73
— Куш сто... Бью по кушу... Остальная масть в сонниках, — раздавалось громко с верхних нар.
Свет в бараке был потушен, тускло светила лишь какая-то коптилка. — Бью по кушу. Бью по кушу, — надоедливо и отвратительно раздавалось в моих ушах.
— Что они там кушают всю ночь, кто их маму знает? — недоумевая, спросил у меня с украинским акцентом сосед по нарам. И не дождавшись ответа, тихо продолжал:
— Ну и жруть же эти вурки, прямо, как в три горла. С кухни тянут всегда, что получше. Нам, работягам, жалки крохи остаются. — Он устало вздохнул, откашлялся. — Себе бы попробовать затеряться в блатяки, хотя бы с недельку от пуза пожрать баланды.
— А ты попробуй, может и повезет тебе в блатном шалмане, — ответил я, едва шевеля губами, не поворачиваясь лицом к собеседнику. — Я уже почти засыпал, и не имел никакого желания с кем-либо разговаривать.
— Боюсь убьют, скаженные, — продолжал с опасением робко мой сосед. — Своим кирзовым хайлом не гожусь для них. И калякаю я по своему, по-мужицки, только со скотиной смогу договориться. А они, слышишь, как спивают на своем блатном языке. Да все кушают, кушают... лопни их лошадиная утроба...
Прошел месяц моей работы в режимной бригаде. На шахте был заведен такой порядок: каждый месяц работяги менялись рабочими местами; кто трудился откатчиками на вагонетках, брались за тачки, а те, кто были подвозчиками руды начинали катать вагонетки. Работать с вагонетками было намного легче. Этот негласный порядок поддерживали и бригадиры. Когда подошла моя очередь переходить на вагонетки, Гумаладзе запретил мне это делать.
— Послушай, дорогой, — проговорил он с надменным ехидством, — ты посмотри на этих доходяг, — он показал рукой на членов бригады, стоящих около вагонеток, — этим догорающим фитилям обязательно нужна такая замена. А тебе нет. Ты еще лбина, хоть телицу подводи. Вот как будешь такой, как они, тогда другое дело, попадешь на вагонетки. Не волнуйся, дорогой... Не долго будешь ждать... Поверь моему слову. Я таких духариков воспитывал сотнями. — Гумаладзе самодовольно улыбаясь отошел от меня и, смеясь, заговорил с помощниками.
Моя ненависть к Гумаладзе перешла всякие границы. От зла, обиды и бесконечной усталости я был готов пойти на любое преступление.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
С каким нетерпением я ждал долгожданной смены, чтобы хотя бы немного передохнуть на вагонетках, но вот вновь оказался с проклятой тачкой. Разум мой буквально помутнел. Мысленно я выбирал удобный способ и момент избавления от негодяя.
Я озабоченно раздумывал, каким холодным оружием удобней воспользоваться, и пришел к выводу, что только топор даст мне возможность добиться желаемого. Да где его взять? Этот вопрос сразу поставил меня в тупик. Ведь на шахте топорами не пользовались. Попытаться поискать нечто подходящее в зоне лагеря вечером я не мог, поскольку находился под замком в Буре. Время шло, и мой гнев постепенно угасал. Я уже привык возить тачку, и она, кажется, привыкла ко мне. К тому же наступило очень трудное время для всех заключенных в лагерях Индигирки. Начались сильные метели, заносы. Целыми сутками бушевала ураганная пурга. На трассе застряли колонны грузовиков с продуктами. Положение ухудшилось не только для зеков, но и для вольных работяг-горняков, проживающих в поселках. В связи с таким стихийным бедствием начались перебои с продуктами и даже с хлебом. Арестантам урезали и без того скудную норму питания. Намного снизилась производительность на шахтах. Все начальство было поднято, как говорится, на ноги. Кругом, подобно крысам, шныряли надзиратели, подгоняя работяг.
Однажды появился начальник лагеря и с ним майор из политуправления Индигирки. Был обеденный перерыв.
На шахте работали не только режимная, но и другие обычные бригады.
