- Давай, не бойся, я подвезу тебя, куда скажешь
- Ну… А ты случайно не видел мой велосипед?
- Велосипед? Нет, прости, не видел. Рядом с тобой ничего не лежало, когда я тебя заметил. Не печалься, на свете миллионы прекрасных велосипедов, ты найдешь себе еще. Запрыгивай.
Я слегка расстроена тем, что мой велик скорее всего свистнули. Но сейчас уже поздно об этом думать, да и не хочется: странное чувство спокойствия обволакивает меня, как облако, как этот душный и жаркий июльский вечер и наводило дремоту. Ещё немного подумав о жаре и миллионе велосипедов, я окончательно смиряюсь с потерей своего, сажусь в ярко-алый кабриолет, дружелюбный незнакомец нажимает на газ, машина срывается с места, и мы несёмся по дороге, окружённой полями медовых в лучах закатного солнца подсолнухов, вздымая за собой клубы горячей пыли.
- Как ты умудрилась оказаться без сознания в поле так далеко от города, если не секрет?
Глубокий, но не низкий, звучный и протяжный, голос моего внезапного попутчика словно баюкает, и если кто-то спросит меня, на что он похож, я отвечу, что на огромное и прозрачное дымчатое озеро высоко-высоко в горах, каждое невесомое движение в котором отдается тихим и бесконечно долгим эхом. Только вот странное чувство, что с ним что-то не так, все не покидает меня, но ответ на вопрос: “Почему?” - все ускользает и ускользает от моего медленного, спутанного жарой сознания, растворяясь прямо передо мной, как мираж в пустыне.
- Я и сама точно не помню… - немного грустно и как всегда честно отвечаю я, - Ехала, ехала и в какой-то момент должно быть потеряла сознание.
- Ну это бывает. - Незнакомец кивает, и вдруг меняет тон на хитровато-шутливый - Особенно после чего-нибудь крепкого.
- Ты про крепкий алкоголь?- спрашиваю зачем-то я.
- В твоём случае скорее про крепкий удар головой о землю, - я смеюсь, мой новый друг лишь растягивает тонкие губы в широченной саблезубой довольной собой улыбке, такой огромной, что едва не заходящей на оттопыренные уши, отчего очень похожей на улыбку чеширского кота. - Про растрепанную шевелюру говорят: "Я упала с самосвала, тормозила головой". Интересно, а падение с велосипеда считается? - “Подыграй мне, подыграй!”- словно подговаривают меня его приподнявшиеся черные, как уголь, длинные и острые брови, надломанные под конец, а сверкнувшую в его глазах искру неподдельного безумия не удерживают даже огромные темные очки, надетые на длинный горбатый нос, который, однако, не только не портит лица своему обладателю, но и добавляет ему магнетического, лихого шарма. Что ж, предложение принимается.
- Не-е, - наигранно деловито отвечаю я, подыгрывая этому идиотскому и в то же время невероятно интересному рассуждению,- тормозной путь в случае с самосвалом точно длиннее
- Это если он едет. - в том же тоне отвечает мой собеседник, - А если стоит?
- Ну - безысходным и даже немного укоризненным тоном знающего свое дело человека отвечаю я, - Тогда никакой прически не выйдет. Только если разбегаться и прыгать.
- М..не-ет. - Снова подражая мне отзывается Незнакомец, - Тогда это уже не падение, а скорее прыжок, приземление…
- Попытка улететь.
На этот раз смеемся оба. Я - звонко и свободно, он - залихватски и как-то по-шкодному, сильно открывая рот и выдвигая вперед и без того выдвинутую челюсть.
За этим веселым разговором что мой новый знакомый не просто специалист в прическах и ударах головой, но и на редкость интересный собеседник, потрясающий рассказчик и, кажется, знает ответ на любой вопрос.
