В маленький посёлок рядом с линией боевого соприкосновения комбат Братуха отправил нас, чтобы мы выяснили, – не остался там кто-то из жителей. На этом направлении продолжаются боевые действия, и одна из наших главных задач – эвакуировать местное население в безопасную зону.
Братуха – позывной нашего комбата. Слово это у него означает высшую степень доверия и вообще, – высшую оценку: плохого человека братухой не назовёшь… И разбрасываться таким словом не годится, считает комбат Смоляков.
- Ну, какие тут жители?.. – Денис Ивашин, заряжающий нашего артиллерийского расчёта, не скрывал своего недовольства приказом комбата. – Тут и домов-то не осталось.
Я сдержал усмешку: планы Ивашина явно не совпали с планами комбата. Денис с утра собрался смотаться к бывшей однокласснице, Маришке. Про Маришкин борщ Денис мог рассказывать бесконечно… И всегда удивлялся: ну, куда я раньше смотрел!.. Сколько дней потеряно!..
Над посёлком стояла горестная тишина. Ивашин кивнул на крайний двор, – там на руинах сидела рыжая дворняжка с белой грудкой и такими же лапками. В золотистых глазах собаки – неизбывное горе. Она смотрела вверх, в пустое серое небо, и – не выла, а плакала… Даже слёзы катились, крупные такие горошины…
- Вот она и осталась, рыжуха эта, – вздохнул Денис.
В запахе чуть подтаявшего снега, что смешивался с горечью сухой полыни, улавливалось ещё что-то, щемяще-знакомое… Так это ж дым из печной трубы! – так и хотелось обрадоваться, но радоваться было нечему: надо побыстрее найти этот дом, где топится печка, и вывезти жильцов подальше от линии соприкосновения.
Ивашин тоже почувствовал запах обычного печного дыма, заоглядывался по сторонам. Толкнул меня:
- А вон, Серёга, смотри!.. Видишь? От забора щепки остались…И яблоня сломлена… обгоревшая. А дом стоит. И крыша целая. Идём?
Мы подходили к дому, когда на крыльцо вышел старик. Вроде бы и не сочетаемо, но хотелось сказать о нём: молодой старик. Старик – потому что волосы седые, давно, видно… А молодой – потому что взгляд ясный, и светится в нём забота, а ещё – строгая ласка. По крепким плечам и сохранившейся статности безошибочно угадывалось, что в прошлом дед шахтёром был. Здешняя сильная шахтёрская красота остаётся не подвластной времени, не вянет с годами, и в зной выстаивает, и в морозы… Получается, – и в войну…
Дед позвал:
- Мария!..
Ну, ясно: чтоб у такого деда не было Марии!..
Из-за дома вышла девчушка лет четырёх. К груди она прижимала кошку. Дед кивнул:
- Нашлась? Я ж тебе говорил: никуда она не денется, Дуся наша. Небось, проведывала свою мышиную ферму.
Малышка звонко рассмеялась, погладила трёхцветную красавицу Дусю.
- Идём, хорошая моя. Давай руки вымоем и завтракать будем. Я картошечку пожарил. Степановна молочка вот принесла нам с тобой. И Дусе нальём.
Дед увидел нас, подошёл. Поздоровались за руку. Он пригласил нас в дом:
- Проходите, служивые. Позавтракаем с нами. Чайку попьём, – я заварил с чабрецом.
Дом – как все дома здесь: по-шахтёрски уверенно-добротный, с большими высокими окнами. По поводу порядка в дедовом доме Ивашин подмигнул мне:
-Как будто наш комбат побывал здесь…
Всё правильно: комбат наш, Братуха, тоже из шахтёров. Поэтому у нас и в блиндаже порядок, – как в дедовом доме.
На столе, в большой сковородке, золотилась красиво поджаренная картошечка. Дед улыбнулся:
- Как знал, что гости будут. Побольше картохи пожарил. А под картоху налил бы вам, служивые… по стопарику, и сам бы выпил. Да – не ко времени. Ну, да какие наши годы!.. Успеем. Меня Андреем Михайловичем кличут. А вас?
Мы представились. Денис показал глазами на малышку:
- Внучка?
С ответом Андрей Михайлович на секунду замешкался:
- Ну, а то как же: внучка. Вот… справляемся одни с Марией. На Ковыльной – это с другого края посёлка – ещё Любовь Степановна осталась. Коза у неё, Аврора. Из-за неё Степановна в Алчевск, к дочке, не уехала. Там вроде потише. Хотя в последнюю неделю тоже «Хаймарсами» обстреливают.
