Мужики торопливо ставили машины в свои гаражи, и, закрыв замки на воротах, спешили к Михал Иванычу в гости, на посиделки. У него гараж был особенный, со вторым этажом, приспособленным под жилую комнату, с кухней и туалетом. Жил он здесь на правах сторожа, один, как перст, места ему хватало, всегда тепло, светло, ребята в гости заходят с гостинцами и машина под боком. Мастеровой мужик этот Михаил, любую поломку чувствует по реву мотора, на раз, находит неполадки и отремонтирует лучше, чем в салоне, и денег возьмет гораздо меньше. От работы не отказывается, а за ремонт отвечает головой. Но, нареканий на его персону, пока, ни разу не было. Машины летают словно ласточки, после прикосновения его волшебных рук. Ценили его мужики, как механика хорошего, да и под рукой он всегда, не надо бегать, искать кого то. Все здесь, на месте: и мастерская и рихтовка, и покраска.
А сегодня у него юбилей. Пятьдесят годков пролетели незаметно, и он накрывал праздничную поляну.
Уж постарался на славу. На столе было все, не хуже, чем в ресторане. Вино, водка, пиво, стояли ящиками в углу. Дорогой коньяк занимал почетное место – это благодарность от «крутых» клиентов, которые частенько заскакивают в мастерскую по чьей либо рекомендации. Шашлык, пожаренный за гаражами на мангале, томился в ожидании начала трапезы.
- Ну, кажись, все в сборе! – хлопнув в ладоши, произнес Николай, - садимся, что ли? – Вопросительно глянул он на собравшихся. - А то моя Светка скоро названивать начнет, а мы и рюмку не пропустили…
- Разливай! – Прозвучала команда и веселье началось. Зазвенели стаканы, послышались одобрительные возгласы.
- Шашлык,чудо! Тает во рту!
- Так ведь старался, от души, для вас. – Отвечал юбиляр.
-Ну, что, Михал Иваныч, дорогой ты наш! За тебя! За руки твои золотые!
-Будем! Здоровья тебе! И денег, денег побольше. – Кричал Андрей Петрович с другого конца стола.
Говорили много, перебивая друг друга, зацепились здорово за запчасти, которые достать тяжело в настоящий момент времени, о приличных ценах на них, переходили к ремонту квартир и поборы на дорогах. Спорили, и снова наливали.
Громко играла музыка, впрочем, она здесь ни кому не мешала, дым стоял коромыслом от сигарет, беседа шла своим чередом. И довольные мужики стали постепенно расходиться. Открыли окно, освежить комнату, проводили Петровича, предлагая довести его до дома, но он, шатаясь, отказался, сославшись на свою Ольгу, которая уже почитай полчаса караулила его у подъезда.
- Иваныч, как говорится, чтоб еще сто раз родиться. – Это уже Сенька из двадцатого бокса. Решил пожелать долгой жизни напоследок, накидывая лихо кепку на свою лысую голову.
- Да на кой мне столько? Годков тридцать бы еще и достаточно.
- Ой, не говори гоп. Живи, пока живется. – Смеялся Семен. – Смотри, еще на твоей свадьбе погуляем.
- Какая свадьба, ты че? Сенька, не порть мне праздник, а то домой пойдешь. – Обиделся Михаил.
- А, ты что такой до женского пола злой? – Спросил его Николай.
- Да! Было дело.
- И что, совсем ни как? – изумился Николай. – Совсем ни одной бабы не было? – Он сочувственно посмотрел на мастера, и сел на табурет, удрученно поставив стакан на стол.
- Почему не было? Были. Только все не то. – Мишаня, покрутил возле головы рукой, как бы показывая, ни то, ни се. И тут его прорвало. Видимо слишком долго сидело больное чувство в груди. Назрело, вырвалось наружу необузданным потоком. Он стал рассказывать мужикам, как бросила его невеста, обещавшая ждать из армии. Письма писала трепетные, в любви вечной клялась, губы свои напомаженные на бумагу, как печать ставила. А он их потом целовал. Стихи ей сочинял, сам! Представлял, что это любовь его первая и последняя. Так и оказалось. Только подвернулся ей городской прощелыга, студент, и ускакала она с ним в город, счастливой жизни искать.
