Я гордился своим сыном, имел все основания. Я любил при встрече со старыми знакомыми и сослуживцами рассказывать о Сашке. Впрочем, он уже давно стал Александром Николаевичем. В детстве Саня был обыкновенным мальчуганом с ободранным или локтем или коленом, и вечной рогаткой в кармане.
Сашка не подавал никаких особых надежд, мы с женой только хотели, что б он не попал в дурную компанию и был бы не хуже других. Чуть повзрослев, Санек стал типичным шалопаем, каких был полный двор. Нет, он не был двоечником, или совсем бестолковым. Голова у него была светлая, и работала – дай Бог каждому. Что в прочем он потом неоднократно и легко доказал. Сашка был просто раздолбаем, безразличным к учебе и ко всему, кроме баловства и веселой компании таких же балбесов.
Мы в семье всегда возлагали надежды на Леночку, нашу дочь, младшую сестру Сашки. Аккуратненькая, тихая девочка прилежно делала уроки и ходила в музыкальную школу. В результате этого в нашей квартире появилось купленное в рассрочку пианино, занявшее большую часть комнаты, которую моя жена именовала громким словом «зала». Инструмент резко диссонировал с остальной обстановкой наших апартаментов и вызывал тайную гордость у моей жены, да и у меня тоже.
Пока Леночка твердила гаммы, Сашка куролесил по полной. Его даже поставили на учет в детскую комнату милиции. Зачастую соседи, высказав мне или жене о Сашке все, что они думали, по доброте душевной и в качестве моральной поддержки говорили:
- Зато, какая у вас дочка хорошая, любой позавидует. Вот умница, так умница. И послушная, и учится хорошо и в музыкальной школе успевает. Не ребенок, а золото.
Как ни странно, Леночка и Сашка, несмотря на несходство характеров, хорошо ладили между собой и в детстве, и став взрослыми. Мы с женой самонадеянно считаем, что это следствие нашего хорошего воспитания, наша, так сказать, заслуга.
Лена никогда не ябедничала о проказах брата, часто мыла за ним брошенную в раковину посуду, и, как-то раз, неумело заштопала порванные Сашкой брюки, пытаясь скрыть очередную проказу брата. В свою очередь статус Сашкиной сестры надежно защищал Леночку от всех местных обалдуев.
Изменился Сашка резко ближе к концу седьмого класса. К ним в класс пришел новый парнишка, отличавшийся от остальной школьной массы модными джинсовыми штанами и слегка поношенной кожаной курткой. После школьной дискотеки закономерно появились желающие избить обладателя этого буржуазного великолепия. Мой сын встал на его сторону. В результате он обзавелся фингалом и приятелем.
В доме этого нового знакомца Саня понял, что жизнь может быть другой. Потом, уже взрослым мужиком, Сашка рассказал мне, что атрибутами другой, лучшей жизни для него были белая скатерть и фаянсовая супница на столе, вместо слегка помятой алюминиевой кастрюли, составлявшей сервировку нашего стола. Кроме того, в той семье были полки с книгами и несколько журналов «За рулем» и «Иностранная литература». Но больше всего поразила Сашку фотография сестры его одноклассника, красовавшаяся за стеклом серванта.
И скромное великолепие этой семьи, а главное тонкий профиль светловолосой девушки перевернули жизнь моего сына. Он понял, что в жизни могут быть другие дороги, кроме как пойти после восьмого класса в ПТУ, затем в армию и на завод. Это хорошая и честная дорога, и многие шли по ней с высоко поднятой головой. Я и сам вместе с женой два раза в день и пять дней в неделю пересекал заводскую проходную и никогда об этом не жалел.
Сын моего друга и сейчас работает фрезеровщиком, он мастер от Бога, руки у него золотые. И зарплата у него больше, чем у многих мужиков, просиживающих штаны в офисе и часто бестолково перекладывающих бумажки с места на место. Но на этой дороге крайне редко встречаются светловолосые девушки, учившиеся в институте в Москве и читающие журнал «Иностранная литература».
Его прилежание в учебе стало для нас с женой полной неожиданностью, причем, отнюдь не приятной. Мы не могли поверить в своё счастье и жена моя, в тишине спальни терялась в догадках, предполагая что-то ужасное и изрядно портя мне кровь своими домыслами:
- Николаша, я сердцем чувствую, что что-то случилось. Ну, с чего бы Сашка вторую неделю за учебниками вечерами сидел. Не иначе как набедокурил. Господи, хоть бы не посадили.
Я успокаивал жену как мог, внутренне злясь на непредсказуемого Сашку. Вот оболтус, едр@н батон! Бездельничал почти семь лет, а тут такое пионерское рвение. Не меньшее раздражение у меня вызывало кликушество жены, неглупая в общем то баба, но такая бывает дура! В общем, поволновались мы тогда знатно. В течение трех недель мы ежеминутно ожидали визита участкового милиционера и еще месяца два не могли поверить в свое счастье.
Как бы то ни было, но в середине восьмого класса все мысли о ПТУ ушли в небытие и наш сын стал подумывать о выборе института. Я гордился сыном, много лет назад я тоже мечтал об институте, учился я хорошо, но надо было помогать матери, она одна тянула нас троих.
