Не далеко это было, не далеко от уральских гор. Не далеко от города Екатеринбурга, названного в честь матушки Екатерины Первой, и, по указу Екатерины Второй, Императрицы Российской, ставший уездным. Жил в лесу угольный мастер, Антип. Заготавливал, с артелью своей, Антип уголь для завода. Дело это было старинное, наследственное. Много Антип знал тонкостей, где какой лес, и когда валить, как «Кабана», древесную кучу, строить, как жечь, как опасаться, что бы не взорвалась куча. Жил Антип не бедно, но и не роскошно. Руки в мозолях, лицо серое от дыма. Одёжу, конечно покупал, а кормился охотой, огородом, корову имел, и коз разводил. Ну, конечно, лошадок было с десяток, телеги. С Антипом жила жена Евдокия и дочь Богдана. Антип был мужик бывалый, смелый и решительный. В артели слово его было первым и последним! А иначе на Урале нельзя, много разного люда на уральских горах. Кто золото ищет, кто самоцветы, а кто от закона скрывается! Жену Антип уважал за доброту, ласку, заботу и честность. Дочку же любил как свою душу. Поедет сдавать уголь, назад везёт платок расписной, или ожерелье красное, один раз даже обувку привёз мягкую, да только в лесу она не нужна! Доченька оденет на ножки башмачки с каблучками золочеными на праздник, батюшку матушку нарядом потешит, и в сундук сложит. В лесу лучше в сапожках, валенках, а летом и в лаптях. Эх лето! Летом можно по траве, да по росе, босиком! Только пяточки под юбкой сверкают! Хорошо! Но, увлёкся, буду дальше сказывать.
Говорят, самое лучшее занятие для мужика – огонь, железо, и родных в обиду не давать! У Антипа всё было так. Огонь приручил, железный топор, только что не прирос к рукам, а семью свою так берёг, что лучше не суйся! Но годы идут. Надо обдумать Богдану. Девушка уже! Да какая красавица получилась! Волос густой, тёмный, коса что канат, брови тонкие, чуть приподняты над карими глазами, улыбнётся, просто месяц из-за туч выглянет. Хозяйка растёт. Огород посадит уберёт, корова накормлена, подоена, матери поможет порядок навести. А пойдет с козами на опушку, возьмёт с собой рожок кленовый на конце рог козла, да как начнёт выводить, нажимая на дырочки! Птицы слетаются послушать! И батюшке покойно, играет рожок, значит всё хорошо! Женихов в лесу только нет подходящих, а за артельных не охота отдавать, голь перекатная, греха не оберёшься! Евдокия, жена, станет в воскресенье дочери косу чесать, да уголком платка слезу смахивает, жалко ей, что такое счастье может увянуть…
Вот, в который раз, сидит Богдана на опушке, на заветном пенёчке, играет на рожке. Козы разбрелись, траву щиплют. Рядом собачка дворовая, у ног калачиком, лежит. Без собачки в лесу тревожно, она зверя раньше человека чует, можно и домой забежать! Вдруг идёт кто-то. Тихо ступает, не спешит. И не зверь, собачка не поднялась, а только хвостиком завиляла. Появляется из-за кустика бабушка, на вид лет сто, а может и больше. На посох опирается, но идёт, и прямо к Богдане. Собачка привстала, потянулась передними лапками в сторону бабушки, как будто признала, но на Богдану смотрит, что та скажет?
