Переступили порог кафе и оказались в окружении массивных кованых столов и стульев, покрытых тёмной грубой тканью. Впереди возвышается старинный бар с деревянной отделкой и медными полосами. Деревянный пол хранит следы острых каблучков и множество потёртостей на лаке, что прямо кричат о древности. В зале царит темнота, прерываемая лишь мерцанием газовых светильников, которые свисают с высокого потолка. Который почти полностью скрыт за изогнутыми трубами, уходящими через стены на улицу. По всей видимости, здесь была котельная.
Стены окрашены в глубокий зелёный цвет, их украшают декоративные окна с медными клумбами за ними. Вокруг висят полузакрытые шторы из грубой материи, они скрывают под собой низкие лавочки и пустые уголки. Где можно посидеть и уединиться. В дальнем углу кафе находится сцена, которая, хотя и небольшая, но выделяется металлическим блеском и громкоговорителями, расположенными по периметру.
Мы заняли столик в углу за одной из штор, с видом на вход в кафе и выходи из кухни. Я, по мужской привычке, сел спиной к стене, Лара с понимающей улыбкой опустилась на диванчик. Мгновенно появилась улыбчивая официантка, положила два меню и исчезла.
— Кофе с молоком, — сказал я, даже не заглядывая в список блюд, — и пирожное с ягодами.
— Пирожное? — Лара вскинула бровь и улыбнулась.
— А что такое? Я люблю сладкое.
— Ну... мужчины вечно хотят казаться мужественнее. Мясо с кровью, виски или водка, сигареты! Девушка, мне черничный пирог и тоже кофе с молоком.
Теперь настала моя очередь поднимать бровь. На стол передо мной тонкая девичья ручка опустила чашку с ложечкой на блюдце. Официантка отступила, как тень, и исчезла в стороне кухни, забрав оба меню. Я согнул правую руку, ткань натянулась и затрещала, обрисовав бицепс, выразительно глянул на напарницу и спросил:
— А зачем мне казаться?
— Как же? Мужское эго очень хрупкая вещь, трескается от любого сомнения.
— Ну... если мужество страдает из-за кофе с молоком, то было ли оно вообще?
Лара загадочно улыбнулась и поблагодарила официантку, что как раз принесла заказ. Довольно оглядела кусок пирога, покрытый нежным кремом. Взяла ложечку, зачерпнула и отправила в рот. Замерла на мгновение, а затем лицо расплылось в улыбке истинного наслаждения.
— Какая вкуснотища! — Выдохнула Лара. — И так быстро сделали!
— Скоро обед, — заметил я, — сюда набьются работницы архивов и прочих организаций. Повар решил подготовиться заранее.
— Ладно, не порть впечатление. Лучше скажи, что дальше делать будем?
— Ну... — Пробормотал я, выкладывая блокнот на столик и раскрывая на странице с выписанными именами. — Можно посетить этих людей.
— Если они ещё живы и в столице.
— Зацепка, но пока вариантов не... — Я умолк, поражённый вспышкой осознания. Торопливо пригубил кофе и спросил. — А ты знаешь, кто такой Ларензан?
— О, какой неожиданный переход на светскую беседу! — Засмеялась Лара, грозя ложечкой с остатками крема. — Только делай переходы мягче, а то будто допрашиваешь.
— Ладно-ладно, постараюсь. Но всё же, ты знаешь кто это?
— Гений! По крайней мере, так говорила учительница рисования на родительском собрании. Тогда один ученик подрисовал репродукции Девы Победы... кхм... непотребство.
— Так это художник?
— Художник, инженер, скульптор и поэт. — Ответила Лара с лёгкой улыбкой. — Учительница, похоже, питает к этому покойнику нездоровый интерес.
— А ты?
— А я не понимаю, в чём ценность картин. Фотографии куда лучше, быстрее и точнее.
— Логично. А может... продолжим наше свидание в картинной галерее?
— О, да ты романтик! — Со смешком ответила Лара. — Почему бы и нет? Разнообразия ради.
***
В этот раз за руль сел я, Лара только рассмеялась и опустилась на пассажирское кресло. Чужое авто ощущается бруском грохочущего металла, поворачивающего с грацией наковальни. Я держусь за руль с деланной небрежностью, а в рёве мотора начинают проступать залпы артиллерийских батарей.