- Красавицей будет, – заверил Ивашин. – Я сразу вижу: в деда. – С интересом взглянул на густую дедову шевелюру: – Не седина бы, – так и дед за первого парня на деревне сошёл бы. Вы, часом, не из князей… или графьёв каких-нибудь? Уж очень представительная внешность у Вас.
Андрей Михайлович равнодушно усмехнулся:
- Нет, князей и графьёв у нас не было. А мужики в роду все кудрявыми были.
Предложению эвакуироваться дед не удивился. Покачал головой:
- Я отсюда не стронусь. Тут не только батя мой жил, Михаил Андреевич, тут дед мой и прадед жили. А до них прапрадеды, – испокон веков. И жена моя… – Царствие Небесное Татьяне Александровне моей…– из здешних… была… Покоится вон… За Глубокой балкой, где и все наши. Тоже здешняя, – с деда-прадеда. Наши с Татьяной прадеды не только на первых шахтах работали, – для приезжего из Москвы по Указу Петра Первого рудознатца Григория Капустина, открывателя угля в наших краях, провожатыми были, вместе с ним искали здесь, в Лисьей Балке, угольные залежи, а заодно с горюч- камнем – так тогда наш донбасский уголёк называли – славу и мощь для Российской Империи отыскали. И вот в этом самом дворе прапрадед мой, Иван Пахомович, первый дом построил, – в восемнадцатом веке ещё. И знаю я твёрдо: ни из моих, ни из Татьяниных пришлых не было. Да у нас весь посёлок – с незапамятных времён здешние все. А что сейчас опустел ,– так не потому, что поразъезжались. Мужики с парнями на позициях, – считай, с четырнадцатого… Девятый год уж. Ну, баб с малыми ребятами, понятно, каждый постарался куда побезопаснее отправить, – как здесь артобстрелы пошли каждый день. А из посёлка нашего не только мужики на позициях, – женщины тоже там. Катюшка Колганова санинструктором – с прошлой зимы. Любаня Дементьева – оператор БПЛА, Антонина Валерьевна, жена горного инженера, поваром служит.
Мы с Денисом переглянулись: с дедом понятно всё. Такие деды – в каждом здешнем посёлке.
-Девчушку бы увезти отсюда, – посоветовал деду Ивашин.
Андрей Михайлович промолчал. Маша наливала кошке молока в маленькую мисочку.
Я осторожно поинтересовался:
- А её мать с отцом?..
В тёмно-серых глазах девчушки вдруг всплеснулась какая-то испуганная растерянность. Дед поднялся:
-Вот и хорошо, – Дуся у нас большая любительница молочка, что Аврора даёт. А ты, родненькая, пока возьми альбом и карандаши, – ты ж вчера не дорисовала лисичку-сестричку, что мы с тобою в балке видели. Ты нарисуй, и мы её покажем бойцам, пусть увидят, какая лисичка в нашей балке живёт.
Девчушка вышла из кухни. Андрей Михайлович провёл ладонью по глазам, чуть сжал лоб.
- Они на Степной жили, это от нас через две улицы, к краю посёлка. Мать, Алёнку, полмесяца назад похоронили – двенадцать осколочных ранений, до больницы не довезли. В тот день несколько раз «Хаймарсы» прилетали, – прямо куражились братья наши… украинцы, на той стороне. Алёнка с Машей в подвале сидели, – считай, сутки. Дом их тогда разбили, да и улицу,– ни одного уцелевшего дома не осталось. Потом вроде затишье случилось, ну, и выскочила Алёнка, – малой чего-нибудь поесть взять… А тут опять… Не успела назад.
- А отец? Жив? – с надеждой спросил Денис.
Дед снова помолчал.
- Отец-то? Жив. Воюет.
Ивашин даже перекрестился:
- Ну, значит, вернётся, – даст Бог.
Дед снова сжал рукой лоб.
- Против вас он воюет, служивые. Ещё с четырнадцатого… Тем летом, как по Луганску первый авиаудар нанесли, сбежал он отсюда на родину, на Волынь куда-то. Под осень вернулся, – карателем поступил служить, в «айдар». Ну, и сейчас… воюет. ("Айдар" - один из укронацистских карательных батальонов. Его действия против мирных жителей, - начиная с лета 2014-го года, - наряду с действиями укронацистского батальона "Азов" Международными организациями по правам человека признаны военными преступлениями, - примечание автора)
- А Алёнка?..