«Ой, бабушка! Да как вы здесь оказались в глуши лесной?», спрашивает Богдана. «Ты девушка играй, а я послушаю. Я твою игру давно слушаю, да всё из далека, вот решила ближе подойти, играй!», просит бабушка. «А насколько далеко мой рожок слыхать? Версту или более?», допытывается Богдана. «Намнооого более!», хитро уворачивается от прямого слова бабушка, «Можно сказать на весь лес слыхать!» «И ты в такую даль прошла, чтобы послушать мою игру?», спросила Богдана. «Прошла, внучка, прошла! А теперь вижу тебя и знаю, что не даром! Какая ты пригожая, да хорошая! А хочешь я угадаю имя твоё?», отвечала с вопросом бабушка. «Угадывай!», смеясь согласилась Богдана. «Родители назвали тебя Богдана, так ведь?», говорит бабушка. «Так», соглашается Богдана. «Значит Богом Данная! А почему так назвали знаешь?», продолжает старушка. «Я одна у них, Бога благодарили и назвали!», предположила девушка. «А я тебе вот что расскажу: скоро тебе пятнадцать годков будет, уж совсем скоро, на неделе, в воскресенье. Ровно в такое воскресенье, пятнадцать лет назад Антип, который назвался отцом, нашёл тебя в лесу, в колыбельке из берёзы, тут, не далеко от этого пенёчка заветного, к которому тебя так тянет. Только пенёк этот в ту пору дубом был. А под дубом ты. Дуб батюшка Антип завалил, на угли сработал, а тебя вырастил. Низкий поклон Евдокие, что приняла тебя как родную! Так выходит, не родная ты им дочь!», поведала историю бабушка. «Да что ты говоришь, бабушка, поклянись Святыми!», в сердцах прокричала Богдана. «Была бы постарше, знала бы, нельзя клясться ничем, ни землёю, ни родными, ни Святыми! И я клясться не буду! А не веришь, так ступай спроси…», с этими словами, повернулась старушка спиной к Богдане да пошла в лес. Собачка только тявкнула не громко, и опять хвостиком завиляла.
Перестала играть Богдана. Задумалась. Как наелись козы, собрала их и погнала домой. Пришла в горницу под вечер. Евдокия к столу зовёт, не идёт дочь. Первый раз матушку не слышит. «Что с тобой Богдана, случилось может беда?», спрашивает матушка. Рассказала ей дочь о встрече на опушке. Опустилась на лавку матушка, слова не говорит. Тут и батюшка вернулся, устал, шапку снял, водицы попил и рядом с матушкой на лавку присел. «Что как сычи сидите?», спрашивает Антип. «Батюшка, дай мне отповедь прямую», просит Богдана, «Родная я тебе дочь, или приёмыш, а если приёмыш, то как дело было?» Тут и Антип пригорюнился, на жену смотрит, а она на него. Да сколько можно в гляделки играть, он мужик твердый, не гоже ему крутить, вертеть! «Верно говоришь, Богдана, но с оговоркой, всё равно ты нам родная, родней нет у нас никого! А дело было так: понесла матушка от меня ребёночка, ждали его как первый лучик солнца после лютой зимы, весною родила Евдокия, уже к груди стала прикладывать. Да не выжил первенец, на всё воля Божья. Осерчал я, пошёл злость сбросить, нашёл дуб, давай рубить, а дуб в четыре обхвата! Стал обходить, смотрю в тенёчке люлечка стоит, из берёзы искусно сделанная, я топор кинул, схватил ясельки да к Евдокие, смотри, говорю, Бог нам утешение послал! Она тебя к груди приложила, ты и приняла, так вот и живём. А первенца мы схоронили. Матушка твоя тихонько все эти годы на могилку ходила, что бы ты не знала. Да как ты прознала?», рассказал Антип, и закончил вопросом. «Бабушку в лесу встретила, она поведала… Правду сказала, а я сомневалась…», отвечала дочка. «А чья я?», вдруг спросила Богдана. «Мы не ведаем, доченька», отвечала матушка, «Да на что тебе знать? Любим мы тебя больше чем родную!» «Так, матушка так, люблю я вас, не обижайтесь, что спросила лишнего! Будем жить как жили!», вроде примирилась Богдана. Покушали, помолились и спать легли. Правду говорят, «утро вечера мудрёнее».
