12 — О-хо-хох, батюшки светлы, и куда ж ты их всех нарожала-то! Маша, Маша... - мать суетилась возле младшего, четырёхлетнего Миши, снимала шарф и расстёгивала крупные пуговицы его зимнего пальто одной левой рукой. Миша настороженно следил за её движениями, не спешил доверять её ласковой улыбке - эту бабушку он видел впервые. Петя принял от обессилевшей с дороги Маши верхнюю одежду и повесил на вешалку. Туда же отправились вещи Рустама.
Мать постарела. Волосы стали сплошь седые, выражение лица по-прежнему виноватое и безвольное. Маша устало огляделась, прошлась по комнатам, заглянула и в свою некогда девичью спальню. В родительском доме она не была 12 лет, с тех самых пор, как самодур-отец выставил её 16-летнюю и беременную за порог. Пахло как-то по-другому, по-одинокому, словно запустело всё, не хватало отцовского запаха табака и одеколона старшего брата. В её бывшей комнате были сдвинуты кровати, стоял другой стол, другие шторы висели на окнах, на стуле - женское платье и свитер.
— А Оксана разве с тобой живёт? Ты же говорила, она замуж вышла.
— Живут с мужем, да. А куда ж им? Дома своего нет пока, начали строить было, да забросили от безденежья, а у свёкров и без них тесно, полный дом младшей ребятни.
— Ты мне об этом не писала.
Факт, что придётся жить под одной крышей с сестрой, Машу не обрадовал.
— К слову не пришлось. Оксанка в школе работает, после четырёх вернётся, а муж её в совхозе.
— Совхоз ещё живой? Зарплату платят?
— Да где там! На ладан дышит, - махнула рукой мать, - по три-четыре месяца задерживают, кусками выплачивают, но куда деваться-то? Другой работы нет в посёлке.
— А ты почему дома?
— Да как же мне работать, дочь? Я ж писала тебе, что инсульт у меня был из-за отца вашего, слава Богу, помер он. Так вот у меня правая рука плоховато работает, а в коровниках ещё и шум, голова сразу начинает раскалываться. Всё надеюсь, что дадут инвалидность.
— Ты не писала...
— Ну, может, письмо затерялось, не дошло, - опустила глаза Лида и Маша поняла, что она врёт. Тем временем дети, не зная куда деться, столпились позади бабушки. Маша вздохнула.
— У тебя поесть что-нибудь найдётся? Мы голодные с дороги очень.
— Идёмте, идёмте, я для вас суп сварила.
Все расселись за столом и дети стали жадно хлебать суп и закусывать хлебом. Ни единого кусочка мяса в нём не было, хотя от бульона исходил запах курицы.
— Как люди живут тут? Что нового?
— Ой, как живут, Маш, ой, как живут! - закачала головой мать, - впроголодь живут! Есть нечего, денег ни у кого нет, только что на зиму запасли со своих хозяйств, а урожай плохой, летом всё пожгло, ни капли дождя не было. Картошка вся мелкая, мы такую раньше свиньям скармливали, а теперь сами едим. Некоторые мужики, кто с руками, калымят в Кишинёве, снимают на пятерых одну комнату, это те, что в электрике, сантехнике и всём таком смыслят. Шурка, соседка твоя бывшая, в Одессу за трикотажем мотается, трусы, носки, майки всякие продаёт в райцентре. Летом бабы тоже таскали на базар фрукты да овощи, у детей своих чуть ли не с рук отнимали, урожай-то плохой. Димка наш, покуда сезон был, виноградом торговал по выходным, много не выручил, а туда ещё доехать надо, проезд дорогой. Жена его уже третьим беременна, бедная женщина, он ведь чисто отец твой, такой же тиран.
— А Лёшка? - спросила Маша о брате, который был на два года её младше.
— Живёт с женой, с Фенечкой, помнишь её? Дочке их недавно год исполнился. У неё бабка умерла, дом освободился, да такой гнилой, хуже, чем у тебя.
— Братушки опять весь мой дом обчистили?
— Они пытались, хотели, ироды, да только мы с Шуркой им не дали, вызвали участкового. Шуркин муж на всякий случай перетащил к себе твой холодильник, телевизор и что-то там ещё из ценного. Они тебе всё отдадут, да только домик твой плохонький, поживи у меня, пожалуйста! - взмолилась мать и схватила за руку Машу, словно боялась, что она исчезнет.
— Чего ты? С Оксаной не ладите?
Лида отвела дочь в сторону, подальше от ушей детей, усадила её на диван и принялась долго собираться с мыслями, потом обречённо выдохнула:
— Шипит на меня Оксана денно и нощно, лишним куском попрекает, словно не мать я ей, а приживалка в собственном доме. Скандальная она, взрывная... А уж мы-то её как баловали, отцову любимицу! Больше всех её жалели и вылюбили, последнее с себя сняли ради её института! Она ж у нас учительница химии, я сказала тебе? Ой, что за дети у меня, что за дети неблагодарные! От братьев твоих тоже никакой помощи, одни попрёки. На тебя одна надежда у меня, Машенька, защити от этих скọтов, не дай зачахнуть с голода, время-то какое настало страшное, а я помогу тебе с детками, ты же у меня такая работящая, сильная, честная, всё выдюжишь!
