Он мог бы рассказать, но не хотел. Отчёта и не требовали так-то. Коллеги проявляли чудо такта. Имеет любопытство свой предел. Никто не лез с вопросом: ты в беде? Нормально, хорошо, лицо такое. Пускай оно других не беспокоит.
Короче, раньше у лица был дед. Рабочий дед, постриженный под ноль. Не просто дед, а дед-автолюбитель. С утра он надевал потёртый китель. В шкафу благоухала канифоль. Дед каждую субботу шёл в гараж, беседуя с небесными отцами. Встречали деда банки с огурцами и старая машина. Цвет "оранж". Стоял в салоне запах табака, лежала на сидении клеёнка. Дед пестовал машину, как ребенка. Менял ей свечи, гладил ей бока.
Дед уходил неспешно, как трамвай. Дед умирал. Гараж оставил внуку. Сказал: пора. Сказал: давай не нукай.
Машину без меня не продавай.
И он не про́дал. Но в конце концов решил однажды навестить машину, а нет машины. Только след мышиный, пыль по углам да банка огурцов. А вот когда вернулся он назад, расстроенный, что так, а не иначе, вопили шестилетние команчи, последствия родительских рассад. Цветы — они, конечно, лучше пуль, и суть, конечно, кроется в моменте.
Он мог бы не заметить, но заметил оранжевый игрушечный "жигуль". И голубей — создателей толпы, производящей ноты превосходства. Оставить "Жигуленок" было скотством. Забрал машину. Остужали лбы внезапно налетевшие ветра, холодные, как мысли комиссаров. Вопили семилетние корсары, кораблики спасая из ведра.
Он мог бы рассказать, но звукоряд уже забит чужими именами. Небесные деды следят за нами, затылки чешут: что они творят? Ругаются, седлая вороных, похлеще разных грузчиков портовых: да чтоб вы были живы и здоровы, а главное — чтоб не было войны. Совсем нигде. Не надо ни шиша. Похрустывает танго из колонок. По книжной полке едет "Жигулёнок" и маленькая дедова душа.
Стих: Наталья Захарцева (Резная Свирель)