Антип поутру ушёл лес заготовлять, матушка Евдокия по дому хлопочет, а Богдана по воду пошла. Возвращается с коромыслом на плече, видит у ворот старушка стоит, та, что давеча на опушке была. Ускорила шаг девушка, тяжело, а любопытство гонит! «Здравствуй бабушка!», здоровается Богдана, спуская вёдра на землю. «Здравствуй внучка!», отвечает старушка. «Не уходи бабушка, я тебе покушать вынесу, и матушку позову!», торопливо говорит Богдана берёт в руки ведра и собирается бежать в дом. «Не спеши, я не ухожу, спроси Евдокию, можно ли войти, да присесть старой страннице?», отвечает старушка. Богдана с вёдрами в руках, плеская воду, бежит в дом. «Матушка, там бабушка из лесу пришла, в дом проситься, пусти матушка, может она сказывает чья буду?», кричит девушка на ходу! «Пущу, милая, любой гость от Бога, как не пустить! Да и самой, хотелось знать!», отозвалось доброе сердце Евдакии.
А Богдана с крыльца зовет «Заходи странница в дом, милости просим», и в пояс кланяется. Зашла странница. Осмотрелась, да первое, что заметила Евдакия, не крестится странница перед Образом. Даже не посмотрела в его сторону. Села старушка на лавку у стола, говорит «Хотите правду знать? Пожалуйста! Пятнадцать с лишним лет, а лишнего как раз, чтоб дитя выносить, через соседнее село проезжал скупщик золота. Видный такой. С ним три подводы. Объезжал сёла всё лето, осень, мало ему золота. Тут я ему на дороге встретилась. Не понравился он мне своей жадностью. Говорю, давай заключим договор, я тебе полную меру золота, а мерой будет подвода, а ты мне услугу окажешь. Он смеяться надо мной решил. А когда я ему сказала кто он, откуда, зачем и куда, да ещё день смерти назвала, смех то поутих. Дала я ему поручение, похитить дочку местного заводчика. Наказала, езжай с золотом прямо к нему, к заводчику, обещай дочку в Санкт Петербург забрать, да венчаться на ней там, а золото в залог оставь. За золото не переживай, вернётся оно к тебе. А заводчик этот мне как кость в горле. Притесняет. Землю роет, зверя бьёт, да как по мне сверх меры. Вот хочу от него откупиться, да за одно и поквитаться! А городской скупщик то и рад! Подкатил к заводчику, всё сделал как я сказала, да и вывез дочку ихнюю до первой станции. Она пешком домой пришла.
Перестарался скупщик. Родился у дочери заводчика ребёночек. А заводчик всё втайне держал, что бы позору не было, дочь в монастырь, ребёночка в лес сам отнёс. Да убить не решился. Сбежал.» Тут старушка замолчала, попросила водицы попить. «А мы то тебе на что?», спросила Евдокия. «А чем ваш Антип лучше? Хозяйничает, лес рубит, огонь палит. Зверьё губит! Но конечно, с заводчиком если сравнить, то Антип мягче, что ли. Он берёт сколько сам утащить может. Лишнего у леса не берёт. Поэтому ему от меня поблажка будет.», отвечала старушка. «За то, что вырастили Богдану любящей лес, животину и родителей, вам спасибо, но без страха жить нельзя. Для острастки вот что я вам сделаю. В воскресенье Богдана станет козочкой. Гляди за ней как за дочерью Евдокия, утащит зверь в лес, я не заступница! А вот если найдется жених ей, который откроет в козочке сердце человечье, и найдет меня в уральских горах, и придет ко мне за благословлением, станет она в тот день человеком, да ещё награжу! Без моего участия Богданы бы не было. Не горюйте! Вон на доске Образ, верите – молитесь!» «Да кто же ты бабушка?», спросила побледнев от страху Богдана. «Я Девана, правнучка Дыя, хозяйка Урала. С тех пор, как войско Сварога одержало победу, и заточило нас под уральскими горами, прячусь в лесах, под землёй, всюду. Сторожу богатства земли нашей. Бережному работнику дам, что нужно для жизни, жадного проучу. А людям без чести лучше мне не попадаться. Кому повезёт, превращу в зверя, а остальных в камень!», после этих слов встала Девана, и преобразилась в царицу в малахитовом платье. На голове диадема из драгоценных камней сверкает, глаза холодные, серые, вся из гранита вырублена, росту великого. Затихли мать с дочерью, куда тут перечить? Прижались друг к другу. А Девана пошла себе. Пригнулась у двери, вышла, гром грянул, а она как туман, стала рассеиваться, и исчезла.