И пока он разгоняет лихими поворотами медные лучи солнца и дорожную пыль, а я - любуюсь его развивающимися, будто бы пылающими ало-рыжими волосами, яркими и горящими, как костер, (уж поверьте, дорогие слушатели, ни у кого в целом свете нет больше такой копны таких ярких волос!), наш разговор мягко перетекает от моторов в машинах к жизни деревьев в тайге и тропиках, потом к непохожести всех снежинок друг на друга, а потом и к сегодняшней жаре и даже к будням людей в 14м веке. Представляете, мой попутчик считает его чуть ли не худшим из всех, и готов радоваться каждому новому дню только потому, что он отдаляет нас от 14го века.
- Знаешь, чего я боюсь больше всего на свете? - спрашиваю я у своего нового друга после того, как мы обсудили план действий на случай, если вдруг монстрообразная куча вещей на стуле вдруг в 12 ночи решит зевнуть и потянуться.
- Огненных брызг масла с раскаленной сковородки? - чудесатая улыбка в который раз пронзает лицо Рыжего.
- Это само собой - смеюсь я, уже чувствуя, как обездвиживающий страх расшатывает все еще плотно накрывающий меня купол спокойствия, - но я сейчас о другом. - мой собеседник многозначительно замолкает, давая понять, что он весь во внимании к тому, что я ему сейчас скажу, и уже даже, кажется, про себя мне отвечает, - Я боюсь самого неотвратимого из всех возможных поводов для страха - смерти.
Сдавливающее, не предполагаемое никем из нас молчание повисает в воздухе. Я смотрю на своего друга, который в свою очередь просто смотрит вперед на дорогу невидящим задумчивым взглядом.
- Это страх… неизвестности что ли? - говорю я только от того, что иначе мы просто оглохнем от этой скрипящей тишины. - Я понимаю, что ещё очень молода для подобных размышлений, но ведь однажды и молодым приходит час попрощаться с этой жизнью. А что там, дальше? Никто не скажет..., - снова молчание, - боюсь ещё и того, что мне не хватит одной последней минуты, чтобы попрощаться, сказать все, что не успела. Она ведь может быть такой внезапной и короткой… - я понимаю, что и сама уже путаюсь в своих словах, и падаю, но меня словно подхватывает мой резко оживший друг.
- Всегда есть время на ещё одну последнюю минуту. - говорит он так спокойно и так обычно, будто это проще, чем придумать, что съесть на обед.
Я разворачиваюсь к нему всем корпусом, хочу спросить кое-что, но ничего не спрашиваю. От его слов мне становится немного не по себе. Что он имеет в виду? Как жаль, что его глаза скрыты под огромными темными очками… Он понимает ход моих мыслей и улыбается, но не чеширской улыбкой, а самыми краями губ, и чуть кивает: "Я все тебе объясню, только подожди чуть-чуть." Я тоже киваю: "Я поняла тебя, я жду. И даже не надейся, что я забуду." - и чеширская улыбка снова озаряет его лицо.
Беседа продолжается. Мы много о чем болтаем и много о чем успели бы еще поболтать, но машина внезапно притормаживает и съезжает на обочину. Я вопросительно смотрю на своего спутника. Он только говорит, что все хорошо и он сейчас придет. Я киваю, и разворачиваюсь назад, чтобы посмотреть на закатное солнце. Тем временем мой попутчик возвращается, тихо говорит: "Пойдём,"- и вновь растворяется в гуще подсолнечников. Я не понимаю, что происходит, но все равно иду за ним.
И тут я едва не падаю от удивления: мой велосипед. Он валяется в подсолнечниках чуть дальше обочины. Я оглядываюсь. О Боже мой...
- Мне казалось, существование теплового удара - давно не секрет и должно предостерегать от вылазок в тридцатиградусную жару, тем паче на велосипедах. Но мы на Земле, а здесь здравый смысл не жалуют, - мой спутник улыбается настолько тепло насколько может, но все равно выходит немного саблезубо, - ты действительно ехала, ехала, в какой-то момент потеряла сознание и слетела с дороги. Твое тело чудом в порядке, но головой ты все же хорошо приложилась, - после недолгого молчания добавляет он, оглядывая мое бессознательное тело, лежащее чуть дальше велосипеда. Я тоже смотрю на него. …На него? Я только что так подумала о своем собственном теле? Это ведь я!... Нет. Конечно это не я. Потому что Я сейчас стою рядом. И теперь Мне все совершенно ясно. - Тебя совсем не видно из-за подсолнухов, поэтому ты до сих пор здесь.