Мы мчимся в сплошном потоке, пронизанном шелестом сотен и тысяч шин, рычанием двигателей и прерывистыми гудками. Впереди меж двух башен в девяносто этажей проплывает цеппелин с метками международного рейса.
Лара закурила и, откинувшись в кресле, бросает на меня странные взгляды. От которых меня прошибает пот, как юнца, будто мы действительно на свидании.
— Скажи, Барклай, а ты любишь детей? — Спросила напарница, выдыхая клубы дыма.
Сквозняк из приоткрытого окна подхватил серые лоскуты и вытянул наружу. Где они затерялись среди выхлопных газов и остались далеко позади.
— Предпочитаю говядину.
Напарница засмеялась, тем характерным смехом, который выдаёт женщина, которая хочет смеяться над шутками мужчины, которого хочет. Даже если шутка далека от юмора, как дирижабль от земли.
— А если серьёзно?
— Не знаю, не задумывался... думаю, не против завести парочку. В будущем.
Лара затянулась, глядя на меня с выражением таинственным и томным. В глазах сверкают озорные искорки, а губы расходятся в лёгкой улыбке. Отражённый от стёкол и корпусов машин дневной свет, подсвечивает волосы и придаёт ей вид возвышенный и притягательный.
— Хочешь большую семью? Зачем?
— Ну... как зачем? Чтобы стакан воды в старости было кому принести.
— Стакан воды?
— Ну да, виски запивать.
Женщина вновь засмеялась, выстреливая дымом из ноздрей, волосы растрепались и прикрыли глаза. Отдышавшись, она будто проснулась, охнула и оглядела себя, закатила глаза.
— Ну так всегда! в приличное место едем, а я будто только с завода. Эх...
— Я тоже не во фраке. Ну и у нас там, возможно, будет ждать зацепка.
— Жаль не по работе. — Вздохнула Лара. — Ты не забывай, детективам особо некогда прохлаждаться. У тебя хоть отгул по здоровью, а мне потом бумажки до часа ночи перебирать.
Лицо её накрыла тень грусти, что быстро сменилась улыбкой. По правую руку появился промышленный район, протыкающий небо огромными трубами, что выше небоскрёбов. От вершин самых высоких, ветер растягивает ленты чёрного дыма.
Заводы выплёвывают колонны грузовиков и вагоны продукции, мчащиеся по железной дороге вдоль и под трассой... Стук стальных колёс по рельсам, вагон для скотины забитый измученными людьми. Ледяной ветер, пронзающий через широкие щели. Я сижу обняв колени и неотрывно смотрю на мёртвую женщину. Тощую, как вендиго, с вытянутым и искорёженным смертью лицом. К груди прижимает свёрток из грязных тряпок. То, что лежит внутри, умолкло навсегда за два дня до смерти матери...
— Барклай? — Позвала Лара, хлопая по плечу.
— Да? — Ответил я, вздрогнув и вернувшись в реальный мир.
— Ты опять вспоминаешь?
— Самую малость, всё под контролем.
— У тебя глаза стеклянные стали!
— Всё хорошо!
Впереди пробка и мы остановились у заброшенной башни «лунного света». Ажурная вышка на массивном бетонном основании, для верности закреплённая стальными тросами. На вершине понурились четыре огромные дуговые лампы, пятая щерится на проезжую часть разбитой кромкой.
Лара отщёлкнула ремень безопасности, перекинулась через меня и припала к стеклу. Выгнулась, стараясь получше рассмотреть диковинное сооружение. Спросил, не замечая, что вдавила меня в кресло, а ладонь вообще опустилась на кресло меж моих ног.
— Что это? Отпугивать дирижабли?
— Нет. — Ответил я, смотря то на дорогу, то на руку напарницы. — Это вроде фонаря, но... особенный. Это дуговые лампы и они дают невероятно мощный белый свет. Ночью похоже на маленькую луну.
— Но что он здесь освещает? — Восторженно спросила Лара.
— До бомбардировки здесь был одноэтажный район. — Ответил я и высунулся из окна, стараясь разглядеть начало пробки. — Да чтоб это всё...
— Что там такое?
— Похоже, кто-то бросился под колёса. Вижу скорую и пару патрульных.
— Вот ведь урод. — Выдохнула Лара, стискивая кулачки и сверкая глазами. — Сама бы пришибла!
— Кого?
