− Барин! Барин! – услышал Гриша знакомый голос. – Барин, Дунька, сестра ваша, пропала! Как ушла утром к вам, потом пришла в слезах, ушла опять, так и не вернулась! – слуга взбежал по ступенькам и схватил Григория за руку. – Матушка думала, у подружек, дык нет ее нигде…
− К нам? – Гриша растерянно переводил взгляд с жены на слугу и обратно. – Но к нам она и не приходила!...
Артемида, заерзав на стуле, кашлянула.
− Гриша, приходила сестра твоя, утречком. Все тебя звала, капризничала, я ее домой отправила. Негоже девице одной по гостям ходить… Ведь, правда?.. Ты занят был, работал… Да и надоела она, как лист банный, пристала!
− Как приходила? Плакала? Когда? − Гриша оттолкнул тещу, схватил за руку слугу и кубарем скатился с лестницы.
− Дунька! Где ты, глупая!? – шептал он. – Ну, не смог я сегодня покататься с тобой. Ну, занят был…
А ведь обещал! Сказал, что придет утром и погуляет с Дуняшей, как в старые добрые времена!
Ближе сестры у Григория на земле-то и не было никого. Он нянчился с ней, когда Дуня была совсем маленькой, а как подросла, стала для него настоящим другом. Все рассказывала, все, что чувствовала, а он утешал, радовался за нее и смотрел, как расплывается рот в счастливой улыбке, как распахиваются ресницы, выпуская наружу лучики детской радости…
…Гриша бежал по пустым улицам, сломя голову.
− Сначала домой! Надо все выспросить! – думал он.
...Отец, понурившись, стоял на крыльце, ждал сына.
− Гришенька, я не хотел, родненький, услыхала она, видать, как я спьяну болтал, про тебя болтал, про жену твою, про Дунино приданое, которое с твоей свадьбы к ней придет…Ох, дурак я! Водка проклятая попутала!
− Не водка это, отец! Голова твоя дурная, вот что! Проворонил дело все, тебя и сейчас за нос водят, мне жизнь разбил, Дуня вот теперь… Зачем… Ой, батя…
− Григорий, замолчи! – мать попыталась обнять сына. – Не надо сейчас! Дуню бы найти, куда делась, ума не приложу!
Мужчина махнул на них в отчаянии рукой и помчался на ярмарку. Там они гуляли с сестрой, там и искать надо!
Поскользнувшись, Гриша упал, а, когда поднялся на колени, потирая ушибленный затылок, заметил, что у реки столпились люди, как вытаскивают кого-то из воды, подцепляя багром.
-Девчонка! Молодая – то какая! − причитала старуха в сером платке и длинной, церковной юбке. – Я гляжу, прыгает! Прямо с того мостка и сиганула, Царствие ей Небесное! Да только самоубийц не простит господь…
И стала осенять себя и тело, лежащее на снегу, крестами. Так и мелькали ее персты, так и мелькали в морозном воздухе.
Гриша, растолкав толпу, метнулся к утопленнице. Она? Дуня? Одежда вроде ее, платок ее! Господи! И сапожки… Те, что по просьбе отца, Гриша справил у знакомого сапожника…
-Эй! Барин, отошли бы! Отойди, не трогай! - Гришу оттаскивали за руки, отпихивали, но он, скривившись в немом крике, рванулся вперед, схватил утопленницу за спину и повернул ее к себе.
Синие, оскаленные в крике губы, закрытые глаза, царапины ото льда на щеках…
Гриша задохнулся, зажмурился, а потом, широко распахнув глаза, всмотрелся в бледное лицо.
-Нет! Ни Дуня! Слава богу, ни она! – он всхлипнул. – Ни она… Но одежда! Откуда?
Утопленница вдруг закашляла, захаркала ледяной водой.
Толпа вздохнула с облегчением, велели послать за доктором.
Григорий оттолкнул руки, что держали его, вскочил и огляделся.
− Барин! Барин, подождите! – голос дворника Платона раздался откуда-то слева, из непроглядной, кружащей свои дикий танец, метели. Загавкала собака. Гриша почувствовал прикосновение двух сильных, когтистых лап.
− Тявка! Девочка, что ты тут…
Рядом с псом возникла фигура дворника.
− Платон? Что еще стряслось? – крикнул Гриша, думая, что теперь и дома беда, и что нужно бежать обратно…
− Не бойтесь, барин! Я вам помогу. Собака найдет девочку, уж не сумневайтесь! Тявка Дуняшу вашу очень любит, мигом отыщет!