- Алёнка – наша, здешняя. На беду её, приехал Яремчук этот к какому-то другу своему… земляку вроде. Алёнка красавицей была, – дочка вот, Машенька, в неё удалась. Женихов у Алёнки было, – пруд пруди. И этот… Богдан, не растерялся, стал ухлёстывать за Алёнкой. Что уж и как между ними… а только расписались они. Думали, увезёт Алёнку к себе, на захидну… (на западную). А он у нас остался. Намерился, было, в шахте работать, – так в первую же смену испугался: тЭмно, говорит… глЫбоко, дЫхаты нэма чым. Дурэнь я, чы шчо, – шчоб шчэ раз туды полизты! (темно… глубоко, дышать нечем. Дурак я, что ли, – чтоб ещё раз туда полезть!). Устроился на продовольственную базу. Ну, а с четырнадцатого… В карателях. Скрывал, правда. В посёлке наездами бывал, брехал, что у матери, на Волыни, живёт. Потом Алёнка дочку родила, – он и не видел её толком, так и выросла без него, осенью вот четыре года исполнилось малой. А у Алёнки родни не осталось. Мать умерла, когда она ещё школьницей была. А отец в пятнадцатом погиб, на блокпосту под Славяносербском. Вот так и остались мы с Марией.
-А Ваши?.. Сыновья, дочки?
- У нас с Татьяной один сын был. Под Мариуполем погиб. А вскоре и Татьяну похоронил я. А внук, Артём, Лисичанск вот брал. И сейчас на позициях под Кременной. Невестка, Даша, в Луганске, в госпитале, военфельдшером. А до войны в шахтёрском медпункте работала.
Мы с Ивашиным переглянулись.
- Андрей Михайлович, всё же Вам лучше было бы уехать отсюда. На этом направлении ожидаются бои… серьёзные.
- Так я понимаю, служивые. Только у меня здесь всё… и – все. Испокон веков. Моя земля здесь. Внука, Тёмку, буду ждать. И Дашу, невестку. Пока я здесь, – и у них дом есть. Вернётся Тёмка после войны, – подправим всё, куда осколки от «Хаймерсов» попали. И яблони новые посадим, – видели, обгорела во дворе.
- Тогда малышку придётся увезти, – нельзя ей здесь быть.
Машенька вышла из комнаты. Взобралась к деду на колени, обняла его за шею:
-Дед, а ты меня не отдашь? Ты не отдавай меня. Ты же говорил, что я твоя.
Андрей Михайлович поцеловал Машенькину макушку:
- Конечно, моя. Куда ж я тебя отдам. А сам я с кем останусь! - Взглянул на нас: – Ничего, мужики. У нас погреб, – я вот покажу вам, за домом. Чуть ли не шахта. Мы ж туда уже не раз спускались. Как начинается обстрел, я – Марию на руки, и в погреб. И Дуся, бывает, за нами бежит. А утихнет, – мы и поднимаемся… на-гора (на-гора – шахтёрский, чисто донбасский термин. На-гора – не на гору! – так шахтёры называют поверхность шахты. В древнерусском языке слово «гора» обозначало – наверху. Подняться на-гора, – значит, подняться из шахты наверх, – примечание автора).
… В дом деда Андрея попал снаряд. Артобстрел не прекращался всю ночь, – Андрей Михайлович точно сказал: куражились братья наши, сумасбродно куражились на той стороне Северского Донца, стреляли по опустевшему маленькому посёлку…
- Не своими ж, – объяснил комбат Братуха. – Як там у ных: радЭнькы, шчо дурнЭнькы… (рады, что глупенькие…) Дают им «Хаймарсы», ну, и стреляют.
А как утихло, дед Андрей по-шахтёрски поднялся из погреба на-гора: взять хлеба и банку с молоком. И в эту минуту в поселковую школу, что была неподалёку от дедова дома, ещё один снаряд прилетел. Осколком ранило деда в голову. В больницу привезли его без сознания. Только ночью пришёл в себя бывший шахтёр, с деда-прадеда здешний. Потихоньку поднялся Андрей Михайлович, – кто б мог подумать, сокрушались потом медсёстры… – и пешком ушёл в свой посёлок. Спустился в погреб: Дуся прижалась к Машеньке, будто грела всхлипывающую в полусне девчушку.
На направлении Сватово-Кременная продолжаются тяжёлые бои.
Навигация по каналу «Полевые цветы»