевалило за 30. Средний возраст прошелся по нему незаметно, и к своим пятидесяти годам, он мастерски открывал печь и извлекал детали, чтобы вновь окунуть их в маслянистую жидкость химического состава, для совершения таинства закалки и бог весть еще каких процессов, которые мужики описывали одним словом, полностью расскрывающее цель каждодневного труда.
Рабочая смена заканчивалась в 15:12. За полчаса до конца, а то и раньше, Петрович отправился в душ, благо такие были устроены в каждом цехе, хотя чаще он предпочитал мыться дома. В этот день было особенно потно. Жар от печей, уходящих своим основанием глубоко в недра цехового фундамента, изрыгали из себя потоки горячего воздуха. Температура около 600 градусов Цельсия, спешка при перемещении заготовок, вымотывали, и единственным желанием под конец рабочего дня было помыться и посидеть в раздевалке.
Неспеша вытираясь полотенцем, Петрович проследовал к своему шкафчику, который располагался ближе всех к выходу из помещения, в наиболее освещенной его части. Лавочка, подложка под ноги, все было давно приготовлено к важной части рабочего дня, переодеванию. Время еще было, и переодевшись, Петрович сел, скрестив руки на коленях и застыл.
Серые морщинки трещин встретились с его взглядом и забегали, замелькали, как будто он видел их первый раз. Уже впору было придумывать им название, столь часто он разглядывал их узор, усматривая в причудливых изгибах фигуры совершенно фантастические, в здравом уме невидимые и появляющиеся только при пристальном рассмотрении и задумчивости.
Фигурки прыгали, замирали, постепенно растворяясь и появляясь вновь. Танец трещин под пристальным взглядом превратился в мелькающий узор, взлетая, прыгая, переплетаясь, словно хотело что-то сказать зрителю И в эти минуты со всей ясностью предстала реальность - тридцать лет пролетели, как рабочий день.
Петрович сидел в задумчивости, не двигаясь и боясь нарушить нахлынувшие чувства. Он рассматривал трещинки, руки и вспоминал свою жизнь.
Ему было слегка за пятьдесят. Высокий, слегка полноватый, Петрович не потерял привлекательности и веселого нрава, благодаря которому он заслужил уважение и внимание среди своих коллег по цеху. С виду безобидный, он тем не менее был способен дать ответ в такой форме, что полностью аннулировало продолжение диалога, затрагивающего личные границы и претендующее на оскорбление, не говоря уже о дальнейшем.
Мужчина привлекательный, с хорошим чувством юмора, он пользовался успехом у женского пола, что позволило ему рано жениться. Радоваться этому или нет, он еще не знал, но успех у женщин сыграл с ним злую шутку.
Развод, двое детей, алименты, горечь от потери семьи - давали о себе знать в течение последних десяти с небольшим лет. Он искренне жалел, что не может видеться с семьей, с детьми и от этого с годами чувства одиночества накатывало на него и погружало в молчание и грусть. В груди колотилась боль от бессилия и невозможности вернуть утраченное. Преодолев себя, он выходил из этого состояния, вновь становясь веселым и юморным, но корешок оставался и постоянно напоминал о себе.
Петрович сидел неподвижно. Тягучая мысль о возрасте вновь всколыхнула внутренность, заставив поежиться. Тридцать лет! - все самые лучшие годы позади, молодость, беззаботность, здоровье, привлекательность, все преимущества, которые оно давало, канули в лету. Будучи довольно крепким, Петрович постепенно ловил себя на мысли, что возрастные изменения проникают в сознание, сигналят и вскоре расцветут буйным цветом.
- Еще лет двадцать, и старость - рассуждал Петрович, хотя до пенсии оставалась немного, само слово привносило грусть, несмотря на возможность трудиться и получать стабильную прибавку к зарплате.
Тишина в раздевалке нарушалась мерным гулом вытяжек и окриками, звучащими где-то в глубине цеха. Ничего не нарушало мерно тикающих часов на руке Петровича.
15-00.
- Еще двенадцать минут, и можно собираться домой - подумалось в этот момент.
Двенадцать минут тишины. Эти двенадцать минут в иные времена были самыми мучительными. Они тянулись всегда медленно и вызывали порой ярость, но преодолеть эти минут было крайне необходимо, так как пропускной режим начинал работать только по истечении этого срока.
- Посижу, и пойду - стряхнув с себя оцепенение, Петрович сменил позу, выпрямившись и разминая затекшие ноги. Усталость постепенно начинала наваливаться и к моменту прибытия домой всей своей массой, нескрываясь подталкивала к постели.
- Жизнь пролетела - эта мысль неясная и эфемерная вначале, предстала перед ним со всей своей ясностью. Забирая все, что есть, выпивая из человека все самые лучшие соки, готовили его к старости.
- Ничего более не вернется, ни молодость, ни возможности - и только двенадцать минут будут сопровождать всегда, пока не выйдешь за Проходную...
(Данный рассказ навеян заводскими реалиями, когда ваш покорный слуга имел возможность там работать. Эту историю я хотел рассказать еще в декабре прошлого года, но только сегодня она родилась и отразилась на бумаге. История раздевалки и человека в ней реальна).
Если желаете поддержать канал в это непростое время, буду искренне благодарен.Сбер: 4276 2200 1586 0243