Сашкино преображение не осталось незамеченным, впервые жене не приходилось краснеть на родительском собрании. Богомольная соседская старушка, встретив меня в лифте, что-то лепетала о том, что Господь вразумляет заблудшие души. А разведенка с третьего этажа, всегда участливо расспрашивавшая мою жену о Сашке и активно выражавшая ей сочувствие, в последнее время только сухо здоровалась с нами.
В общем, после школы сын поступил в политехнический. Мы с женой не могли нарадоваться. Про старую разбитную компанию он давно забыл, проблем с ним никаких не было. Точнее, был один срыв, Сашке тогда было лет девятнадцать. Он напился в хлам, подрался, где-то что-то разбил и попал в милицию.
О причине вызвавшей дебош Сашка рассказал нам намного позже. В тот день мой сын узнал, что светловолосая красавица, фотография которой поразила тогда его юное воображение вышла замуж. Тогда он, толком не оперившийся, не мог соперничать с тридцатилетним состоявшимся и состоятельным мужиком. Да и в двадцать три года девушки редко смотрят в сторону девятнадцатилетних юношей.
После милиции Сашка сразу попал в больницу, ему зашивали бровь, разбитую в драке крепким мужским кулаком. Молоденькая медсестра Наденька, ассистировавшая хирургу, стала нашей первой невесткой. Но это было еще не скоро. Тогда Сашка, к моей тайной гордости, менял девушек как перчатки.
А через три года в нашем доме поселись сначала страх, а потом и Надежда. Нашего Сашку призвали в армию. Жена плакала, а я говорил, что Афган закончился, что наш сын должен пройти тот путь, который проходит любой нормальный русский мужик.
Я был прав, Афган закончился, но была Чечня, и седых волос у нас с женой заметно прибавилось. В то время супружница моя, подсунувшая мне как-то вечером листочек с переписанной молитвой за война, в компании богомольной старушки часто заходила в церковь. Разведенка с третьего этажа опять стала участливо выспрашивать о Сашке, точно предвкушая беду.
Со страхом все ясно, а теперь о Надежде. Где-то через полгода после Сашкиного призыва на пороге нашего дома нарисовалась медсестра Надя, когда-то помогавшая хирургу зашивать Сашкину бровь. В общем, девушка была глубоко беременна, и якобы от нашего сына.
Как я уже говорил, девушек у Сашки всегда хватало, парень он был из себя видный. Пару раз, кажется, мелькала среди них и Надежда. Лена, которая была явно лучше нас с матерью осведомлена о делах брата, особо не удивилась. Но радости тоже не выказала. В ее голове был план женить брата на своей подруге.
Родители Надежды дочь с животом без лишних разговоров выставили из дома. Иди, милая, туда где нагуляла. И Надя пришла к нам. В другое время моя жена, скорее всего, не пустила бы ее на порог, мало ли с кем она кроме Сашки валандалась. Но тогда, когда над нашим сыном висела опасность, мы решили не гневить Бога. Пусть пока живет, а когда придет Сашка, сами как-нибудь разберутся.
Через два с половиной месяца Надежда родила сына. Назвала Коленькой, в мою честь значит. Ясно дело, пытается подластиться к нам, Сашкиным родителям. Положа руку на сердце, девка нам с женой понравилась. Работящая, все в руках просто горит, уважительная, да и профессия у нее нужная, медсестра, а мы с матерью моложе не становимся.
Помимо всего прочего мальчишка был вылитый Санька. Я когда его на руки взял, мне на мгновенье показалось, что не было этих двадцати трех лет, точно не внука я держу, а маленького Саню. И с каждым месяцем все больше и больше внучок на нашего Сашку походил. Мы с бабкой, понятное дело растаяли, стали Надю дочкой называть. Она-то нас мамой и папой со второго дня звать стала.
Последней капитулировала Леночка, смирившаяся, что не женить ей брата на своей подруге. С момента появления Нади в нашей семье она смотрела на нее косо, не скрывая неприязни. Хотя племянника обожала. Как-то в субботу, по просьбе матери, пошла она с Надеждой в кино, а потом по магазинам. Сменила, значит, Ленка гнев на милость. Я никогда не понимал женщин. Но, так или иначе, в дальнейшем наша Елена стала для Надежды настоящей подругой.
Мы с нетерпением и некоторой тревогой ждали Сашкиного дембеля. Старушки на лавочке провожали Надежду неодобрительными взглядами, но она проходила молча, стиснув зубы и высоко подняв голову.
Несколько бывших Сашкиных приятельниц, частенько прибегавших к нам первые полгода после его ухода в армию, зачистили в наш дом опять. Как бы невзначай, яко бы что-то передать для Лены, ну рецепт там, или книгу. И в разговоре обязательно спрашивали о Сашке.
После таких визитов Надежда выходила из ванной с красными глазами и часто вздыхала. Конец этим посещения и расспросам положила моя жена. Она безапелляционно сказала, что все у Сашки так же, как у всех женатых мужиков, придет из армии, будет работать. Ему сына растить надо.
Все таки жена у меня молодец, терпит долго, но отшить может любого. Сидевшая на нашей кухне гостья заметно сникла и больше не приходила. Зато лицо у Надежды посветлело, и она с благодарность посмотрела на мою жену.
Не иначе, как ушедшая девчонка рассказала подружкам о своем быстро закончившемся визите. В любом случае, бывшие Санины приятельницы больше у нас не показывалась. А все мы с замиранием сердца ждали возвращения Сашки.