Вернулся Антип, не узнать дома. Не сготовлено, не метено. Корова мычит, не доена. Козы не кормлены. «Вы чего?», спрашивает, «Что за горе вас к скамье приковало?» «Хозяйка Урала приходила!», отвечает Евдокия, и всё как есть мужу рассказывает. «Да, было не сладко, а теперь совсем горько!», говорит Антип, «Да делать нечего, судьба одна, другой никто не даст, а всё, что ни есть на земле, под землёй, в небе и в воде, всё от Бога, будем уповать на его прощение! Заступиться за нас, благодарить будем, а так оставит, значит грех на нас не отмоленный! Завтра час назначенный хозяйкой Урала! Помолимся до утра, а там, будь что будет!» Под самый рассвет уснули всё-таки.
Проснулись, когда в часовне звонить стали, а звон по всему лесу волнами пошёл, от скал отразился и эхом вернулся. Смотрит Антип, козочка спит у печи. Шерстка шёлком блестит. Дотронулся до козочки батюшка, да как зарыдает. От стонов его, и матушка проснулась. И давай убиваться. Козочка встала, отряхнулась и говорит человеческим голосом, только на распев, как блеет. «Неее тужитеее родииитееели», говорит козочка, «Видеееела сон, дарит мнееее молодец яхонтовое ожеееерелье, переливалось оно всеми цвееетами, от кровавого, до синего как небо. Одеееел он мне ожереееелье на шею, и взял за руку. Думаю, всё улаааадиться! Еееесли увидите молодца возле дома нашего, не гонитееее, расспроситееее ищет чего в горах наших, а меня рядом держите, что бы видеееел!»
Только сказала, слышат зовёт кто-то со двора, голосом молодецким, хозяев. Обняла Евдокия за шейку козочку и вышли они с Антипом на двор. «Здравствуйте хозяин с хозяйкою, с воскресением Вас!», приветствовал молодец Антипа и Евдокию. «Здравствуй прохожий, зачем пришёл в такой край дикий», с грустью в голосе говорит Антип. «Да иду, куда глаза глядят, не справедливость дальней дорогой обхожу», отвечает странник. «Что ж за не справедливость такая? Обидел кто?», расспрашивает Антип, а Евдокия с козочкой стоят рядом слушают. «Расскажу без утайки, да устал я ходить, силой то не обижен, а устал, не пустите ли погостить?», отвечает прохожий. «Отчего не пустить, любой гость от Бога, заходи», отвечает теперь Евдокия. Прошел молодец, на порог не встал, перешагнул, Образу поклонился, стоит, высокий выше Антипа, стройный, а плечи широки, бочком в дверь входил. Шапку из соболя снял, волосы русые по плечам рассыпались. Над верхней губой светлый пух блестит. «Может ты из охотников, вон убор у тебя какой?», спрашивает Антип. «Нет, добрый человек, не охотник я, не старатель, не купец…», загадкой отвечает странник. Евдокия поставила на стол, дала ложки, кувшин квасу из погреба принесла. «Кушай гость, дорогой, да не сердись, что расспрашиваем, есть в том у нас нужда, говори…», ласково просит Евдокия. «Эх, можно мне Вас матушкой называть?», обратился к Евдокие молодец. «Да зови, все мы матери, и у тебя матушка, наверное, есть?» «Да как не быть! И матушка, и тятенька есть. Но вспоминать их сейчас не хочется. Люди они богатые, всё есть, да ещё рабочие на них работают. А вот сердце бедное, глухое к мольбам. Решили они увеличить капитал свой, женить меня на дочери таких же как они. А я не люблю её, сердце моё молчит, когда вижу её. Да и то, она говорит на французском, манеры у неё, платья, золото на каждом пальце, а грустно с ней. Вот я даже на козочку Вашу смотрю и то, сердце моё трепещет, такая она нежная, глаза как у человека, у невесты моей лёд в глазах. На пианино играет, вроде весёлое, а тоска! Свадьбу назначили, да я сбежал, и пошел странствовать. Везде люди живут, и я проживу! Верно матушка?», закончил молодец вопросом. Евдокия посмотрела на мужа, и слеза скатилась по щеке, а вслух сказала «А может сон в руку?» «Какой сон?», интересно прохожему. «Вы кушайте! Не хорошо Вас расстраивать нашей бедой!», говорит Евдокия. «Матушка, для того люди встречаться, чтобы помогать друг другу. Вот я случайно к Вам зашёл, а говорю честно, помогу чем могу! Мне всё одно надо силушку свою попробовать. Сказывайте где обидчик?», бойко говорит молодец. «Эх человек», говорит Антип, «Наш обидчик тебе не по силам, да чего камень на душе держать, расскажем Евдокия, всё легче будет!» И рассказали всё, что я вам раньше сказывал.
