Предыдущая глава
- Ну, как новая матчасть, Романов? – пилот-инструктор Давыдов повернулся к Сергею, сидевшему в левом командирском кресле. – Привыкаешь, вроде, понемногу.
Тот сосредоточенно пилотировал самолет по приборам, всё остекление кабины с его стороны было наглухо зашторено светонепроницаемой черной шторкой, полет проходил вне видимости земли.
- Тяжелая, в вираж не затолкаешь. После Яка утюг, а не самолет.
- Ишь ты, утюг! Тебе на этом утюге, может, всю жизнь летать придется. Утюг… Оперились, желторотики! Набирай две тысячи, Романов, выходи в четвертую пилотажную, покрутим спирали, - скомандовал по СПУ[1] Давыдов, переводя рычаги винта и газа на повышенный режим работы двигателя. – Не забыл, где она находится?
- Эту зону мне невозможно забыть, товарищ командир. Там два тополя-осокоря есть, в самом центре… - Сергей развернул машину на нужный курс.
- Точно, - подтверждающе кивнул инструктор.
А Сергею вдруг увиделось упрямое девичье лицо, волевая складка рта, зеленые холодноватые глаза и неожиданная озорная улыбка: «Помни этот полет, Сергей… Помни этот полет… Помни…» - будто в каком-то малиновом звоне прозвучали и затихли эти слова. И сразу вместо голоса Евгении Шиповой чуть искаженный рацией, грубоватый басок Давыдова:
- Развернуться против ветра. Закрыть створки капота. Двигателю – ноль тяги. Безмоторное снижение по спирали выполнять!
Сергей уронил машину на левое крыло. Потеряв в крутой спирали тысячу метров, резким движением рулей вывел «Антона» в горизонтальный полет.
- Ничего, пойдет… Скоро научишься зарабатывать кусок масла на командирский кусок хлеба, - изрек Давыдов расхожую авиационную присказку. – Только рулями не дергай, это тебе не Як… Ан-2 – вот твой аэроплан, тебе его еще не один год осваивать, выпускаться и «ГОСы» на нем сдавать. Поэтому работать надо плавно, обращаться с самолетом, как с любимой девушкой.
«Любимая девушка… - невольно подумалось Сергею, - где же ты сейчас, чем занимаешься, вспоминаешь ли обо мне?»
Машинально пилотируя, он унесся мыслями к Ольге.
- …Не знаю, что с ним делать? Не видит высоту выравнивания и все тут, хоть душа винтом! – голос инструктора обрывком ворвался в сознание Сергея. – Уже почти всю программу первого курса отлетал, а толку – ноль! Ты ведь его друг, Романов, подскажи, какие ключи подобрать к парню?
- Ключи… Какие ключи? – Сергей с недоумением воззрился на инструктора. – А-а-а, это вы про Кленова? Сам не знаю, что делать… Впрочем, есть одна мысль.
- Ну так выкладывай.
- Разрешите расшториться?
- Расшторивайся, управление взял.
Сергей стянул с остекления кабины шторку, зажмурился от ярко-синего света небесной высоты. Качнув штурвалом, Давыдов снова передал ему управление.
- Ну, слушаю тебя, мыслитель.
- Разговаривали мы с ним недавно, - тот перевел взгляд на командира. – Как бы это вам понятнее объяснить? Стесняется он вроде…
- Это что еще за новости? - Давыдов округлил глаза, его подвижное лицо вытянулось от удивления. - Барыня-сударыня какая твой Кленов? Застеснялся он, видите-ли…
- Да я не в этом смысле… - досадливо поморщился Сергей. – Просто завози'ли его, летал-то с ним почти каждый инструктор нашего звена. В итоге не получилось ничего цельного, все давали ему что-то свое, вот Кленов и подрастерялся. А сказать об этом боится.
- А Женька Шипова, вечная ей память, сколько она его возила? И тоже не смогла выпустить самостоятельно.