- Влюбилась она! Мать ее в кочерыжку! Ох, и горевал тогда я. Чуть богу душу не отдал. С тех пор и перестал верить слову женскому. Короткому, неверному, хитрому. А баб этих, на дух не переношу и каждую встречную наказываю.
- Как это? – удивился Семен.
- Да как, просто. Игнорирую их полностью. Не дождутся они от меня женитьбы. Встречу, какую, бабенку ладную, начинаю с ней жить, слова ей говорю красивые, обольщаю, стихи читаю, много я их знаю на память, песни вон, под гитару пою, - он махнул головой на гитару, - они это дело любят, ох, любят. Вокруг меня бегать начинают, все для меня делают, стараются, думают, поймали рыбку в сети, - лицо его вдруг сделалось злым, страшным.- А, я им раз и сюрприз. Нет, милая барышня, не захомутаете вы меня. Вещи в чемодан и поминай, как звали. Пусть теперь они плачут и страдают.
- Ну, Иваныч, ты даешь! Они же не все, как твоя бывшая. Есть и среди женского пола хорошие экземпляры.
- Нету, и не говори мне про них. И, вообще, зря вы этот разговор затеяли! Одно расстройство, - он опустил голову, а потом вдруг заорал, - все, идите, идите, уже!
Когда за последним гостем закрылась дверь, он рухнул на диван ничком и скупо, по- мужски плакал. Один, совсем один остался на земле. Зачем жил: ни кола, ни двора, ни человека рядом любимого нет, ни наследников. в гараже живет, словно бомж какой. Хмель ударил в голову и вихрем кружил в старых воспоминаниях. Наврал он мужикам, наврал. Не хватило смелости правду рассказать, даже самому себе не признавался он, что сам испортил свою жизнь.
Да уж, Наденька была великолепна, особенно в тот, последний день, в венке из ромашек, в белом сарафане, бегала она по полю, как волшебный мотылек, напевая веселую песенку в своей бесконечной радости. Он лежал в высокой траве, смотрел в чистое небо и был горд, что такая красавица теперь его, теперь уж она ни куда не денется, всегда будет рядом с ним.
Она подошла к нему, он видел ее лицо, счастливое, прекрасное, с румянцем на щеках, от волнения нечаянного прикосновения к великой тайне. На его грудь сыпались белые ромашки, васильки, а Наденька хохотала от души и прыгала вокруг него, готовая взлететь от счастья, словно птица. Она прильнула к нему, осыпая поцелуями, вперемежку с нежными словами: «Люблю, люблю, единственный мой, милый, хороший, золотой». Это и было истинным наслаждением и счастьем. А он…
На следующее утро он уходил в армию. Наденька лила слезы, провожая любимого. Родственники новобранцев суетились, рыдали, обнимались, пели песни, кричали. Громко звучали баяны, и гармошки провожающих, играли на все лады, тут же танцевали вприсядку мужики, слышались команды «Стройся» и в этом хаосе он видел ее глаза, испуганные, большие и грустные. Она долго бежала за автобусом в своем белом платочке на шее, а потом растворилась в облаке пыли.
Он часто видел ее во сне, казалось он чувствует прикосновение ее рук, словно наяву, как губы жадно целуют его в полудреме, когда он отдыхал после отбоя, после тяжелых физических нагрузок. А потом был первый выход в город и он встретил Олю. Как она была хороша. Стройная, жгучая брюнетка с красивыми формами, очаровала парня своей красотой и он стал с ней встречаться. Быстро, освоившись с новой жизнью, ходил в кино с Региной, потом с Катей. А из дома приходили нежные письма с красной печатью милых губ, только они были настолько далеки, а вот реальные городские девочки тут, рядом. И целовать их было гораздо приятнее, чем холодный отпечаток на бумаге. Он спешил пойти в увольнение, отдохнуть, покуражиться, старался не попадать под раздачу молодого лейтенанта и ему это удавалось. Нарядов в не очереди он не получал, а был всегда на хорошем счету. Потому и гулял часто по городским улицам и паркам со своими подружками.