- Я так понимаю, это и есть моя последняя минута - необъяснимое чувство спокойствия все еще глушит меня, не давая тревоге взять верх. Неужели все так просто?
- Запросто могла бы быть, однако нет, ты ошибаешься, - он поворачивается, и я снова вижу его чеширскую улыбку, и вдруг понимаю… - Всегда есть время на еще одну последнюю минуту. - Его глаза едва не прожигают дырку в очках, а я чуть ли не задыхаюсь от восторга, - Ты уже можешь вернуться. Только не забудь дома выпить жаропонижающее, солнечный удар, это тебе все-таки не хухры-мухры - говорит он, и грусть предстоящего расставания сквозит в его голосе. Но тут чеширская улыбка снова скользнула на его лицо, а голос заострил заговорщическим тоном, - Матери ни слова. Ни то замучаешься выслушивать лекции на тему.
- Разумеется. - смеясь, киваю я, - А могу я еще с тобой поболтать? - мой спутник буквально расцвел на глазах.
- Ну как оно? - ласково и чуть насмешливо спросил он, но было видно, что вопрос задан не просто чтобы продлить беседу - Так ли страшно?
- Нет. - я улыбаюсь и кручу головой, - Совсем нет.
- Я очень рад это слышать. - говорит он, и по нему видно, что это правда, - Действительно рад. Я всегда стараюсь... Избавить людей от ненужного страха, успокоить их и, если их время действительно пришло, составить компанию во время подъёма наверх и проводить до "пункта назначения"
- Поразительно, - мои глаза с каждой секундой все больше наполняются чистосердечным обожанием и каким-то очень наивным детским восхищением. Интересно, кстати, а здесь вообще есть время?
- Миледи - он обращается ко мне так, как обращается ко мне лучшая подруга, и я этого поначалу даже не осознаю, - у меня к вам одна нехитрая просьба. Не рассказывайте, пожалуйста, никому о нашей встрече: Вам просто никто не поверит. Что уж там Вам, мне никто сначала не верит! - я смеюсь, а он, довольный этим, продолжает. Стоп. А откуда он знает, что меня называют Миледи? - И это не шутки. Я по три дня не могу оттащить некоторых заядлых скептиков от своих бездыханным тел только потому, что они отказываются верить, что их Смерть - не мрачная старуха с косой, а двухметровый рыжий чувак в солнечных очках, черных шортах, сланцах и пиджаке на футболку. Нет, у меня, конечно, есть парадное, так сказать, но зачем же издеваться над собой в обычный будний день. Им же хуже будет, если я буду в плохом настроении. По той же причине, к слову, я битые часы сижу возле религиозных фанатиков.... Представляешь, они принимают меня за чёрта! - Он наигранно поднимает брови, раскрывает шире глаза, разводит руками и... улыбается. Улыбается так невероятно тепло, как могут улыбаться только многое повидавшие и многое пережившие.
- Сними очки.
- М?
- Сними очки, - повторяю я, улыбаясь в предвкушении, - хочу взглянуть смерти в глаза. - его чеширская улыбка вдруг отражается на моем лице. Он смеётся.
- Я не совсем смерть, мое золото. Смерть - явление. Я - дух смерти. Или ангел смерти. Но прошу. - он снимает очки, и я буквально застываю в восхищении: на меня из под черных, как угли бровей и веера длинных смольных ресниц смотрят огромные, как у совы, янтарные глаза, окруженные толстющим черным кольцом, прозрачные, как свежий мед, и яркие, как солнечный свет - Обалдеть! - Смерть заливается гоготом - Зачем ты их прячешь?
- Прозаичная причина, Миледи - солнце, - пожимает плечами он. И откуда он, все таки знает… интересно, а у него самого есть имя?
- Эй.
- Что?
- Эй. - повторяет он, - Меня зовут Эй. - и он весело протягивает мне руку в знак нашего окончательного знакомства.