- Не смогла, - Сергей перевел курсозадатчик компаса на новый курс, стал разворачивать самолет. – Но ведь это было на Яке, он сложнее.
- Какая разница: Як, «Антон», Ил, все аэропланы сами летают, только не надо им мешать… Короче, что ты предлагаешь, Романов?
- Я предлагаю доверить Кленову самолет и выпустить его в воздух самостоятельно. А вторым пилотом назначить уверенного в себе курсанта.
- Тебя, например, - маленький невыразительный рот Давыдова скривился в ироничной усмешке. – Полетишь с ним, а?
- А почему бы и нет?
- Рисковый ты парень, но в твоей задумке что-то есть… - инструктор озабоченно почесал затылок. – Что ж, такие случаи бывали, доверие-то, оно окрыляет людей.
- Именно. Только эта мысль не моя, а самого Кленова, - Сергей перевел самолет в пологое снижение. – Он уверен, что самостоятельно у него все получится.
- Да? – инструктор серьезно и внимательно смотрел на курсанта.
- Да! – выдержал тот его заинтересованный взгляд.
- Тогда вот что: приходи ко мне в общагу после полетов, вместе двинем к «комоду», поговорим. Казаков мужик толковый, поймет.
Сергей представил суровое лицо командира отряда, опасливо покачал головой:
- А не попрет он нас?
- Не должен. С Кленовым надо что-то решать: или рисковать, или отчислять по летной неуспеваемости. Свое время он уже почти вылетал, теперь я от вас, девятерых, по минутам отрываю на его посадки, ворую, можно сказать. – Давыдов вздохнул и положил руки на штурвал. – Дай-ка сам зайду-сяду, а то с вами летать к чертям разучишься…
***
Испытующе глядя на Сергея, командир звена Егоров сказал:
- Помни, Романов, вмешиваться в управление можешь только в самом крайнем случае, иначе все зря… Задача твоя простая – досадить машину с высоты выравнивания, если Кленов не начнет это делать сам.
- Я все понял, товарищ командир, - сосредоточенно кивнул Сергей. – Вы не беспокойтесь, время у меня будет.
- Ну, смотри… - только и вымолвил Егоров.
И вот час этого вылета настал. Всем, кто был в воздухе в зоне аэродрома, была дана команда «ковер», означающая общую посадку, чтобы никто не помешал последнему решающему эксперименту. На глазах у всей эскадрильи Сергей и Максим заняли свои места в кабине, застегнули привязные ремни. Взревев на взлетным режиме, самолет произвел короткий разбег, оторвался от земли и ушел в небо с набором высоты. Когда гул мотора отдалился и затих, кто-то громко и с издевкой сказал:
- А'хтунг, ахтунг, в небе русский ас Кленов!
Но ни один человек не отреагировал на эту дурацкую выходку, все напряженно следили за самолетом, который приближался к месту второго разворота.
Егоров поднялся на вышку руководителя полетов. За пультом сидел командир первой эскадрильи Лапин с микрофоном в руке. Рядом с ним стоял Казаков и стараясь скрыть тревогу, курил. Ходивший туда-сюда большой вентилятор выносил дым в открытое окно. Егоров тоже закурил и долго не выключал зажигалку, отыскивая взглядом самолет.
- Что, потряхивает? – покосился на него командир летного отряда.
- Есть немного... – угрюмо кивнул тот.
- Все правильно, так и должно быть… - обронил Казаков. – Работаем-то на износ, по-иному – никак.
- К третьему подходят, - проинформировал комэск и нервно переложил микрофон в другую руку. – Ох, и вставят нам по «самое не могу», Владимир Николаевич, в случае чего…
- Это в каком же таком случае? – вопросительно поднял брови Казаков.
- Да вот развалят сейчас аппарат и будет случай… Прогремим в приказе по всему Аэрофлоту за такой эксперимент. Нам только еще этого не хватает!
