Сегодня в рамках рубрики "Переплёт" мне хотелось бы поговорить ещё об одном персонаже позднего Возрождения - может быть, не гении, но уж точно человеке, собственными руками вписавшем себя в историю.
В отличие от Микеланджело и других черепашек-ниндзя, он прославился не в изобразительной, а, скажем так, в выразительной форме искусства. Сейчас его называют "праотцом журналистики", а при жизни звали "бич государей, божественный Пьетро Аретино" (подозреваю, не в последнюю очередь виновато в этом созвучие слов divino/божественный и Aretino).
Собственно, Аретино - не фамилия, а обозначение происхождения: "из Ареццо". Таких было множество, одних художников Венециано (т.е. венецианцев) с десяток наберётся: верный признак, что человек вышел из самых низов. И действительно, Пьетро был незаконнорождённым сыном сапожника, образования не получил, а с 14 лет бродяжничал. Некоторое время работал переплётчиком в Перудже, поступил в местный университет - и был вышвырнут за острый язык.
Впрочем, чуть позже, в Риме, Пьетро превратил этот самый острый язык в преимущество и даже в оружие. Он стал знаменит своими пасквилями, т.е. сатирами против знати и духовенства, которые по старой римской традиции клеил на постамент статуи безрукого, безногого и безлицего "глашатая" Пасквино. Поначалу кое-кого из знати, включая папу Льва Х, это развлекало, но затем Аретино умудрился поссориться примерно со всеми. У него были шпионы при всех дворах Италии, герцоги и маркизы не раз подсылали к нему убийц: пришлось скрываться в Венеции. И писать, публиковать сатиры, самыми известными из которых считаются "Предсказания" и "Рассуждения".
Впрочем, мне бы хотелось поговорить о другой его книге. Хотя началась она вовсе не с Аретино.
Как известно, Рафаэль (тоже, кстати, звавшийся "божественным") безвременно скончался в 1520 году в возрасте всего 37 лет. Он оставил несколько незаконченных заказов, самым большим и значимым среди которых был последняя зала "станц Рафаэля" в Ватикане - "зала Константина": 10х15 метров, четыре большие фрески, свод и т.д. Работу по рисункам мастера продолжили его ученики под руководством Джулио Романо (что значит "римлянин" - прославиться под фамилией Пиппи он по какой-то причине не пожелал).
Есть легенда, что папа Климент VII не заплатил Джулио Романо гонорар, и тот в отместку расписал залу порнографическими сценками. Фрески, естественно, забелили (или даже сколотили), но другой ученик Рафаэля, Маркантонио Раймонди успел сделать по ним гравюры.
В эту латынь верится, честно говоря, слабо: роспись в технике фрески - процесс весьма и весьма трудоёмкий (только на "залу Константина" ушло почти 5 лет), разве станешь делать подобное ради банальной мести? К тому же все фрески в "зале Константина" в наличии, и даже если Джулио Романо не заплатили, случилось это постфактум, когда росписи уже были готовы, так что поверх них никто "Папа - дурак" не писал.
Откуда же тогда ноги растут? Всё дело в том, что, покончив со "станцами Рафаэля", Джулио Романо взял следующий большой заказ - в Мантуе, у маркграфа Федерико II Гонзага.
Для начала маркграф захотел загородный дворец, так сказать, небольшой уединённый домик, чтобы было куда возить любовниц друзей на шашлыки. Естественно, со рвом, внутренним двором, тайным садиком, колоннадой и аркадой - иначе же не интересно.
Даже не успев построить дворец (его сдадут только в 1536-м), Джулио Романо начал расписывать "залу Амура и Психеи", взяв за основу историю этих персонажей в интерпретации Апулея. В принципе, сюжет это популярный (скажем, недавно в Пушкинском музее на выставке "Брат Иван" была представлена ещё одна "зала Амура и Психеи", выполненная Морисом Дени), но в Палаццо Те он решён в максимально откровенном духе. Настолько откровенном, что алгоритм Дзена не пропустит эти росписи крупным планом.
(Подробнее фото из Палаццо Те можно рассмотреть в моём путевом отчёте пятилетней давности.)
Естественно, Романо расписывал залу по собственным рисункам, которые создавал, неторопливо заканчивая работу в Ватикане. А поскольку рисунки - вещь непрочная, он и попросил собрата по мастерской Рафаэля, Маркантонио Раймонди, нарезать по этим фрескам гравюр, чтобы отправить их на утверждение Гонзага.
Прекрасный гравёр, Раймонди был известен, среди прочего, тем, что "пиратским" образом издал несколько альбомов Дюрера, и Дюрер ничего не смог с этим поделать. И надо же такому случиться, что рисунки Джулио Романо показались Раймонди прекрасным способом заработать.