- Какое… необычное имя, - странно осознавать, но его руки горячие, даже не смотря на то, что физического тела, которое их бы грело, у него нет.
- Таким как я имена вообще не положены, - пожал плечами Эй, - просто потому что изначально такого понятие как имя вовсе не было. Его придумали люди. У вас прямо какая-то мания все называть. Только вы называете друг друга и предметы, а мы себя как бы сами называем. Мое имя - считай, удобство: у людей есть странная привычка, заходя даже просто в пустой дом, тут же, спрашивать, есть ли там кто. А что они перед этим всегда кричат? - я киваю, и вдруг неожиданно для себя осознаю, что он ответил на вопрос, который я не задавала вслух.
- Странно, что тебя не зовут, как всех новых учителей, - говорю я, но думаю о другом.
- А что, есть какое-то отдельное имя? - не понимает он.
- Конечно. Всех новых взрослых знакомых зовут "Извините". - и мы оба заливаемая смехом. И тут он вдруг начинает наигранно -разочарованно качать головой, а потом говорит:
- Ай-ай-ай, девушка, девушка… И как при всей наблюдательности и сообразительности, вы до сих пор не осознали очевидной вещи! - он разрисовывал небо взглядом
- О чем ты?
- О пингвинах. - неожиданно.
- Чего? - я что-то пропустила?
- О пингвинах. Знаешь таких? Это такие большие и толстые утки, научившиеся ходить прямо и разучившиеся летать. Они еще спереди белые, сзади черные, а снизу лапы. А еще они едят рыбу. Много рыбы. Целые горы рыбы! - Он хочет, чтобы я додумалась сама, - альбатросы, кстати, вреднющие птицы. Но не такие вредные как чайки! У.. чайки! Прям не птицы, а звери!
Что же.. Что же, что же, что же не так? Я удивляюсь, как вообще можно пороть такую забавную ерунду с таким сурьезным выражением лица, чтоб и губки бантиком, и бровки домиком. Стоп. А как он тогда… И тут до меня, наконец-то, доходит, что не так было все это время с чудны́м голосом Эйя: он попадал в голову минуя уши. Как вообще можно не обратить внимание на то, что твой собеседник за все время вашего общения ни разу не удосужился открыть рот?
- А я ему и говорю: " Ты, тупое вредное животное, хватит пялиться на меня своими тупыми глазищами размером с прожекторы, я не собираюсь делиться с тобой булкой, я сам есть хочу!".
- Эй.
- А эта горгулья все смотрит и смотрит, смотрит и смотрит, и вдруг как сиганет на меня!
- Эй!
- Я как заору: "Ты что, совсем что ли, ты булку хочешь, или пирожок с мясом!? Ты ж не из пуха, ты из камня, башка ты чугунная!"
- Люди в таких случаях говорят, "закрой уже свой рот" или "заткнись", но вряд ли в твоём случае это поможет.
Эй замолкает. Его глаза становятся ещё прозрачнее… неужели слезы?
- Я бы очень хотел поговорить с тобой ещё. Правда хотел бы. Но не могу. Долг зовет, а мне и так уже несколько выговоров сделали. Тебе не повезло: за тебя уцепился самый большой аферист и негодяй из всех духов Смерти. - я улыбаюсь. И он тоже, - Доброй тебе дороги. И не катайся больше в жару на велосипеде!
Мы расстаемся, как старые друзья. Будто бы знаем, что еще встретимся. Он поворачивается и идет навстречу садящемуся солнцу, как будто бы растворяясь в его лучах.
- Эй! - я окликнула его, он обернулся, - Приходи! Не окончательно, в смысле. Просто приходи.- И он вдруг перестает улыбаться. Разворачивается ко мне.
- Не сомневайся.
И он растворятся в золотых лучах заходящего солнца… И вдруг будто водоворот, и…
А я лежала посреди поляны, полной подсолнухов. Целая и невредимая, будто бы ничего и не было. Но оно было. Он был. И я смотрела на небо цвета пустынной розы, и лёгкий ветер шевелил сухую траву, и я думала: "ну что, ещё раз?"
