Но чуда не случилось. Они сидели вдвоем в номере, снятом на неделю, потерянные и разбитые, пока рядом на журнальном столе чернели две полоски: одна четкая, а вторая едва заметная.
Начало истории
Предыдущая глава
- Что делать, - зарылась в ладони Надя, пока ее плечи вздрагивали от рыданий.
Знала бы Вера, обязательно сказала. Есть ли справедливость на свете? Она столько раз хотела забеременеть, мечтала, молилась, свечки около разных икон ставила, у врачей была – а все одно. Тут же, наоборот. Не мечтали, не думали, молились, чтоб Бог упас – и вот. Будто и нет того Бога, или за грехи какие Надю наказывает.
«За что же тебе это», - гладила крестницу Вера по голове, пока та лежала у нее на коленях. Палка о двух концах.
- Ты пойдешь со мной к маме? – рука Нади вжалась в Верино бедро. – Я боюсь, не знаю, как сказать.
Она была той маленькой девочкой, которую Вера давно знала. Испуганной и нуждающейся в защите.
- Конечно, ну как иначе, - успокаивала Вера.
Внезапно Надя вскочила и уставилась на тётю. Ее глаза горели.
- А давай им ничего не скажем, давай сами решим!
Вера испуганно закачала головой.
- Нет, нет, они родители.
- Мне есть 18.
- И что? Надя, нельзя так поступать, слышишь. Надо на общем собрании решить.
- Какое собрание? – рыдала Надя. – Думаешь, они что другое скажут? Думаешь, он мне нужен? – ее трясло.
- Ну-ну, девочка моя, - Вера была рядом, она хотела разделить ее боль и страх надвое, если это возможно. – Ты же его мама!
- Нет, нет! – закричала она, не желая, чтобы ее так называли. – Он чужой, не мой. Я не могу так!
- Надюша, столько осложнений, - чуть не плакала Вера. Не понаслышке знала, у лучшей подруги так жизнь вся загублена. По молодости думали, ничего страшного. А вот теперь, как и Вера, век бездетный доживают, постоянно назад оглядываясь. И ведь была возможность, своими руками роду пуповину перерезали. Только там другая история: ребенок известно от кого.
- Я решила, все! – Надя была настроена серьезно. – Едем в город и там, - она не договорила, все и без слов ясно.
- Мы должны сказать Семену!
- Верочка, миленькая, - упала перед ней на колени племянница. – Не говори, не надо. Я сильная, я молодая, организм справится. Он не нужен мне, я грязная. Он плохой, порочный, - девчонка выла, и такая горечь слышна была в голосе, такая безысходность, что и страшно стало, хоть и без того темень беспроглядная повсюду.
- Надюша, - Вера не смогла держать себя в руках, слезы пробились, вылезли наружу, обнажая боль. Она должна быть сильной, чтобы подавать пример, но голос предательски задрожал. Ей хотелось забрать всю боль, завернуть девочку в кокон и баюкать, покачивая на руках.
«Ребенок ни в чем не виноват», - качала она головой, повторяя одну и ту же фразу самой себе, представляя, как все могло обернуться иначе. Говорят, испытания даются нам по силам. Откуда ж такие силы у девчонки? Зеленая, неопытная, да ей еще в куклы играть, а теперь мать поневоле.
- Горюшко ты моё, - раскачивалась Вера, держа в объятьях крестницу. – Ребеночек не виноват.
- И я не виновата, - рыдала девчонка, вынимая душу из себя и тетки. Жить не хочу! – огорошила она ее, и Вера ужаснулась. Она быстро взяла себя в руки, понимая, что сейчас от нее многое зависит. От того, как она поведет себя, от того, сможет ли она дать руку и повести за собой.
- Ты мне это брось, - встряхнула она крестницу. – Слышишь? Любое решение поддержу, слова поперек не скажу, - она заглядывала в лицо девушке, немного насупив брови, пряча за суровостью страх. – Захочешь избавиться – твоя воля, сама отведу, оставишь – можешь у меня жить, все будет, я за словом в карман не лезу, ты меня знаешь! А чтоб про дурости эти не слышала. Не ты себе жизнь дала, не тебе и забирать. Подумай, что с нами потом будет: с матерью, отцом, мной. Это ж эгоизм, Надь, как есть эгоизм. Дороги сейчас две, и точка! Я тебе только добра желаю, глупенькая моя, а ты оставить меня хочешь. Ну уж нет! Ложись спать, завтра домой возвращаемся, если не передумаешь, - решила женщина.