Тут-то к проекту и присоединился Пьетро Аретино, также пользовавшийся покровительством маркграфа Гонзага. Вот как об этом пишет Джорджо Вазари:
Джулио Романо поручил Маркантонио вырезать по его рисункам на двадцати листах все возможные способы, положения и позы, в каких развратные мужчины спят с женщинами, и, что хуже всего, мессер Пьетро Аретино написал для каждого способа неприличный сонет, так что я уж и не знаю, что было противнее: вид ли рисунков Джулио для глаза или слова Аретино для слуха. Произведение это было строго осуждено папой Климентом, и, если бы, когда оно было опубликовано, Джулио уже не уехал в Мантую, он заслужил бы суровое наказание от разгневанного папы. (...) А так как некоторые из этих рисунков были найдены в местах, где это меньше всего можно было ожидать, они не только были запрещены, но и сам Маркантонио был схвачен и заключён в тюрьму, и плохо бы ему пришлось, если бы кардинал Медичи и Баччо Бандинелли, находившиеся в Риме на службе у папы, его не выручили. (...) да и в самом деле не следовало бы, как это, однако, часто делается, злоупотреблять божьим даром на позор всему миру в делах омерзительных во всех отношениях.
Итак, три участника данного предприятия отделались по-разному. Джулио Романо никакому наказанию не подвергся, поскольку работал исключительно для частного заказчика на территории с VIP-доступом и, следовательно, публику не развращал. Маркантонио Раймонди попал в тюрьму, из которой вышел нескоро. А на Пьетро Аретино и вовсе было совершено покушение: убийц подослал папский датарий, епископ Джованни Джиберти. Именно тогда Аретино бежал из Рима, обосновавшись в итоге в Венеции. После смерти все его произведения были внесены католической церковью в Индекс запрещенных книг.
Тираж "Сладострастных сонетов", более известных как "Позы Аретино", уничтожили. До нашего времени дошёл всего один лист - по сравнению с прочими сравнительно целомудренный, к тому же, кажется, созданный по мотивам уже известной картины.
Впрочем, как известно, рукописи не горят (а печатные книги горят, но не все). В 1550-м в той же Венеции (подальше от церкви, поближе к рынку) было издано "пиратское" издание "Поз" с кустарными, ужасного качества картинками. Новые иллюстрации сделал спустя ещё лет 30 известный болонский художник Агостино Карраччи. С тех пор вариаций на эту тему становится всё больше и больше (вплоть до недавних фото- и даже видеоадаптаций). Популярность "Поз" была настолько велика, что их читали и не стеснялись упоминать Карл II и Казанова, Дидро и Пушкин.
Михаил Гаспаров в "Записях и выписках" пишет, что когда Евгения Солоновича попросили перевести сонеты Аретино, он ответил: "Не получится, там все необходимые слова свои, а у нас какие-то неестественные, как будто из тюркских пришли». Тем не менее, на русский язык сонеты из "Поз" переведены дважды.
"А при чём же здесь фреска Микеланджело с обложки этой статьи?" - спросите вы. Да при том, что история, как известно, повторяется дважды: сперва как трагедия, потом как фарс.
После завершения "Страшного суда", ныне признанного самой известной (если уж не самой крупной) "обнажёнкой" в истории, в Риме развернулась целая кампания за её запрет, получившая название "Кампания фигового листка", которую возглавляли кардинал Каррафа, будущий папа Павел IV, и, представьте себе, посол той самой Мантуи, где стоит Палаццо Те, Нино Сернини. А идеологическую подпитку им обеспечивал не кто иной как... Пьетро Аретино:
В вопросах чувственности и непристойности я пользуюсь не намеками и не скабрезными словами, а целомудренным и безупречным языком. Вы же, наоборот, в таком возвышенном историческом сюжете раздеваете догола ангелов и святых, одних без малейшей земной стыдливости, других лишая всякого небесного облачения. Когда язычники ваяли свои скульптуры — я имею в виду не одетую Диану, а обнаженную Венеру, — они прикрывали ее рукой срамные части ее тела, которые никогда не открывались для обозрения. Однако некий христианин, предпочитающий искусство вере, ради запретного зрелища удаляет декоративное прикрытие у мучеников и девственниц, открывая для обозрения гениталии, так что даже в доме терпимости закрыли бы глаза, чтобы этого не видеть. Ваша манера подходит для изображения общественной бани, а не акта высшей справедливости.
Вы вызываете в нашей памяти название тех стыдных вещей, которые изображаете у осужденных, предаваемых огню, и у блаженных, озаренных солнечными лучами, высмеивая тем самым стыдливость Флоренции, которая прикрывает золотым листиком то, что должно быть скрыто у её прекрасного колосса. Но он-то стоит на площади, а не в священном храме.
Согласитесь, слышать подобное от автора бессмертных строк "Я хотел бы уд мой направить прямо / В лоно той, что скачет на нём проворно" как минимум странно. Впрочем, всему есть объяснение.
Дело в том, что Аретино, под предлогом написания биографии, постоянно выпрашивал у Микеланджело рисунки и наброски - "хоть что-нибудь, сделанное вашей рукой". Откровенно отказать художник побаивался и старался отмалчиваться, но когда Аретино прислал ему эскиз и описание, как именно нужно писать "Страшный суд", не сдержался. А будущую биографию отдал другому уроженцу Ареццо - Джорджо Вазари.
Надо сказать, Аретино, который старался держаться от Рима на расстоянии, "живьём" фреску так и не видел: он ознакомился с ней по "пиратским" гравюрам (что снова отсылает нас к истории с "Позами") и критиковал "за глаза". Оттого и не узнал, как ответил Микеланджело на его притязания.