- Если так подходить к вопросу, то вам нужно менять ремесло, Виктор Григорьевич, чтобы себя поберечь…
Вместо ответа Лапин раздраженно отмахнулся. В это время в громкоговорителе раздался голос:
- «Тренаж», я тридцать один сто сорок пять на прямой, к посадке готов.
- Разрешаю посадку, сто сорок пятый, - комэск сделал над собой усилие, чтобы произнести команду как можно равнодушнее.
- Кто запрашивал? – Казаков ввинтился взглядом в снижающийся самолет.
- Кленов, - ответил Лапин, - я этого аса в любом эфире различу.
- Голос вроде уверенный, спокойный… - Казаков весь вытянулся, всматриваясь. – И глиссада неплохая: не круто и не полого.
- Да, идет пока хорошо, - подтвердил Егоров.
… Земля надвигалась неимоверно быстро, стали видны отдельные детали, на которые раньше Сергей не обратил бы внимания. Сжав ладонями подлокотники кресла, он незаметно покосился на Максима. У того на лбу выступила испарина, пальцы побелели, стискивая штурвал. Сергей хотел было спросить, как он видит землю, но не стал - все пока шло нормально. Окинув взглядом приборную доску, он задержал глаза на высотомере, его стрелка показывала двести метров. Внутренне собравшись и приготовившись к любым неожиданностям, Сергей произнес успокаивающе:
- Вот так и держи машину, Максим, не давай ей уйти ни с курса, ни с глиссады.
Сжав от напряжения зубы, впившись взглядом в приближающуюся землю, Кленов промолчал.
***
Казаков, не мигая смотрел на самолет, высота которого стремительно падала: тридцать, двадцать, десять метров. «Ну выравнивай же! Тяни штурвал на себя! – внутренне умолял он курсанта. – Ведь я же хочу, чтобы ты стал пилотом, как стали пилотами твои товарищи, как был им твой отец!» Но машина, продолжая снижение с постоянным углом, едва не ударилась колесами о землю. Казаков непроизвольно дернул руками, словно взял на себя воображаемый штурвал, а Лапин вскочил с места, поднес микрофон к губам и уже хотел скомандовать: «Уход на второй!» - как самолет гулко взревел мотором и перешел в набор высоты. Лапин обессиленно рухнул в кресло, вытер платком лоб.
- Ну и нервы у этого Романова! Канаты, не иначе…
***
… Сергей выдержал до последнего момента, не сделав ни единого движения. Когда Максим подвел «Антона» к посадочным знакам, он даже поразился точности его расчета по дальности приземления. Начни Кленов выравнивать именно сейчас, самолет приземлился бы непосредственно у «Т», что стало бы результатом посадки на «отлично». Но Максим, словно окаменев, продолжал удерживать штурвал в судорожно стиснутых ладонях, нисколько не выбирая его на себя. Было еще три-четыре секунды времени, и Сергей, собрав в комок всю свою волю, не вмешивался в управление. Наступал тот самый кульминационный момент, когда все должно было решиться, и Сергей знал: вмешайся он сейчас, это станет приговором для его друга. И он выдержал еще несколько мучительных мгновений, показавшихся ему вечностью.
Максим не видел высоты выравнивания, не видел ее категорически! Опоздай Сергей на миг, самолет сделал бы скоростной, «прогрессирующий козел», о котором постоянно предупреждала Шипова. Но предел бывает всему, Сергей стремительно перенес руки с подлокотников кресла на рукоятки штурвала, рванул его на себя и тут же вывел двигатель на взлетный режим. Все, кто находился на вышке, облегченно выдохнули. Романов вмешался в управление ни раньше, ни позже, а когда настало время и тем самым дал Кленову возможность испытать себя до конца.
Казаков напряженно ждал информацию с борта самолета, низко опустив голову и не глядя ни на кого. Доклад Романова прозвучал для него как долгожданное избавление.