А тут еще мать написала, что невеста его беременная, не знамо от кого. И глаза свои наглые, бесстыжие прячет теперь, сидя дома. И как ей не совестно, прохиндейке такой, еще в дом к ней заявилась с… пакостная, соизволив оговорить тебя, милый сыночек, в причастности к отцовству. Вот уж позор то на нашу голову. Я ее прогнала, да еще и ославила на весь поселок. Пусть теперь знает, гулящая девка.
Михаил знал, чей это ребенок, знал! Наденька столько раз писала ему об этом. Но он словно глух был к ее мольбам, поджигал письмо спичкой и наблюдал, как горит ярким пламенем его «преждевременное счастье». Рано ему становиться папашей, да и к семейной жизни он торопиться не спешил. Вокруг так много интересного! Не стал ворошить это осиное гнездо, написал ей письмо, где черным по белому сказано; милая Наденька, большой ошибкой оказалось все, что было между нами. В жизни столько интересного, не надо губить порывы нашей молодой души, судьба дает нам шанс познать мир, пожить для себя. Путешествовать, учиться, радоваться жизни. Не получив ответа на такое откровение, решил, что все это рассосется само собой, тем более, армейская жизнь протекала спокойно, даря мимолетные встречи и приятное времяпрепровождение.
Вернулся он домой, там и узнал горькую весть, что Наденька, не выдержав нападок на себя и позора, отравилась. Но это не сильно расстроило нашего героя, огрубевшее сердце уже не реагировало на постороннюю боль и страдания. Тем более его мысли были заняты совершенно другим.
Тщательно выбирал он себе невесту. И нашел, да какую! Божественная Виктория, околдовала парня своими милыми белыми кудряшками, пухленькими губками и что там греха таить, перспективами карьерного роста с влиятельным папашей. Дочку главы администрации поселкового совета отхватил себе юный жиголо. Так удачно все складывалось, дело шло к свадьбе, готовились провести шикарное торжество, заказали банкет в районном ресторане, лимузин, пригласили родственников. А жених взял и сбежал накануне регистрации! Такого поворота от него никто не ожидал. Скандал! Родители в шоке. Тесть от ярости ногами топал и кричал: "Найду, прибью, гада!" Невеста метала гром и молнии, а еще проклятья вдогонку беглецу.
Обосновался он в городе, стал работать на заводе, понравилась ему молодая красотка Нелли. Любовь закрутила, завертела парня, и он оглянуться не успел, как оказался в ювелирном магазине, выбирая обручальные кольца, вон они, до сих пор лежат в кармашке старого чемодана. Только пришлось ему уносить ноги из города подобру - поздорову.
Врал он мужикам. Врал, что баб наказывает. Это он сам получает страшное наказание свыше и ничего не может с этим сделать. Как только он решает жениться, приходит во сне Наденька, в белом сарафанчике, в душистом венке из полевых ромашек, смеется и душит, душит, что есть мочи платочком своим белым. И нет от нее покоя и места, где бы она его не нашла. Мучается он так неделю, другую, просыпается в холодном поту, судорожно хватая воздух ртом, а потом бежит от невесты своей, сломя голову, чтобы остаться живым и невредимым. А Надежда ему пальчиком грозит и говорит: «одна я тебе суждена пред богом и людьми. Сам говорил. Не смей брать другую». Вот и кочевал он по стране туда- сюда, меняя города, поселки, женщин, бежал, куда глаза глядят, пока не понял: жить ему одному на целом свете, как Наде обещал, а счастья семейного и не узнать никогда.
Сжал он кулаки и бил по дивану, воя, как одинокий волк.
- Прости ты меня окаянного, прости Наденька. Что же я такое натворил! Всю жизнь свою под откос пустил. Тебя погубил и любовь нашу, и себя, душегубца.
Он долго сидел в темноте комнаты, вороша старое в памяти, сокрушаясь и вымаливая прощение за свои грехи. За окном блекли звезды, светало, начиналось новое утро. Птицы пели новые песни, а мужчина тупо сидел на диване, уставившись в одну точку.
