Устинья Утехова была вдовой. Муж погиб уже когда добирали японцев. На островах. А сколько там наших мужиков полегло, пока подписали капитуляцию? А ведь, почти все так и думают, что, только с немцем, воевали. Тогда - во Второй мировой.
Увы! Нет капитана Утехова. А, вот его Устинья, с тремя детьми осталась. Вчера ездила в Боровиху - старшую Томочку проведать. После школы, там учительницей работает. И младшую Настю взяла.
Дома Сенька лишь остался. Да, что ему так сделается - в десять лет? Хозяин. Ружьё там с патронами есть. Дедулино. Старенькое. 16 – го калибра. И лайка проверенная – старик Амур. Сейчас домой возвращаются. Конь, в санках, бежал исправно. По замёрзшей реке.
А, на дороге, обе лайки «ушли» вперёд. С лаем. Конь стал и сопит. Маленькая Настенька открыла полость в санях. «Мам! Что там?». «Всё хорошо». Взяла «тулку» и взвела курки. 12 – й калибр. Мужа стволы. С жаканами. Свежие медвежьи следы. Час-то назад прошёл.
Скоро приехали к дому. А никто не отвечает. Только следы Сеньки на лыжах и Амура. Идут, за воротами, к мосту. А, возле реки, на следы россомахи наткнулись. Стрельнула, но не отозвался. Вернулись к соседям Тавровым.
Дверь открыла. «Здорово, соседушки! Беда, Яша и Вера! Сенька умыкнулся. С Амуром и ружьём. А, возле моста, следы россомахи». «Как нет: два часа назад был».
«Вот успел». «Яша, по следам, мы сбегаем? Вер, за дочкой, присмотришь?». Кивнула. «Деда Пантелеймона захватите. Тайгу как свой дом ведь знает».
Забежали они и за дедом. А потом на лыжах. Да, с лайками, быстрее к мосту. Теперь уж рядом все виднеются следы: и мальца, и лайки, и россомахи.
Дед Пантелеймон осмотрел и произнёс: «Хлопца выручать треба. Давайте быстрее. На Верещагинской заимке заночуем. Кто знает, как далёко Сенька ушёл?».
Прошли много. До заимки – ещё пара вёрст будет. А собаки стали яриться. Устинья своих подозвала, опять Сенькины рукавицы им в нос дала.
А что дальше? За сопкой – заимка. Слышен медвежий рык. Голос собаки весь сиплый. Наверное, Амура! Яков зычно собакам крикнул: «Давай, вперёд!». Обернулся и Устинье с дедом Пантелеймоном говорит: «Я сам, побегу быстрее. Пацана спасать надо. А то можем и не успеть».
Дед уже пристал. А Устинья была готова и дальше бежать. Выскочили они на взгорок. Заимка и видна, как на ладони. Господи! Лайки «хоровод кружат» с медведем.
Она говорит: «Яш! Это же тот шатун, что нам, с Настёной, на дороге попался». Лайки за задние его «крыжи» хватают. А он, так и норовит, их лапой поддеть. Стали они за углом заимки.
Возле лабаза - лестница приставлена. А, с дерева, вожжа спускается и ещё две верёвки. Для свежевания их привязывали. Сенька, на ветке сидит, выше лабаза. С ружьём. У медведя две лапы – все в крови. А, у Амура, спина – сплошная рана. Спасибо, лайка!
Яков прицелился. И выстрелил. Медведь обернулся. Яков опять. Медведь бежит к ним. Перезаряжает. Теперь и Устинья прицелилась. Да, сразу, дуплетом. Всё равно бежит. Яков снова ружьё поднял.
Да, прозвучал лишь выстрел и медведь зарылся в снег. Это его так - дед Пантелеймон достал. Всё! Подошли.
Лайки треплют мохнатую тушу. Конец. Устинья подбежала к лабазу. В слезах. «Сенька! Супостат! Чуть не сгинул. Давай, спускайся».
Дед Пантелеймон присел на крыльцо. «БОГ, дал! Успели, мальца, из беды выручить». А Яков крутил цигарку, и смотрел, как парень спускается. «Сеню, с крещением. БОГ его спас!».
