Те, кто пришли в Церковь в 90-е годы, застали церковную жизнь в том виде, в каком ее сохранили для них белые платочки. Их судьбы сами по себе несли в себе много поучительного для того, кто хотел приобщиться к живому Преданию Церкви. По объективным причинам, большая часть этого опыта жизни белых платочков уже относилась к истории. Но порой и последний этап их жизненного пути, проходивший на глазах нового церковного поколения, представлял собой удивительные примеры Промысла Божия в судьбах православных христиан.
Одним из таких удивительных примеров была жизнь Анны Николаевны Н., послушницы Покровского храма г. Темиртау. В новом храме практически на всех послушаниях трудились те самые бабушки, которые были прихожанками Молитвенного дома. Свечницы, просфорницы, уборщицы, продавщицы, повара – всё это были белые платочки, не представлявшие себе жизни без церкви и богослужения. Одной из таких послушниц и была Анна Николаевна: в её обязанности входило следить за приношениями на церковный канон. Как и любом храме, большая часть этих приношений отправлялась на общую трапезу, а другая разделялась между священнослужителями.
Если вам кажется, что в этом послушании нет ничего особенного, то вы ошибаетесь. Чтобы понять его значимость, достаточно было посмотреть на то, КАК исполняла это послушание Анна Николаевна. Небольшого росточка, худенькая, с серьезным выражением лица и острым взглядом, стоя возле церковного канона, она напоминала орла, зорко выслеживавшего добычу. Вдоль длинного стола, заставленного продуктами принесенными на панихиду, она передвигалась медленно, почти бесшумно, изредка останавливаясь, чтобы поправить или переложить норовившую свалиться со стола булку хлеба или коробку конфет. Если к столу кто-либо приближался, то блюстительница канона бросала на него быстрый оценивающий взгляд, чтобы определить: наш ли ты, или из неприятелей наших? Такая предосторожность была продиктована тем, что иногда на панихиду заглядывали любители поживиться, никакого отношения к церкви не имеющие.
Анна Николаевна исполняла свое послушание так ревностно, что иногда это даже приводило к конфликту с другими сотрудниками храма. Нет, никто из них, конечно, не посмел бы и прикоснуться к канону в своекорыстных целях. Этому научил их еще Преподобный Севастиан Карагандинский. Однажды, он узнал о том, что некоторые прихожане без спроса берут продукты с канона. Старец не стал доискиваться, кто это делает – времена были трудные, голодные, так что «воришек» можно было понять и простить. Но оставить все, как есть тоже было нельзя, иначе порядка вообще не будет. А тогда, как кормить и своих, церковных, и прихожан, и нищих?
Старец не стал говорить длинных проповедей на тему 8-й заповеди, но дождавшись времени, когда в церкви будет побольше народа, послал одну из своих послушниц принести с канона булку хлеба. Та, ничего не подозревая, пошла исполнять послушание: подойдя к столу с продуктами она взяла хлебный батон. Тут же на ее спину и плечи обрушился град ударов – это Старец с гневным видом охаживал ее своим посохом, приговаривая: «Воровать с канона вздумала, безбожница?! Разве не знаешь, что панихида – огонь, и гореть тебе в нем, если не покаешься!» Испуганная послушница, нет, чтобы оправдываться, только и кричала: «Ой, ой, простите, батюшка, больше не буду, никогда в жизни, простите!»
Народ, глядя на эту картину, пришел в священный ужас. Только немногие знавшие отца Севастиана люди догадывались, что произошло: этим наглядным уроком Старец хотел напомнить всем, что приношения на канон, это не просто продукты из магазина и огорода, а слезы вдов и сирот, молиться за которые – большой труд. После этого случая продукты с панихиды пропадать перестали.
Эту историю знали все послушницы нашего храма, а потому заподозрить их в чем-либо таком было нельзя. Но бывало, что Анна Николаевна отлучалась на пару минут от своего сторожевого поста, а в это время приходил кто-нибудь с трапезной за продуктами. Не застав хозяйку на месте, посланцы сами брали все необходимое для приготовления обеда. Вернувшись на место и обнаружив пропажу, Анна Николаевна тут же поднимала шум. Когда «расхитителей церковной собственности» ловили с поличным – то бишь прямо у варочной плиты – , она устраивала такой скандал, что приходилось прибегать к помощи начальства. И тут перед настоятелем вставала серьезная дилемма: похвалить Анну Николаевну за бдительность и наказать поварят за самовольство, или же назвать первую скандалисткой, а поварам объявить благодарность за приготовленный вовремя обед. Так или иначе, конфликт разрешался мирным путем, но Анна Николаевна всегда выходила из него победителем.
Все это привело к тому, что сотрудники храма стали её сторониться. Одни – чтобы не нарваться на новый конфликт, другие – по причине строгости ее характера. Сама же Анна Николаевна менять свое отношение к «коллегам по цеху» не спешила и, надо думать, не особенно-то и желала. Во-первых, свою строгость она считала необходимым качеством для исполнения своего послушания, а во-вторых – образовавшаяся между нею и сотрудниками некоторая дистанция, заставляла последних обращаться к ней исключительно в уважительном тоне, что ее, как человека малообщительного, вполне устраивало.
Единственные, в общении с кем Анна Николаевна допускала большую искренность и даже позволяла себе улыбаться, были приходские священники. Она всегда с большой любовью и заботой собирала корзинки с продуктами для батюшек, стараясь, чтобы никто из них ни в чем не нуждался, по крайней мере, до следующей большой панихиды. Меня, молодого тогда еще священника, такое отношение вполне устраивало, и я не особо прислушивался к белым платочкам, то и дело жаловавшимся на мою благодетельницу. «Кто из нас без греха?», – вспоминал я слова Евангелия, и обиженные, умиленно вздыхая, отходили утешенными.
Тем не менее, я видел и даже слышал от самой Анны Николаевны, как порой она переживает из-за того, что не может найти общий язык с коллегами по службе. Я надеялся, что рано или поздно у нее это получится, ведь она – служительница церкви и старая прихожанка. Залогом этого была ее искренняя вера: она старалась не пропускать ни одного церковного богослужения, всегда истово молилась перед небольшим иконостасом, находившимся в комнатке, где располагался канон.
Следует отметить, что пребывание в этой комнате само по себе являлось своеобразным подвигом. Это было помещение размером примерно полтора на три метра, с зарешеченным узким световым окном под самым потолком и стенами серого цвета, отделанными «под шубу». Так обычно выглядит тюремный карцер или складское помещение на фабрике. Но Анне Николаевне такая обстановка была не в тягость, и она спокойно проводила в этом «карцере» весь свой рабочий день.
Среди образов, висевших на стене «карцера», была и небольшая иконочка преподобного Серафима Саровского, которого Анна Николаевна особо почитала. Она даже носила медальончик с его изображением на своей груди. О чем она молилась своему любимому святому я узнал из одной из наших с нею бесед.
В этой беседе она вкратце рассказала мне историю своей семьи, к воспоминаниям о которой она возвращалась каждый день своей жизни. И делала она это не изредка и не по особому поводу, как это обычно бывает у пожилых людей. Анна Николаевна мысленно возвращалась в свое прошлое с таким же постоянством, с каким мы обычно выглядываем в окно, ожидая прихода дорогого нам человека. А всё потому, что её прошлое одновременно было и ее будущим, которого она для себя желала.
Окончание