Прибежал Сенька.
- Иваныч, открывай, ты что спишь там, что ли. – Стучался он в ворота гаража, переминался с ноги на ногу, и пытаясь заглянуть в окно второго этажа.
- Ну, чего ты стучишь, оглашенный, что надо? – Грубо прозвучал вопрос.
- Так это, помощь твоя нужна. Там машина заглохла, мы ее с Петровичем до въезда дотолкали еле -еле. Пошел бы, глянул.
- Сейчас! Не дадут спокойно отдохнуть в выходной.
Он степенно шел вдоль гаражей, здороваясь со встречными мужиками, и увидел у ворот машину. Под открытый капот серой АУДИ заглядывала маленькая женщина, стараясь, что- то там поправить или разглядеть. Он хмыкнул, ухмыльнулся, потер руки, и отодвинув ее в сторону, стал внимательно смотреть сам.
- Карбюратор барахлит. Регулярное обслуживание технического состояния жизненно важно для работоспособности вашего авто….- Он посмотрел на женщину и подумал, что я ей тут говорю, махнув рукой, закончил, - ремонт нужен.
- И надолго это?
- Посмотрим. Семен! Зови Петровича, подтолкнем до мастерской. - Деловито произнес он протирая о тряпку руки.
Женщина крутилась рядом, стараясь хоть чем то помочь. Спрашивала: сколько это будет стоить, когда забирать машину?
- Вы знаете, вообще- то я улетаю завтра в командировку, на десять дней. Позвоните мне, когда будет готово, там и договоримся. – Она подала ему визитку. Иваныч посмотрел, вздохнул и пообещал все сделать в лучшем виде.
Через две недели они встретились, он вернул ей исправленный автомобиль, и она радовалась, как ребенок своей ласточке. Вслушивалась в ровные звуки мотора, гладила руль, дверцы, сиденья и панель. Нахваливала мастера.
- Руки у вас золотые, Михаил Иванович. Мне ни где так качественно голубку мою не ремонтировали. А я теперь на ней, королевой себя чувствую. Сколько я вам должна?
- Да ничего, ничего. – Умиляясь отговаривался Иваныч, он смущенно прятал глаза и боялся показать, что по юношески влюблен в эту маленькую беззащитную женщину... Понравилась ему Тамара. Ой, как понравилась. Что- то екнуло в сердце еще при первой встрече и не отпускает, по сей день. Какой разговор про деньги может быть?
Через месяц он уже гулял с ней в парке, купил огромный букет роз и угощал мороженным в кафе. А сердце ныло в страшном предчувствии. И тогда он решился.
- Выслушай, меня Тамара. Я полюбил тебя всей душой, но я... очень плохой человек. У меня тяжелый камень на сердце. И нет мне прощения. – Он рассказал ей все, как есть, без утайки. Свои ночные страхи, тревоги и самое главное, что им надо расстаться, чтобы потом не было больно и обидно обоим. Да и бегать надоело. От себя не убежишь. Это уже он давно понял.
Тамара слушала внимательно, брови ее, то сходились сурово к переносице, то вздымались вверх от удивления. Она молчала в раздумье, потом положила свои руки на его, и тихо произнесла.
- Да, и натворил же ты дел, Мишенька! Жаль девушку. Это плохо! Но, ты раскаялся. Может быть, она простит тебя? Сходи к ней на могилку, попроси прощения, у нее и твоего не рожденного ребенка. Это и будет искуплением твоего греха. Хочешь, я могу поехать с тобой?
Большие охапки полевых ромашек и васильков укрыли невзрачный, почти сравнявшийся с землей, холмик, под одиноко стоящей за кладбищенским забором, березой. Мужчина стоял на коленях и поправлял сбившиеся цветы. Листва шелестела, играя с теплым летним ветерком, который шевелил и его волосы, а ему казалось, что нежные девичьи руки, мягко касаются головы. Светило яркое солнце и небо было особенно чистым и прозрачным в этот горький... тяжелый... замечательный день искупления.