— Любого идиота, которые вот так прыгает под колёса! Он ведь, гад такой, ещё и водителя травмирует, да всем остальным мешает! Хочешь самоубиться, повесься в сортире. Зачем людям день портить?
Я блёкло улыбнулся, но перед внутренним взором вспыхнул образ младшего капрала Льва Нарати. Он не мог ждать и выпустил последний патрон себе в сердце. Эгоистичный выродок... Ладони стиснулись на руле, до белых костяшек и расслабились. Внутренне заметался, стараясь ухватить воспоминание и потянуть на свет, но оно выскользнуло, как натёртая жиром кошка, и скрылось в небытие.
Машины впереди сдвинулись и потекли по трассе, увлекая нас за собой. Примерно через сотню метров увидели отбуксированную на обочину машину. Кабриолет цвета переспелой вишни с нарочито грубыми чертами. Капот покорёжен, лобовое стекло разбито, а выдвижная крыша смята и откинута назад, как порванный аккордеон. В стороне двое патрульных допрашивают трясущегося мужчину, а медик накладывает тому повязку на голову. Водитель что-то тараторит, активно жестикулируя левой рукой, правую прижимает к груди. За разбитой машиной на асфальте лежит нечто бесформенное, благоразумно накрытое простынёй. На белой ткани проступают красные пятна, превращающие её в жуткое подобие психологического теста.
— Вот ведь подонок. — Сквозь сцепленные зубы выдохнула Лара и потянулась за сигаретами. — Такое настроение разрушил!
Рядом с телом два санитара лениво обсуждают что-то, видимо, как труп вообще затащить в машину. От удара такой силы тело человека приобретает свойства жидкости, даже несмотря на трупное окоченение.
— Ладно, не переживай, завтра на работе шеф подкинет нам ещё пару тройку самоубийц.
— Но мы ведь детективы! — Выдохнула Лара, вытянула руку в открытое окно и стряхнула пепел.
— Вот и будем расследовать, вдруг им помогли.
***
Здания картинной галереи построено задолго до промышленной революции. Массивная крыша с красной черепицей подпирают резные колонны, а стены покрыты стилизованными сценами из истории. Новые здания из тёмно-красного кирпича, будто сторонятся древней постройки, образуя уютную площадь. Напротив парадной лестницы, укрытой ковровой дорожкой, расположился фонтан, украшенный изваянием человека с головой льва. Несколько скамеек расставлены по периметру, под старыми деревьями. Здесь посетители могут дождаться открытия или обсудить впечатления от созерцания искусства.
Стены высоких зданий, примыкающих к площади, украшены гротескными рельефными узорами. Под которыми теснятся висячие вывески на фасадах, указывающие на множество магазинчиков. Книжные лавки, булочные, аптеки и прочие, выжидают когда туристы наполнят их.
Улица, ведущая от площади, украшена коваными столбами со сферическими плафонами. Вдали угадывается громадный транспортный туннель, принимающий и исторгающий поток автомобилей и поезда метро.
Я припарковался и, проявляя воспитание, отпер дверь для Лары. Плечом к плечу прошли через площадь и лёгкий ветерок швырнул в лица водяную пыль. К площади один за другим прибывают дорогие авто и их владельцы всегда выходят с задних мест. Кажется, что богачи просто не умеют или брезгают водить. Мы выделяемся на их фоне, как два волка в стае породистых собак.
Выделяемся настолько, что в нашу сторону по парадной лестнице спешит гневный мужчина в потешном красном пиджаке с декоративными погонами. Не дойдя и десятка шагов, он громко заявил:
— Сегодня посещение только по предварительной записи! Ваше имя есть в списке?
Последние произнёс с таким выражением, что стало ясно, он сомневается есть ли у нас вообще деньги на еду. Я подался к швейцару, и тот невольно попятился, стреляя глазками по сторонам.
— О-о! — Протянул я, криво улыбаясь и доставая удостоверение. — У нас сейчас же будет запись. Поверь дружок, если она не появится, то сюда прибудет целый взвод злых полицейских и всё здание оцепят.
— Ч-ч-что? — Промямлил швейцар, разом растеряв гонор и будто став меньше ростом.
— Говорю, будь добр, проводи нас к директору или любому специалисту по живописи... как там его... а, точно, Ларензана.
— Н-но зачем вам?
— Надо дружок, надо.
