Мы должны были насторожиться в момент покупки билетов, когда увидели, что режиссер балета «Ромео и Джульетта» в Музыкальном театре им.Станиславского – Константин Богомолов. Но в театрах есть опыт, когда режиссер ставит спектакль, а хореографию в соответствии с задумкой режиссера сочиняет кто-то другой – тот, кто это (сочинять хореографию) умеет делать. Мне всегда казалось, что лучше, когда режиссер и хореограф – один человек, но… Поэтому мы не насторожились, а подумали: о, любопытно будет посмотреть. Потом я почти насторожилась, узнав, что хореографу Максиму Севагину 25 лет – не маловато ли для полотна столь масштабного, как «Ромео и Джульетта»? Но, подумала я, настоящий талант заявляет о себе рано, вспомнив, что, например, Валентин Елизарьев стал главным балетмейстером Большого театра Беларуси в 26 лет. И сразу же поставил блестящую, ни на кого не похожую «Кармен-сюиту». Но оказалось, что 50 лет назад взрослели раньше. И таланты тоже. Это если талант есть. В случае с Елизарьевым у меня сомнений нет. В случае с Севагиным теперь тоже: нет.
Когда мы покупали программу, я спросила капельдинера: «А где либретто прочитать?» (опыт с «Лебединым озером» Джона Ноймайера подсказывает: либретто нужно читать даже в случае всем известных названий). «А оно бегущей строкой по стене будет», – сказала она и посмотрела на нас так… немного сочувственно. Или мне показалось? «Неожиданно», – сказала я. «Там много будет неожиданного», – заверила она. И посмотрела с сочувствием. Нет, мне не показалось.
Зал в театре Станиславского – битком. Свободных мест нет. Богомолов моден и скандален. Скандален и моден. Его «Ромео и Джульетта» выдвинут на премию «Золотая маска», и это само по себе повод прийти, затаить дыхание и ждать откровения.
Капельдинер не обманула: либретто бежит строками по заднику сцены. Во время увертюры это длинное письмо от умирающей матери Ромео, которая призывает его не мстить за смерть сестры, но жить – потому что он молод и должен жить. Ромео только что вышел из тюрьмы и вернулся в Золотой город.
Это хорошо, что нам написали, что город Золотой. Потому что больше похож на фанерный. И, конечно, там ни голубого неба, ни прозрачных ворот, ни огнегривого льва, а если у кого и светел взор незабываемый, так только у Герцога, да еще у синьора Капулетти и его дочери Джульетты. Потому что Герцог (Никита Кириллов) по определению вне подозрений, синьор Капулетти (народный артист России Георги Смилевски) так озабочен своей физической формой, что ничем не злоупотребляет, кроме фитнеса, а Джульетта (Жанна Губанова) просто еще слишком юна для злоупотреблений.
Хотя… Тут же и строка бежит, намекает: синьор Капулетти любит свою дочь не только отцовской любовью, а потому ревнует к Парису (Джона Кук). Но замуж отдает: Парис – аристократ, а Капулетти всего лишь олигарх. Дальше – больше: леди Капулетти (заслуженная артистка России Наталья Сомова) любит генерала Тибальда (Иван Михалёв), который разгоняет демонстрации, протестующие против музыки Прокофьева. Синьор Капулетти, кстати, любит наблюдать, как его жена и Тибальд любят друг друга. Меркуцио (Георги Смилевски-мл.) – наркодилер, толкающий свое колдовское зелье на Черном балу, Бенволио (Евгений Дубровский) – сначала предводитель протестующих, а потом стукач у генерала Тибальда. А где же Ромео (Иннокентий Юлдашев) и Джульетта? Здесь же.
Встречаются, влюбляются, женятся, расстаются, Джульетта глотает слизь жабы забвения, которой ее снабжает патер Лоренцо (я почему-то ждала строку, которая возвестит о том, что он или отец Ромео, или хотя бы его тайный любовник, но закон о запрете пропаганды ЛГБТ сделал такой поворот сюжета в современной России невозможным, хотя он вполне вписался бы в контекст) и как бы умирает. Прибегает Ромео, видит свою возлюбленную мертвой и понимает, что сейчас как набегут, как обвинят его в ее смерти! А у него ведь уже судимость! В общем, сбежал Ромео. Джульетта очнулась одна-одинешенька, взгрустнула (а ведь еще совсем недавно она «всем телом тянулась к Ромео), ну, и вышла замуж за Париса.
Как по мне, любое новое прочтение старой пьесы имеет право на жизнь. Время, знаете ли, сильные коррективы вносит в прежние сюжеты. Условие для новых прочтений только одно: талант создателя. Лично я «Ромео и Джульетту» в некотором смысле коллекционирую: видела много разных постановок. И в Минске, и в Пекине (это был римский балет), и в Мюнхене (постановка Джона Кранко), и в Праге. В театре Станиславского хореографа Севагина почти хватило на первый акт. На «танце рыцарей» в зале раздались первые крики «Браво!».
Это было нормально – и крики (многие, думаю, пришли, настроенные на «браво!»), и танец. Богомолов и Севагин поиграли здесь с гендером. Но на самом деле опоздали лет на …цать. Если сегодня вы одеваете мужчин в длинные юбки-пачки, а женщин в строгие фраки, это уже не вызов. Не новизна. И уж точно не откровение. Это всего лишь игра (причем вполне безопасная) с гендером. Ничего особенного. Кого они хотели удивить?
Я все ждала, как Севагин решит смерть Тибальда, как покажет мощную музыку и трагедию, которая, собственно, решает судьбу главных героев (во втором акте ведь еще не знаешь, что Ромео сбежит, а Джульетта выйдет замуж). Какое разочарование! Тибальд, корячась и коряжась, умирает от того, что у него оторвался тромб (так повествует все та же строка на заднике). Умирает долго – как будто не один, а с десяток тромбов бегут наперегонки: от какого скорее остановится сердце? Леди Капулетти стоит и смотрит. Вообще стоящие (не танцующие) персонажи в этом спектакле – обычное дело. Такое чувство, что хореографу Севагину просто не хватило сил и фантазии. Но, скорее всего, просто таланта ему не хватило. Чего стоит сцена в третьем акте, когда Джульетта лежит на сцене, а строка говорит: «А теперь закройте глаза и представьте, как Джульетта бежит через весь город в храм». Мы смеялись. Начали во втором акте на оторвавшемся тромбе Тибальда и не могли остановиться до финала. Давно я так не хохотала на балете. Кстати, в антрактах многие уходили.
Да-да, я в курсе, что это постмодернизм, и что сегодня театр, конечно, уже не тот, что раньше, и что все должно идти в ногу со временем. На самом деле хорош тот театр, который опережает свое время. И дело в том, что все это – и мужчины в юбках, и даже имитация минета, и все-все-все – уже было. Самая современная нынче постановка – это когда режиссер строго следует за мыслью автора, и показывает XVI век в костюмах XVI века и обходится без намеков на инцест и минет. Эти намеки – эпатаж и стёб. И эпатаж, и стёб, на мой взгляд, имеют право на существование в спектаклях. Как акцент – почему бы и нет? Но эпатаж и стёб – это не искусство.
А музыка Сергея Прокофьева прекрасна. Не зря музыкальный руководитель постановки и дирижер Тимур Зангиев отдельно выдвинут на «Золотую маску» в личном качестве. Оркестр звучал прекрасно.