Что-то книги мне в последние время попадаются… сложные. Просто какие-то практикумы для эмоциональных мазохистов.
Так хотела отдохнуть от трогательной, но всё же грустной книги Э.-Э. Шмитта (Дневник утраченной любви).
Решила почитать что-нибудь сюжетное, легкое и приятное. Выбрала книгу Донны Тартт «Щегол». Вот уж не лёгкое...
Роман в своё время нашумевший – Пулитцеровская премия и статус романа десятилетия, присвоенный ему английской прессой в 2014 году. Хотя к литературным премиям и подобным статусам я отношусь осторожно. Не всегда их лауреаты вызывали у меня ожидаемый отклик.
Больше меня привлекло упоминание о том, что одним из героев романа является то ли русский, то ли украинский подросток. В отзывах писали о загадочной славянской душе. И я купилась.
Очень странное послевкусие…
Для меня книга разделилась на три неравнозначные части - и по объёму и по содержанию.
Первую часть я читала не отрываясь, хотя она словно эхом перекликалась с только что прочитанной книгой Шмитта, от которой я как раз хотела отдохнуть.
Тоже потеря мамы. Та же горечь и утрата прежней жизни. Но на этом сходство кончается. Герой романа Тартт теряет мать в трагической ситуации и в очень ранимом, ещё нежном возрасте – в 13 лет.
И здесь есть сюжет. Да ещё какой. Читая эти страницы, одинаково трепетно следишь и за чувствами героя и за зигзагами его судьбы. Написано очень трогательно. Талантливо. Непредсказуемо.
Вторую часть – самую большую, страниц на 800, - я читала, преодолевая жуткое желание выбросить книгу и сходить помыться. Слишком много тошнотворной физиологии, как говорит сам герой - дерьма. Автор совсем не жалеет своего мальчика. Мне, маме двух сыновей, не раз хотелось воскликнуть: «Ну хватит уже!».
Сейчас, после прочтения книги, я понимаю, почему автор смакует эту грязь. Необходимо пройти всё это вместе с героем, чтобы понять посыл книги. Но 800 страниц… Это перебор.
И да, там появляется ещё один подросток - тот самый, славянского происхождения. Именно он и окунает главного героя в мир греха. Прямо топит.
Только если литературный западный мир представляет себе русскую душу так, то я не с этим миром.
Наркотический угар, вперемешку с испитием декалитров водки перемежается с чтением Достоевского (упоминается почему-то только «Идиот»). С одной стороны, образ получился колоритный. Этакий есенинский хулиган.
Только вот русская отчаянность и бесшабашность в этом герое порой уживаются со странным, совсем не русским понимаем справедливости и вороватостью. Я может быть и не стала бы обвинять автора в предвзятом шаблонном отношении к природе русского человека - подобный типаж встречается везде. Но в романе изредка мелькают и другие русскоговорящие персонажи. И все - не красавцы. Либо примитивные громилы, либо циничные прощелыги.
Задевало.
Есть ли в романе свет? Есть. Нельзя описать тьму без света.
На пути главного героя встречаются удивительные милые люди. Надо отдать должное автору, рисует он их замечательно. Даже если сотрётся из памяти нить сюжета, их лица, их голоса, их интонации останутся. Именно они держат читателя на плаву в море безысходности. Это друг детства главного героя Энди – маленький вундеркинд и «ботаник», не вписывающийся в жёсткий школьный мир. Это непосредственная, чистая, вечная девочка – ребёнок Пиппи, разделившая с главным героем участь жертвы теракта. И, наконец, это Хобарт - добрый ангел-хранитель юных героев, интеллигентный, мудрый и слегка наивный в своей вере в человеческую порядочность, хозяин антикварной лавочки, реставратор краснодеревщик, влюблённый в своё дело.
Вот за знакомство с этими людьми я автору благодарна. Эти образы и сейчас, когда пишу их имена, вызывают улыбку. У меня стало больше друзей.
И есть ещё один образ, который я буду помнить долго – маленькая птичка на цепи, изображенная на картине голландского художника Карела Фабрициуса «Щегол».
Эта картина незримо присутствует в романе с первых и до последних страниц, удивительным образом влияя на личность и судьбу главного героя. Именно эта птаха стала его роком и спасением. И олицетворением его самого. Да, пожалуй, и всех нас?
Третья, последняя часть книги (это моё личное деление) состоит всего из нескольких страниц. Но по смысловой насыщенности эта часть превосходит бесконечную предыдущую. Вот здесь всё сильно.
Я позволю себе привести большую цитату из этой части. Жалея ваши чувства, я не могу однозначно всем рекомендовать книгу к прочтению, но этими строками поделиться захотелось. Потому, что именно из-за них я почти простила автору 800 страниц боли. Слова эти связаны с картиной Фабрициуса.
«…Но даже ребенку видно, с каким он [щегол] держится достоинством: храбрый наперсточек, пух да хрупкие косточки. Не пугливая, утратившая всякую надежду птичка, а безмятежная, спокойная. Которая отказывается покидать этот мир.
И я все чаще и чаще думаю об этом ее отказе – покидать этот мир. Потому что плевать я хотел, что там говорят люди и как часто и как уверенно они это повторяют: никто, никто и никогда не убедит меня в том, что жизнь – это главный приз, величайший дар. Потому что вот вам правда: жизнь – это катастрофа. Сама суть нашего существования, когда мы мечемся туда-сюда, пытаясь себя прокормить, обрести друзей и сделать что-то там еще по списку – есть катастрофа.
… Как по мне – и я упорно буду твердить это, пока не умру, пока не рухну в грязь своей неблагодарной нигилистичной рожей, пока не ослабею настолько, что не смогу и ни слова выговорить: уж лучше не рождаться вовсе, чем появиться на свет в этой сточной канаве. В этой выгребной яме больничных кроватей, гробов и разбитых сердец. Ни выйти на свободу, ни подать апелляцию, ни “начать все заново … путь вперед только один – к старости и утратам, и только один выход – смерть.
… Мне нужно сказать, что жизнь – какой бы она ни была – коротка. Что судьба жестока, но может быть не слепа. Что Природа (в смысле Смерть) всегда побеждает, но это не значит, что нам следует склоняться и пресмыкаться перед ней. И что, даже если нам здесь не всегда так уж весело, все равно стоит окунуться поглубже, отыскать брод, переплыть эту сточную канаву с открытыми глазами, с открытым сердцем. И в разгар нашего умирания, когда мы проклёвываемся из почвы и в этой же почве исчезаем, какой же это почёт, какой триумф – любить то, над чем смерть не властна. Не только катастрофы и забвение следовали за это картиной сквозь века – но и любовь. И пока она бессмертна (а она бессмертна), есть и во мне крохотная яркая частица этого бессмертия. Она есть и будет.
Странная получилась у меня рецензия. Не понятно, понравилась ли мне книга. Скажу так: «Читать не советую (жалею), но если прочтёте – не забудете. А, возможно, и скажете спасибо за эту встречу.»
Спасибо, что со мной.