Часть 3
Гуляла мама моя долго: всю жизнь. Бабушка пожалела меня, а может больше Яну, потому что сильно с того раза, когда я её просил не бросать меня в детсаду, Яна убивалась и плакала обо мне. В общем, забрала меня бабуля из круглосуточного и отдала в обычный детсад недалеко от своего дома.
Эти годы моей жизни тоже были хорошими, я их уже точно очень хорошо помню. Ведь никто не поспорит, что человек себя с пяти лет осознает.
После смерти прабабушки мама переехала в её квартиру, а прадедушку заставила забрать. Он жил то у моей бабушки, то у своей другой дочери. Но наверное не выдержал такого мотания туда-сюда, а главное, переселения из родного дома, и через год умер.
Мама брала меня изредка к себе, но даже в эти дни она не могла отказать себе в удовольствии погулять. Весёлые компании, спиртные напитки были теперь неотъемлемой частью жизни моей матери. Она хотела гулять и веселиться, я же хотел её ласки, внимания и заботы!
Лет с четырёх она стала выпускать меня на улицу одного, и в пять лет я уже попробовал покурить с пацаном на пару лет меня старше.
Потом у мамы вдруг появился очень хороший мужчина Игорь. Он был военный. Он разогнал все компании, заставил маму забрать меня у бабушки, и мы стали жить как настоящая семья. Мама перестала пить, она готовила вкусную еду, стирала белье и ждала Игоря с работы. Мы ужинали и шли гулять в парк. Это время тоже было самым лучшим в моей жизни.
Но контракт у Игоря закончился, и он сказал маме, что в Молдавии, а он был из Кишинева, у него есть жена, и уехал.
Мама запила сразу горько. Вернулись веселые компании, я был вновь водворен к бабушке, у бабушки мне было хорошо, но я хотел быть с мамой.
Время от времени появлялся Лёня, мой отец. Я звал его по имени, он не возражал. Точнее, я ему был безразличен. В основном, он приходил переночевать, когда был под серьёзным кайфом: к тому времени он прочно сидел на игле. Боялся ещё тогда дедушку Бориса Моисеевича, и иногда просился ночевать у мамы.
В 1991 году, когда жить становилось все тяжелее, какой-то пройдоха пообещал маме двухкомнатную квартиру на Иссык-Куле и тысячу рублей, громадные деньги, взамен на квартиру прабабушки в столице Казахстана. Мама быстро согласилась, прельстившись деньгами.
Квартира была хорошая, и озеро очень красивое. Переехали мы весной и все лето жили очень весело и сытно, у нас перебывали все мамины друзья и друзья друзей. Бесплатное жилье в курортной зоне ещё никому не помешало на отдыхе.
Пили они очень сильно, но хорошо кормили меня и ещё каких-то, все время отдыхающих у нас со своими мамами детей. Каждый день ходили на пляж, и я научился плавать.
Самое лучшее время было тем летом, когда приехала Яна со своим мужем. Тогда мама всех выгнала, не пила при Яне и даже устроилась на работу.
Яна вкусно и много готовила каждый день, и они брали меня с собой то на пляж, то в горы, то на экскурсии. Когда Яна уехала, тут же, как черти из табакерки, выскочили мамины многочисленные друзья, которые хотели отдохнуть на Иссык-Куле за бутылку водки или барматухи.
Часть 4
Но век лета недолог, пришла зима. Зимой стало тоскливо, потому что компании закончились, еда тоже. Нужно было начинать работать, иначе бы мы умерли с голоду. Несколько раз мама что-то врала бабуле, и она высылала денег, но потом так повезло, и устроилась на работу в хорошее место. Пить перестала и познакомились с дядей Толиком, а летом вышла за него замуж.
Но снова стали приезжать компании. Все пили, и мама сорвалась. Толик долго пытался бороться, пробовал выгонять, но мама говорила, что это ее друзья, и квартира принадлежит ей, и Толик сдался, и потихоньку сам втянулся в пьянку. К концу лета оба они были горькими пьяницами.
Шёл 1992 год, и жить на Иссык-Куле становилось невозможно: отключили горячую воду, а вместе с ней и отопление, затем не стало газа, но люди не отчаивались, готовили на электропечках и грелись обогревателями. Счета за электроэнергию были неимоверными, но никто и не думал платить.