Майор быстро приблизился к отдыхавшим заключенным и, сжав кулаки, злобно закричал:
— А ну, подымайтесь все быстро и смелее за работу!
— Еще не кончился обеденный перерыв, — пробовали протестовать бригадиры.
— Вы уже поели, — продолжал орать угрожающе майор, — а поэтому быстро за дело!
Усталые, измученные люди медленно взялись за работу. Начальник лагеря и майор вскорости удалились, но взамен появились надзиратели. Начал действовать особый режим, чтобы поднять производительность на шахтах. В среднем шахты должны были добывать по сорок грамм золота на человека в день. Эта норма сильно снизилась. Очень отстающие бригады не выпускали из забоев по несколько суток. Но такая жестокая мера вряд ли приносила пользу: измученные и голодные заключенные едва передвигали ноги и попросту уже не в состоянии были выполнять работу. Положение наладилось, когда через несколько недель прекратилась пурга, и бульдозерами расчистили дороги.
Прошел еще месяц моего заточения в бараке усиленного режима. На рабочих местах, как обычно, вновь произошла замена доходяг. Однако мое положение нисколько не изменилось. Я по-прежнему оставался «прикованным» к тачке. На моих ладонях кожа покрылась сплошными мозолями и стала, как подметка на ботинках. Гумаладзе однажды, ухмыляясь, заявил мне:
— Не волнуйся, дорогой, рано еще тебя допускать к вагонеткам.
На этот раз от усталости и голода я был уже не в состоянии реагировать на его издевательства. Единственное, что меня теперь беспокоило, это то, как вообще избавиться от каторжной работы на шахте. Я начал придумывать разные варианты для того, чтобы избежать неминуемой гибели. Но как я ни пытался что-либо придумать, реального выхода из создавшегося положения я не находил. В последнее время от усталости и бесконечных навязчивых мыслей я пребывал точно в полусне и потерял уже счет времени. И лишь один памятный случай словно пробудил меня.
Однажды замерз часовой на вышке. Его стащили оттуда утром во время подъема. Такие трагические сцены всегда вдохновляюще действовали на заключенных.
— Дубак обледенел в своей скворечнице, — весело заговорили, почти безмолвствующие до этого, зеки.
— Туда ему и дорога, гаду!
— Зачем нас теперь охранять, куда мы, доходяги, побежим из лагеря зимой?
— Все бы они, сволочи, превратились в сосульки,— раздавались злобные голоса.
Долго, мучительно долго, казалось, бесконечно, тянулось время в штрафном бараке. И, когда, наконец, срок моего пребывания там иссяк, на разводе утром я узнал от нарядчика, что остаюсь в режимной бригаде на неопределенное время. Моему волнению не было конца. Голова закружилась от зла и обиды.
— Почему такая несправедливость по отношению ко мне? — спросил я нарядчика.
Он спокойно пожал плечами: — Не знаю. Это приказ начальника режима.
И вновь бригада Гумаладзе и железная тачка в шахте. Он с отвратительной улыбкой подошел ко мне и, коверкая русские слова, пробормотал:
— Ну, дорогой, я с тобой теперь навсегда вместе. Ты почти дошел до нормы, чтобы пользоваться полными правами в режимной бригаде. Совсем мало осталось тебе упираться рогами в тачку. Совсем немножко, — добавил он на ходу, направляясь в сторону от меня.
В его голосе слышалось надменное издевательство и самодовольное удовлетворение. Не взирая на свое истощение и слабость, я с прежней решимостью задумал во что бы то ни стало разделаться с ненавистным мне бригадиром. Жажда мести беспредельно завладела мной. Меня догнал в забое, громыхая тачкой, один знакомый доходяга.
— Сколько ты будешь терпеть издевательства над собой? Вон, слыхал, в соседней шахте мужик с магаданского этапа кайлом заделал бригадира на глухоту. Пятерку, больше ему не добавят за это убийство. Смелей отправляй этого гада на тот свет. Там его давно ожидают черти с фонарями.
Сердечно благодарим всех, кто оказывает помощь нашему каналу. Да не оскудеет рука дающего!!!