Подошёл молодец к козочке, присел подле, заглянул в глаза. А козочка подняла головку и смотрит на него. Молчат. Слушает козочка, как быстро сердце молодецкое стучит, а прохожий вдруг и говорит «У козочки Вашей сердце человечье, большое, доброе, любящее. У животины не бывает такого. У животины сердце мелко стучит, потому что без души, а у человека размерено, через душу кровь прогоняет.» Тут упала козочка на бочок стали ножки длиннее и раз, словно пар с неё сошел, лежит на полу Богдана. Не удобно девушке на полу валяться перед красавцем таким. Быстро вскочила, к матери прижалась лицом. «Дочка, да посмотри на избавителя своего!», со слезами говорит матушка. Тихонько, опустив глаза, повернулась Богдана, и наконец посмотрела на молодца человеком. «Как прикажите за Вас бога молить?», спрашивает Антип. «Зовите меня Ефим!», отвечает молодец, «А Вас, могу я батюшкой называть?» «С любовью прошу тебя Ефим, зови, как душе угодно», поклоняясь отвечает Антип. «Так вот батюшка, оседлай-ка ты мне двух лошадей, да дай ещё две, без сбруи, с уздой только, чтоб накормлены были, поедем мы с моей невестой», тут Богдана совсем смутилась, и спряталась за Евдокию, а Ефим продолжал, «Поедем искать Девану, сначала, как велела, пусть она благословит, а потом к Вам вернёмся, и просить будем!» Дал, конечно лошадок Антип, и поехали молодые в горы. Долго ходили по горам, только увидели, как при солнечном свете у подножия одной горы яма, вся сверкает самоцветами. Подъехали, дыра в горе, стали спускаться, идут в глубь земли, а светло, светяться камни. Вдруг зал большой. Стены сплошь дорогие камни. Выходит, Девана. «Я вижу сердце твоё, и вправду чуткое к чужой беде, Ефим! Ты не только в козочке человека увидел, но и путь ко мне нашёл! Хвалю. И тебя хвалю Богдана, за кротость и послушание, любовь к родителям и стойкость к невзгодам. Редко я бываю доброй, да и мало людей, по-настоящему любящих друг друга и мир вокруг себя. А вас я благословляю! И дарю тебе Ефим силу, понимать природу! Теперь ты будешь знать все места где сокрыты не сметные богатства, но знай так же и меру. Возьмешь лишнего, пропадёшь. Тебе Богдана дарю плодородие. Всё что не посадишь в землю всё даст урожай, да помни, земля имеет край! Ступайте, мать с отцом порадуйте, да передайте, я хозяйка, пусть берут, но помнят обо мне!» Поехали молодые домой. Достала Богдана рожок, заиграла, птицы слетелись, поют! Так незаметно и приехали. А потом, по закону, повёз их Ефим к родителям. Маман Ефима нос, конечно, воротила, да отец на неё прикрикнул! Главное, чтобы дети были! Свадьбу в городе играли, ту, что на французском говорит, не позвали!