Лида дала волю слезам. Маша обняла её, пригладила седые волосы. Было очень жаль затюканную всеми, несчастную мать, сломавшуюся под гнётом отца. Маша помнила её ещё молодой, такой красивой. Как часто любовалась она материными фотографиями, какая сладкая гордость в ней взыгрывала, когда говорили, что Маша на неё очень похожа. Только Маша была ещё красивее, ярче и намного сильнее. Была. Теперь и её силы на исходе.
Оксана гостям не обрадовалась. Ей было далеко до Машиной внешности - вроде бы и прослеживаются сестринские черты, но больше отцовского, грубого и выражение лица такое брезгливое, словно ей под нос подсунули уксуса. Первую неделю она потерпела, хоть дети её сильно раздражали, потом сказала Маше:
— Питаться раздельно будем, эдак вы у нас всё за зиму вычистите. И вообще у тебя свой дом есть, почему туда не идёте?
— Потому что он весь отсырел и угля нет. Меня мать приглашала, а не ты. Не забывай, кто тут хозяйка.
— А ты не забывай кто нашу мать кормит!
— Оксана, пусть живут, не трогай их! - робко подала голос Лида.
— А ты чего лезешь? Зачем они мне тут нужны, дармоеды?
— Я дом в порядок приведу и съеду, не переживай, - сказала Маша, - мне с тобой жить тоже не в радость. И с мамой не смей так заговаривать, она нас вырастила, заслуживает уважения.
Говорит Маша сестре, а сама так и думает: что делать? Куда она приехала?
Устроив детей в школу, Маша начала в третий раз приводить в порядок свой домик: законопатила окна, двери оббила найденным на чердаке войлоком, протопила углём, которым поделилась с ней мать и соседка Шура. Потом на дрова пойдёт и весь перекошенный сарай. Одеяла, подушки и дорожки отсырели, завонялись старьём, но ничего другого у Маши не было, поэтому пришлось просушивать их на печке. Кое-чем поделилась с ней мать. Петя и Рустам помогали ей после школы. Петя уже ходил в шестой класс, а Рустам во второй. Перед новым 1993 годом они съехали, прожив у бабушки всего две недели.
В январские праздники Петя принёс домой пакетик конфет.
— Меня одна тётя на улице угостила.
— Какая тётя?
— А я не знаю, тётя Наташа какая-то. Остановила меня и посмотрела как-то испуганно, спросила, не Петей ли меня зовут. Потом говорит: "Как похож, как похож! Такой красивый!" И головой качает. Достала из сумки конфет и мне дала. Тебе привет передавала.
У Маши внутри всё похолодело.
— Сколько ей лет?
— Года 24 где-то, светленькая такая, белые волосы видны из-под шапки. Мам, а на кого я похож?
— На меня. Всё, иди уроки делай и конфетами поделись с братьями.
— Нет, не на тебя, она о другом говорила.
— А я говорю, что на меня! - прикрикнула Маша.
"Отольются вам ещё мои слёзы, - подумала Маша. Она поняла, что это была младшая сестра Петра, - хотя они девчонками были, не виноваты, но папаша их... Заслужил!"
У председателя до сих пор не было внуков, хотя дети-то уже взрослые, Петру, выходит, около 30 лет. Маша узнала, что он женат и живёт в Кишинёве, а сёстры здесь, в райцентре работают, одна фельдшером, другая медсестрой.
Однако мысли Маши занимали более насущные вопросы. У неё было совсем мало денег. Она продала всё, что успела нажить с Леонидом, и почти вся сумма ушла на билеты в Молдавию. Работы тоже не было, устраиваться в совхоз бессмысленно, он всё равно скоро развалится, да и не платят там. Маша выяснила, что ей, как матери троих детей, положена помощь от государства. Денежные выплаты были только на бумаге, но в райцентре ей раз в месяц стали выдавать продуктовый набор.
Маша отчаивалась найти работу. Она пыталась опять вязать детские вещи, но покупали плохо. Соседка Шура предложила ей съездить вместе с ней в Одессу за товаром, но денег у Маши не было. Шура заняла ей на проезд и сколько смогла на товар. Небольшую сумму Маше дала её бабушка из соседнего села. После январских праздников Маша оставила детей на попечение матери и отправилась с Шурой в Одессу. Это была её единственная надежда на выживание.
— Это не опасно? Говорят, бандиты на дорогах тормозят машины, всё отнимают...
Снег скрипел под Машиными сапогами. Они шли ранним утром к станции через поля, надеясь на дороге остановить попутку. Под искусственной шубой у неё были тщательно припрятаны деньги, она чувствовала их телом.
— Всяко бывает, - отвечала Шура, - мне везло пока.
Начало *** Предыдущая