Охрана на входе смерила тяжёлым взглядом, но пропустила и швейцар посеменил впереди. Часто оглядываясь на нас, вдруг исчезнем и избавим его от проблем. Широкий коридор, вдоль стен расставлены золочёные столбики с шёлковыми шнурами. За ними стоят мраморные бюсты и картины на мольбертах, часть висит на стенах в несуразно огромных рамах из редчайших пород дерева. Другие посетители стоят перед ними, как заворожённые, а среди них ходят официанты с подносами напитков и закусок.
На нас бросают озадаченные взгляды, идут шепотки. Одна дородная дама охнула увидев меня, прижала ладонь к груди. Её спутник скривился и торопливо повёл благоверную в противоположную сторону.
— Д-директор сейчас очень занят, но я сообщу о вас. — Протараторил швейцар, останавливаясь у неприметной двери с затёртой медной табличкой. — Доктор Адея вам поможет.
— Доктор? — Переспросил я, вскидывая бровь.
— У неё учёная степень по масляной живописи, господин де Грот. Он лучший специалист по Ларензану во всём городе, если не королевстве. Прошу...
Он слегка поклонился и почти побежал дальше по коридору. Я пожал плечами, глянул на Лару, она приподняла руки к груди ладонями вверх. Вздохнув, трижды постучал и толкнул дверь. В нос шибануло густыми ароматами благовоний, даже голова закружилась. Заморгавшись разглядел крохотный кабинет, задрапированные холстиной стены, книжные шкафы и стол из чёрного дуба. За которым сидит женщина, моя ровесница, в белом халате. Антрацитовые волосы стянуты в пучок на затылке, а точёное лицо украшают тонкие очки с серебряной цепочкой. Она оторвалась от чтения и приподняла бровь.
— Гражданка Адея? — Спросила Лара, выходя вперёд и оттесняя меня.
— Да-да, чем могу быть полезна?
— Детектив Фронд и детектив де Грот. — Отчеканила Лара, подходя к столу, одной рукой показывая удостоверение, а другой, большим пальцем, указывая за спину на меня. — Нам нужно чтобы вы показали нам картины Ларензана.
— Зачем?
Брови искусствоведа взлетели на середину лба, а рот слегка приоткрылся.
— Тайна следствия. — Заявила напарница. — Прошу вас, не препятствуйте следствию.
— Конечно... конечно. У нас сейчас нет на выставке его работ, но две есть в хранилище. Пройдёмте.
Она встала из-за стола, и Лара невольно попятилась, а мне пришлось поднять взгляд. Искусствовед куда выше, чем можно ожидать от работника музея. Заметив наше замешательство, Адея покраснела, что-то пробормотала и вышла за дверь.
— Бедняжка... — Пробормотала Лара, качая головой и будто коря себя за грубое поведение.
— Что такое? — Спросил я.
— Высокий рост для женщины, это как низкий рост для мужчины. Уж лучше маленькая грудь, чем высокий рост. Даже не представляю, как она страдает.
— Ну... она не выглядела страдающей. — Сказал я.
Лара ответила грустным взглядом, вздохнула и покачала головой. Что взять с мужчины? Ему не понять женские метания и проблемы!
***
Следуя за Адеей, спустились в подвал, на удивление сухой и светлый. Даже подвалом назвать стыдно. Женщине пришлось идти наклонившись, чтобы не цеплять лбом поперечные балки и свисающие лампы. Наконец, она остановилась у стальной двери, трижды щёлкнула кодовым замком и отступила.
— Умоляю, не трогайте картин и не дышите прямо на них. Краска очень старая и может повредиться!
Я заглянул внутрь, комната совсем маленькая и на противоположной стене висит огромная картина. Пришлось сощуриться, чтобы просто вычленить отдельные её элементы. Рисунок срывается в мешанину образов и цветов, будто художник бросил несколько разных работ в миксер, а после получившейся массой залил третье полотно. Нечто аморфное и огромное проступает за бирюзовой дымкой, я вижу смутные образы существ, от которых спину осыпает морозом. Ниже человеческие фигурки застывшие посреди дикой пляски и реки крови.
— Что это такое? — Спросил я, через силу оторвавшись от жуткой картины.
— Нохтхар — Бог первородной тьмы. — Ответила Адея, блёкло улыбаясь. — Последний шедевр великого Ларензана, по легенде и свёдший его с ума.