− Да как уж теперь… Вон, снег все следы занес. Да и, видать, одежду сестра отдала свою этой несчастной.
Платон быстро оглянулся, разглядывая тело на берегу.
− Это Авдотья, дочка прачки, Лизаветы, что живет здесь, недалеко. Прости ее, Господи!... Сиганула, значит?! А мать, поди, дома убивается!..
Он перекрестился, махнул рукой и, схватив барина под локоть, потащил куда-то.
Тявка, рыча, побежала за ними.
Платон, на ходу оглядываясь на отстающего Григория, прошептал, задыхаясь:
− Не ту семью вы, барин, для женитьбы выбрали. Я это только сегодня понял, как на маменьку жены вашей поглядел.
− Почему? Что такое? Уж тебе ли в богатеях разбираться?! – огрызнулся Гриша.
− Ну, а, может, и мне! Мария эта, Мария Львовна, никакая она не благородная, - дворник поскользнулся, чуть было не упал, но Гриша схватил его за воротник и еле поставил на ноги. – Спасибо, барин! Так вот, мы с этой Машкой, по молодости, конечно, куролесили, стыдно вспомнить! Потом, правда, отец с матерью сослали ее к тетке, там она вдруг остепенилась как будто, быстренько замуж вышла. А, как была, так и осталась, видать, разгуляй-баба, простите, барин… А Артемида ваша, ох, барин, сейчас орать на меня будете!
− Говори, окаянный! Не томи, и так всю душу вырвал уже! – действительно, заорал на него Григорий. - Что Артемида?!
− Она, возможно, дочь моя. А, может, и не моя. Но уж очень на матушку мою похожа…
− Что?...- Гриша встал как вкопанный, а Платон только бессильно развел руками.
− Ну, вот так…
Вдруг Тявка потянула Платона за подол тулупа, поскуливая и поджав хвост.
Мужчины как раз остановились у бараков, где жил рабочий люд.
Григорий забежал внутрь и, ударившись головой о низкую притолоку, охнул. Внутри было темно, огромный барак спал, разделенный на комнатенки, в каждой – нары, на нарах – храп и сопение. Не разберешь, где мужик, где баба.
− Куда? Платон, не пойму я, нам куда?
− Сейчас, барин, сейчас! Вот сюды проходите, сюды к прачке нашей! Лизавета! – он толкнул хилую, из тонкой доски, дверь и вошел внутрь. – Лизавета, Платон я, свету давай!
В дальнем углу комнаты что-то зашевелилось, заохало, приподнялось на четвереньки и поползло вперед.
− Платоша? А чегось? Чего спать не даешь, изверг!? Тебе, поди, самогон давай, а у меня нет. Дочка все вылакала вечером. Праздник у нее, видите ли! Не видел ты ее, Авдотью мою?
Комнатка расцветилась тусклым светом свечного корешка, что торчал из грязного блюдца.
Платон покряхтел, вскинул глаза на Григория, тот велел ничего не рассказывать пока.
− Не, не виделись. А, что же, никто к вам более не приходил сегодня?
− Как же, приходил. Авдотья притащила с улицы девчонку, та замерзла, вся душонка в ней окоченела. Знать, горе какое! Авдотьюшка моя девочку сюды привела, мы ее напоили, двумя тулупами накрыли, вон, спит за ширмочкой. Авдотьюшка ей свою кровать отдала, а сама, навеселе, пошла, говорит, пройдусь, Масленицу праздновать.
Григорий подошел к ширме, отдернул ее, впустив туда свет, и замер.
Дуня, красная, со сбившимися в колтуны волосами, лежала на кровати и мирно спала.
− Что же ты, сестренка, со мной делаешь?! – Гриша провел рукой по ее голове, дотронулся до кончика носа. – Что учудила ты, дурочка моя…
Дуня открыла глаза и удивленно посмотрела на брата.
− Гриша? Ты пришел, Гриша! Значит, мы пойдем кататься на санках, правда? А твоя Артемида сказала, что тебе некогда, что не нужна я тебе… Выгнала меня, даже увидеть тебя не позволила. Я звала, звала… Мне стало так холодно, Гриша…
Дуня по-детски скривилась, чтобы расплакаться, а потом, вдруг оглядевшись, села на кровати, прикрываясь одеялом.