Всю ночь Вера не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к каждому шороху. А вдруг и впрямь девчонка что с собой сделает? Сейчас она очень уязвима, потому следует держать ухо востро. Но Надя, свернувшись калачиком, уснула быстро. То ли долгая дорога повлияла, то ли переизбыток эмоций, но она уплыла в мир, где можно быть другой. Что касается Веры, та смотрела в подсвеченный луной потолок и думала о своей жизни. Почти полвека, только есть ли о чем вспомнить? Как мать и жена – не состоялась, как работник – не преуспела, хороший, незаменимый, конечно, но роста не вышло. Что останется после нее, когда, как и любому человеку, придется покинуть этот мир? Двухкомнатная квартира и личные вещи. И так горько ей стало, так обидно, что вновь заплакала, только теперь жалея себя.
Надя не передумала. Наутро они быстро собрались, вещи даже не стали распаковывать. Умылись, позавтракали и, взяв сумки, отправились на вокзал. Хозяйка поинтересовалась, что ж такое случилось, но Вера распространяться не стала. Деньги заплачены, а в души людские лезть не обязательно. Только так, конечно, не сказала. Поблагодарила за все и пошла.
Звонить и предупреждать заранее никого не стали, лучше так по месту. Надя была молчаливой и замкнутой, копалась в себе и, уткнувшись лбом в стекло, смотрела на дорогу, которую видела еще вчера. Предполагаемый отдых облегчения не принес, наоборот, от двухдневного пути она еще больше устала. Как же любила она Алтай, но сейчас, будто и не видела его вовсе. Он все такой же, только вот Надя нынче другой человек.
Она четко решила все для себя, кремень, с места не сдвинуть, и Вера как-то тоже свыклась за эти полдня, что они были в дороге, и тут Надя увидела девушку. Молоденькая, хрупкая, на груди ребенок в снуде висит, за собой огромный чемодан тащит, никак с ними ехать собралась. Водитель помог поклажу в багажник положить, и она в автобус вошла. Глазищи огромные, испуганные, ищет свободное место, а оно как раз здесь, около Веры с Надей и есть. Уселась и в шарф заглядывает, а у самой улыбка огромная, прямо, как и глаза, а нос маленький – картошкой.
Надя боится смотреть, будто виновата перед ней в чем, а потом как зарыдает.
- Что случилось? – испугалась Вера. – Плохо тебе?
Глотает девчонка слезы, душа на части рвется. Кто ж думал, что в такую ситуацию попадет. Раньше других осуждала, а теперь вот сама на распутье. Когда разговор такой в институте заводили, она головой качала, говорила, что никогда на такое не пойдет, а теперь, выходит, врала и себе, и остальным. Обняла Вера Надю, а как еще помочь не знает.
- Ну ладно-ладно, будут у тебя еще детки. От любимого будут, а я бабушкой стану.
Только что-то пошатнулось в тот миг в душе Нади, и все из-за той с огромными глазищами, которой и на вид-то было лет шестнадцать, а уж мать.
Когда Надя с Верой появились на пороге, Ольга поняла, что хорошим дело не кончится. Она убежала на кухню, достала из шкафа капли и стала отсчитывать нужное количество дрожащими руками. Вера не изменилась в лице, увидев, как резко развернулась невестка к ним спиной, и немного подтолкнула Надю в квартиру. Пахло «Корвалолом» и предстоящей истерикой.
- Семен дома? – вошла на кухню Вера, осматриваясь.
- Скоро вернется, - отчего-то быстро закивала головой мать.
- Ясно, - вздохнула Вера, присаживаясь на стул. – Чаем угостишь?
Ольга зыркнула на Надю, и та опустила глаза в пол, сгорая под взглядом собственной матери. Ей куда проще было с Верой, отчего не она ее мама?
- Беременная, значит, - подытожила Ольга, и звенящая тишина повисла в квартире. Она вновь открутила капли, показывая, как ей плохо.
- Да перестань уже, - не выдержала Вера, скривившись от театральности невестки. – Думаешь, ей хорошо? – кивнула она в сторону крестницы. – Поддержка ей нужна, что ж ты за мать такая. Не обняла с дороги, не поцеловала, а волком на родное дитя смотришь.
- Здравствуйте, гости дорогие, - паясничала Ольга, кланяясь до пола. – Так что ль надо?
Надя рванула было из кухни, но Вера успела ее схватить за руку и притянуть к себе.
- Дура ты, Ольга, ей Богу дура, - цокнула Вера, слушая, как открылась входная дверь.
Продолжение здесь