Григорий Иоффе
Сразу напомню: эту книгу, точнее, стихи из этой книги и ее автора я уже представил 5 января:
"Её проза столь же музыкальна, как стихи..." | Григорий И. | Дзен (dzen.ru)
И теперь понимаю, что, возможно, сделал это зря: поместив только стихи. Потому что… Обращусь ещё раз к предисловию кандидата филологических наук Сергея Глушкова:
Я думаю, что узнать по этой книге, а, вернее, почувствовать, что за человек Марина Кротова, совсем не трудно. Люди, знающие и любящие автора (а их не так уж мало, поверьте), могут признать её авторство буквально по нескольким строчкам, хоть прозаических, хоть стихотворных… Надо сказать, что в прозе Марины Кротовой сугубо прозаического, в сущности, нет – её проза столь же музыкальна, как стихи, только музыка здесь немного другая. С другой стороны, стихи её не лишены эпического начала, они по-хорошему повествовательны и многое сообщают о пережитом автором. Поэтому в книге стихи и проза не разделены, а чередуются в каждом разделе.
Я бы даже взял на себя смелость сказать, что поэтическая проза Марины настолько неотделима от её поэзии, что и деление на разделы в книге чисто условное. Надо просто читать: как одно целое, как единое повествование, плыть по его, порой спокойным и ритмичным, а порой по беспокойным и бурным, волнам, окунаться в них с головой, и дышать то ровно, то взволнованно, то со страстью, а то и с ненавистью, если слова складываются в песнь о неправде, которой ещё так много на тропах, по которым мы пробираемся к истине.
Умолкаю и передаю слово автору.
Марина Кротова
Ангеле мой! Хранителю святый!
Протяни мне крыло своё крепкое,
Полетим восторгаться закатами,
Полетим наслаждаться рассветами…
ТОЛЬКО НА ВОСХОДЕ
…Время вдруг потекло иначе – не разбиваясь от бешеной гонки, а тихо и тягуче – как в детстве. Как в детстве, когда его можно было собирать пригоршнями – откуда угодно: из сказок Пушкина, из внезапно выпавшего снега, из маминой колыбельной, из одуванчиков, растущих вдоль железной дороги, неподалёку от которой стоял наш дом, даже из пыли под кроватью, куда я любила забираться, играя в прятки…
Время певуче стрекотало кузнечиком – где-то за кустами малины, время медленно созревало в кустах красной и чёрной смородины, оно ползло, крадучись, огромной улиткой – по ветхому дощатому полу сарайчика, оно падало плавно и нежно ночными звёздами, оно маленькими каплями утренней росы спускалось на тёплую землю… И это самое время – совсем! – останавливалось, когда моя голова лежала на твоём плече и когда мои волосы рассыпáлись по твоей груди. Тогда переставали стрекотать кузнечики, тогда звёзды прекращали свой танец и в изумлении замирали от восторга… В этот момент мне так хотелось схватить эти мгновения и прибить их намертво, навсегда, к моему и к твоему сердцу.
Но всходило солнце, и начинался новый день. И в лесу зрели черника, брусника и клюква. И пробивали мягкий мох рыжие изящные лисички, и вездесущие сыроежки на рыхлых ножках, и крепкие, замкнутые на своих мыслях боровички. И чуть слышно скрипели под ногами сосновые иглы, серо-золотистый песок лесной тропинки податливо проминался под ногами… Далёкие и близкие озёра искрились в утренней заре.
Воздух… Растворяюсь в воздухе, не чувствую себя – ни одной частичкой не чувствую. Сама становлюсь этим воздухом, этим лёгким ветром, овевающим деревья… Берёзы танцуют – высокие, тонкие, кудрявые, их зелёные кудри плывут под облаками и тоже растворяются в этих облаках. Малиновые стволы сосен, так похожие на крепкие загорелые мужские руки, чуть качаются, пропуская меня, превращённую в ветер, в неведомую даль…
Ты рядом, и твой сын, взрослый мальчик, столько лет с помощью Божией управляющий своими скорбями, – тоже рядом… Но вас словно и нет. Вы тоже ветер. Тёплый, добрый. И мы втроём уже и не люди, а знаки, начертанные меж берёзовых хороводов… Нам уже и не нужно тела. Тело подвержено голодному времени, живущему внутри всякого человека. Наше время тут, в лесу, опять возвращалось к своему младенчеству, как и время, упавшее на меня прошедшей ночью. Время, которое хотелось посадить в клетку… Ох…
Под сводами разрушенного храма летают ласточки. Этот храм был когда-то видным, красивым и стройным. Он стоял, как и сейчас его развалины, на высоком зелёном холме. Люди шли к литургии – восходя. И потом долго – если, конечно, получалось – хранили в душе своей это восхождение. Сегодня нет куполов, от колокольни осталось одно «лицо», фасад. Ей словно отрубили спину и полголовы. Алтарь в храме закрыт воротцами, доски грязно-серые, но под слабым солнечным лучом, проникающим через разрушенную стену, дерево будто слегка светится, серебрится как лемех на осиновых куполах… Ни пола, ни дверей, лишь несколько росписей на стенах. Вместо куполов на кровле растут рябины, коралловые ягоды видны издалека… Что-то сжалось в горле, душно, но всё равно хочется петь, и я пою под этими тяжёлыми, ещё живыми сводами: «…и дорога пылится слегка…» Куда она ведёт, наша с тобой пыльная дорога? К какому нерастраченному времени?
День разливается зноем. Вода в песчаном карьере тёплая. Прозрачная. Это не море, созданное Божественной природой, но очень похоже на море – своей огромностью и синей водой. Воду подкрасило синее небо. Мне нравится, когда ты плаваешь. А мне самой почему-то страшно… Мне почему-то ещё холодно, хотя воздух так горяч. И я надеюсь – это пройдёт… От поцелуя, пахнущего лесом и прохладной водой. И опять я не вижу ни тебя, ни себя. Есть только тепло на губах. Моё тёплое время…
Под сводами другого, возрожденного, храма – идёт утреня. В храме светло и пахнет полевыми цветами. И опять рядом ты и наш взрослый мудрый мальчик. «Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный, тако оцветет…» «Оцветет» – но ведь что-то непременно должно остаться. Так не бывает в мире – когда что-то исчезает без следа.
Что останется после нас?
Наш взгляд, остановившийся на падающей звезде?
Наш вздох под танцующими берёзами?
Наше младенческое время, такое осторожное, такое долгое, мелкими шажками, пытающееся ступать по тверди?
И всё-таки готовое взлететь!
Взлететь туда, где оно никогда не умрёт. Для того чтобы когда-нибудь спуститься вновь на Землю и согреть кого-то – как нас однажды. И навсегда.
20 августа 2016 г. Санкт-Петербург – Тверь