− Что это, Гриша? Где мы? Тявка! – девочка прижала к себе морду бросившейся к своей любимице собаки. – А где та девушка? Меня сюда привела какая-то девушка. Я замерзла, я домой не пошла, мне грустно стало, потом я упала, голова очень кружилась, я села у какого-то дома, отдохнуть… А потом я только помню, что меня девушка сюда привела, я ей в благодарность свою одежду подарила, уж очень она красивой быть хотела, говорила, что жених ее ждет, что свидание у них… Где она, Гриша?!
− Я не знаю, Дунь. Пойдем домой, а? – соврал мужчина.
− Нет, надо же ей денег еще дать! Ты дашь ей денег, на свадьбу, пусть у нее будет такое же платье, как у твоей Артемиды!
− Дам, Дуняша, конечно же, дам…
Платон, стоя чуть в стороне, отвел глаза. Может, и нет больше Авдотьи, отгуляла она свое в красивых сапожках да цветастом платке. Мож, если бы не выпивка, и жива была бы, а так – оступилась на скользком мосту, бросило ее на лед, а там – в полынью… Девушка даже не успела испугаться, так загляделась она на свои новенькие сапожки…
-Пойдем домой, Дуня, к нам домой, к матери с отцом. А завтра все обсудим! – Гриша помог девочке встать, одел ее , посильнее укутав в тулупчик, потом кивнул удивленной Лизавете и обещал, что придет утром.
− Зачем же, Барин? Постирать что надо? – переспросила женщина.
− Там, на реке, вашу дочку нашли. Жива, да жива! Не бледнейте вы так! Я узнаю, куда ее отвезли, вам все передам! А пока вот, денег возьмите, вам нужны будут!
Он положил на стол несколько монет, схватил сестру за руку и повел вон из бараков.
-Гриша, что ты такое сказал? Какая река? Та девушка утонула? Насмерть?
-Нет, ее спасли. На ней была твоя одежда, я очень испугался, Дунька! Как же я испугался…
Он прижал девочку к себе.
- Я слышала, отец говорил, что все это из-за меня.
-Что из-за тебя?
-Что женился ты из-за моего приданого, что Артемида эта у нас теперь, чтобы ее родители деньги давали. А я не хочу, слышишь?! Я не хочу их денег. Я хочу, чтобы все было хорошо, чтобы ты был счастлив. Гриша… Тогда я просто уйду, я сама заработаю на приданое!
-Ну-ну! Полно, Домой и спать. После поговорим!...
___________
Григорий, чуть поседевший, но все такой же шустрый и статный, зашел в ресторан, коим он был теперь хозяином. Да ,всего один ресторан вместо десятка чайных, что пользовались такой популярностью среди городского люда. Но зато свой, выстраданный, слепленный заново из остатков отцовского капитала.
Гриша подозвал официанта, распорядился насчет обеда. Скоро приедет матушка с Дуней, Дуне нужно есть, как следует, кормить ребенка внутри себя, заботиться о нем.
Дуня замужем уже полгода, счастлива и весела. Радуется, что Авдотья, та, что когда-то привела ее с улицы к себе в дом, жива-здорова и теперь при ней, при Дуняше, на подхвате. А какой она оказалась рукодельницей – загляденье! Дуня некоторые ее вышивки уже носила в магазины, договаривалась о продаже.
Лизавета, Авдотьюшкина мать, устроена теперь в ресторан, на кухню. Григорий лично следит за тем, чтобы каждый из его подчиненных был доволен и сыт.
Артемида, после того письма, что привезла легкомысленная маменька, отослана была обратно, в Тверскую губернию. Дело о разводе затянулось на годы, но Гриша не волновался. Начав все с нуля, выйдя из общего с отцом жены дела, он вздохнул свободно, а угрозы Водовозова пресекал, напоминая о веселой жизни дочери, о друге ее, Тимоше и прочих воздыхателях, что проявились чуть позднее. Помалкивал старый Водовозов, берег репутацию и Гришку с его рестораном не трогал.
‒ Петька! – Григорий сел за стол в любимом кабинете, на втором этаже ресторана. – Блины-то готовы? Неси скорее, угощаться будем, неси, дорогой!..
…И снова Масленица катит солнечный блинный круг по небу, подминая под себя уставшую от снежной, лютой зимы землю, снова гуляет народ, встречая весну. Только Григорий другой. Недавно, совсем случайно, он встретил в этом мире женщину, которую хотел бы назвать своей женой. Это было так странно, чудно и ново – Гриша влюбился серьезной, взрослой любовью. Лишь бы только дело о разводе сдвинулось с мертвой точки! Надо заехать в суд, порасспросить, что и как!..