- «Тренаж», я сто сорок пятый, взял управление на себя, ушел на второй круг, «левый» высоты выравнивания не видит, разрешите повторный заход? – голос курсанта был спокоен, но в нем чувствовалось напряжение. Командир летного отряда молчал, мучительно раздумывая. Лапин смотрел на него не мигая, ждал решения.
«Это конец, больше рисковать не имеем права! - боролся сам с собой Казаков. – Но все ли сделано для Кленова, все ли испробовано? Да, кажется все. Почти полная программа первого курса. Видно, не судьба…»
Он отчетливо понимал, что его профессиональная честь, его совесть пилота и человека чиста, но все же на сердце неминуемо останется горький осадок от того, что он не сумел научить летать этого хорошего парня. И вдвойне было обидно то, что он был сыном погибшего летчика, товарища по небу.
Отчислять курсантов по летной неуспеваемости было для Казакова привычным делом, освоить сложную профессию было по силам далеко не каждому. Кто-то просто боялся летать, кто-то терялся в сложных ситуациях, кто-то не мог одновременно сконцентрироваться на пилотировании, на ведении радиосвязи, на ориентировании по карте, на контроле приборных показателей… Было много причин, закрывших людям дорогу в небо навсегда, но впервые он, опытнейший пилот-учитель столкнулся с тем, что курсант не видит этой чертовой высоты выравнивания! А раз не видит, то ему все равно на каком расстоянии от земли, привести самолет в посадочную конфигурацию. Сделает это рано, следовательно, израсходует «запас горизонтального руля» и обрушит машину с высоты, развалив ее на части. Сделает поздно – вонзится в землю с неизменным углом тангажа', похоронив себя, экипаж и машину.
Казаков взял микрофон из рук Лапина и уже почти нажал тангенту-клавишу, потом снова передал его командиру первой эскадрильи и сказал сипло, как-то сразу постарев лицом:
- Прикажи садиться. Самолет пилотирует «правый» пилот… - он ссутулился и, не взглянув на присутствующих, вышел из башенки командного пункта.
… Максим еще долго не выходил из самолета, сиротливо притулившегося на крайней стоянке. И никто не мог подойти к нему – так приказал командир летного отряда, дав, тем самым, возможность курсанту Кленову проститься с самолетом и с мечтой о небе. Уже давно прошел стартовый завтрак. Давно ушли в воздух машины на выполнение тренировочных заданий, а Максим все сидел в кабине «Антона», уронив голову на скрещенные на штурвале руки. Сергей подошел сзади, тронул друга за поникшее плечо:
- Пойдем, Максим… - и осекся, встретившись взглядом с глазами полными горя и слез.
- Оставь меня, Серега… Пойми… Ведь больше никогда… - он снова закрыл лицо ладонями и затрясся в безудержном рыдании.
- Прекрати, Макс, ты ведь мужчина. Надо уметь держать удар.
***
Максим уезжал из училища через сутки. Мало с кем общался, был замкнут, отчужденно-деловит, собрался быстро и, сдав курсантскую форму старшине Логинову, находился в расположении эскадрильи, одетый в штатское. Сергей, до этого молчаливо наблюдавший за ним, подошел к другу, собираясь проводить его до железнодорожной станции.
- Тебе «комод» свою машину дал, чтобы до вокзала доехать… - он неловко комкал в руках темно-синий берет с золотистым авиационным крабом.
- Спасибо ему, а то как бы я добирался, поезд-то в час ночи… - Максим старался не встречаться глазами со взглядом друга. Потом спросил, трудно подбирая слова. - Серега, ты… Ты можешь подтвердить, что я сделал всё, чтобы… чтобы… - давящий горло спазм прервал его речь.
- Да, Макс, я могу подтвердить: ты сделал все, чтобы научиться летать. И раз уж не судьба, то это не твоя вина. И ничья!
[1] СПУ – самолетное переговорное устройство.
Продолжение