Следующий шаг был прогнозируем — отключили электричество, люди поставили буржуйки. Вскоре зима кончилась, и стало полегче. У кого были дачи, ушли жить туда. У нас дачи не было, и в то редкое время, когда мама и ее муж были трезвы, вдруг пришли какие-то более-менее адекватные люди и предложили ехать на север, в Якутию.
Тогда ещё оставалась северная надбавка и длинный отпуск. Рассказы о хорошей жизни лились рекой, и к концу вечера, который неожиданно прошёл без бутылки, мои родители решили уехать со своими новыми знакомыми.
Собрались очень быстро, но брать меня с собой сразу не рискнули, и бабушка стала слёзно просить оставить меня с ней, пока не устроятся на новом месте. Ах если бы бабушка знала, что моя мама и ее муж конченные алкоголики!
Меня оставили в Алма-Ате, и тот год был ещё одним из немногих хороших годов в моей беспутной жизни.
Бабушка выкинула всю мою старую одежду и купила новую, вывела вшей, отмыла, и стала откармливать. К первому сентября я достаточно сносно выглядел. Фамилия у меня была как у мамы, и бабуля отвела меня в шестой класс в мамину школу. Почти все педагоги были те же, что учили мою маму, а моя мама была умница, отличница, спортсменка-пловчиха, комсорг школы, артистка школьного драмкружка, который был очень известен и успешен в городе.
Все учителя окружили меня такой любовью и заботой по старой памяти, что не вздохни без их участия. В те годы это уже не было популярно среди подростков слыть любимчиком у педагогов.
В первый же день меня сильно избили на школьном дворе после уроков. Домой я вернулся с фингалом, бабушке сказал, что ударился, но бабушка же не вчера родилась, и она очень за меня переживала. Она же не мама, которая бы скорее всего сказала — разбирайся сам, и никуда бы не пошла. А бабушка пошла в школу и стала разбираться.
Меня больше не били, но издевались и унижали каждый день по любому поводу, а я не мог понять, за что. А просто так! Потому что учителя умиляются — ах какой милый мальчик у Полины Пожарской.
И вдруг до меня дошло, чтобы меня перестали гнобить одноклассники, мне нужно добиться, чтобы меня перестали хвалить учителя. А какой самый короткий путь?
Я перестал учиться, начал хамить, грубить и безобразничать. Для ещё более серьёзного закрепления результата я отнял у первоклассника деньги и покурил на глазах у нашей вахтёрши бабы Зины. Она тут же побежала жаловаться к директору, и первый привод не заставил себя ждать.
Директриса была очень грамотная интеллигентная женщина. Она ласково и сдержанно поговорила со мной и взяла обещание, что больше я себя так вести не буду. Ха! Как же!
Уже на следующий день новость долетела до моих одноклассников, и они впервые с интересом посмотрели на меня. Я не мог упустить такой возможности и решил закрепить результат: на перемене я выбил стекло в классе, кинув в него свой пенал. Просто так. Снова к директору, и опять беседа, которую я слушал, откровенно ухмыляясь.
Все те, кто меня гнобил, сбившись в кучу, держались от меня подальше! Чего я добился? Да, меня больше не трогали, но и дружить со мной не хотели. Мне нужно было поддерживать своё кредо хулигана, и я время от времени совершал какие-то проступки.
Бабушку бесконечно вызывали в школу. Мне было очень жалко мою милую, любимую бабушку, но я не был приучен своей мамой разговаривать по душам и делиться своими проблемами. Мне и в голову не могло прийти рассказать бабуле обо всем, что происходило в моей душе, чего я боялся, и почему я стал таким.
Вскоре ко мне подошёл разбитной восьмиклассник и предложил покурить в туалете. Следуя своему типажу, я вынужден был согласиться.
— Ты откуда такой взялся, — сплюнув на пол, спросил пацан, закуривая вонючую сигарету. Мне пришлось тоже закурить, и я ответил:
— Мамка родила. А ты?
Парень усмехнувшись, снова сплюнул.
— А ты че не знаешь, кто я?
— Вижу, что не Богдан Титомир, а остальных я не знаю.
Парень снова усмехнулся.
— Приходи сегодня на беседку у стекляшки, — сказал он, и ушёл вразвалочку.
Так я стал участником группировки Голден, «золотые», значит.
Татьяна Алимова