Про семью. Отец, мать всё поставили так, что государственные интересы были на первом плане и воспитывались мы в таком фоне, что я как старший – был защитником, надел погоны, средний брат и младший тоже служили и служат государству. Рустам Нургалиевич – президент Республики Татарстан, младший – глава администрации района, хотя он заслуживает более высокой должности. Хотя у татар так принято, что младший должен находиться с мамой.
Про партию. Когда коммунистическая партия перестала существовать, мы понимали, что те принципы, которые были в ней заложены – были правильные. И в плане воспитания личности и семьи, и в плане дисциплины. Попасть на парткомиссию и получить взыскание – было самым серьезным наказанием. К сожалению, всё это ушло в небытие. Мы жили по другим принципам, но сознание и партийное воспитание остались – я этого не скрываю.
Про любовь к математике. Когда мы учились в средней школе, мы всю неделю жили в интернате в 24 км от дома. Летом по субботам и воскресеньям ездили на велосипедах, а зимой, если погода позволяла ходили на лыжах. И у нас был завуч, учительница математики, которая всегда приходила к нам, когда каких-то занятий не было, то есть если появлялось свободное время, мы знали, что придёт математичка. Может быть поэтому уже в 10 классе (тогда была десятилетка) мы проходили высшую математику. При поступлении в училище я отвечал без подготовки и другим помогал.
Про ветеранов. Одним из моих учителей по был Ковалев Вячеслав Иванович в училище – в первую очередь он заложил любовь к ветеранам. И когда я пришел в ГАИ, первое, что мы сделали в 1992 году, - мы собрали ветеранов. Их было 76 человек всего из них – 26, так называемых «окопников». 9 мая 1993 года они строем прошли в парке Петрова.
Про защиту. Я защищался в Москве в Московском государственном институте математики и электроники. Это было принципиальное решение, чтобы не было разговоров, мол купил докторскую. МГИМ – очень серьезный вуз, у меня была серьезная тема: связанная с открытыми системами.
Про министров. Мне всегда везло на министров. У меня по жизни был принцип – не бывает плохих начальников, бывают плохие подчиненные. Этого принципа я всегда придерживался, и он всегда себя оправдывал. Поэтому, когда ко мне приходят и жалуются на начальство, я всегда пресекаю: ты подчиненный – значит, ты должен сделать так, чтобы твой начальник не был плохим.
Про авторитет. В ГАИ было проще, да. Я пришел в 1992 году, это было время Перестройки. То, что мы делали тогда – сегодня просто невозможно. В 92 году я пришел к руководителю банка «Заречье» Наталье Девятых и говорю: «Нам нужен кредит на 25 млн. Беспроцентный», - она говорит: «Ну мы даже своим не даём!», - я ей: «Ну мы же ГАИ!». То есть у меня тогда была ассоциация, что ГАИ это Бог всего. Потом пришел также в «Татсоцбанк» к Китайцевой и тоже говорю ей «Нам нужно 25 млн», - она тоже самое: «Мы своим тоже не даём»… Удивительно, но вот эти две женщины помогли нам. Я пришел в ГАИ в августе, а в сентябре нам дали 50 млн на 3 месяца. Нам тогда эти деньги нужны были очень. Тогда автопарк ГАИ был около 156 машин, при этом, были и такие, у которых ноги проваливались, там доски были. В итоге кое как мы по квотам получили 66 «КАМАЗов» и потом их меняли на автомобили. Получилось более 160 машин, то есть парк увеличился в два раза. Тогда Наиль Хамитович [Сафиуллин - тогда руководитель Госавтоинспекции РТ] сказал: «Сам пробил, сам и раздавай!». Так я стал узнаваемым в Республике. Тогда я понял, что мне дали мои наставники – когда ты делом показываешь, что ты не пустой, что что-то умеешь.
Про разницу ГАИ и ГБУ. В ГАИ было проще. В ГБУ БДД у меня появился безграничный никем не определенный функционал и обязанности, которые требуют компетенций и времени. Но самое сложное, что я оказался в системе управления и такие понятия как «исполнительность» и «дисциплина» были на очень плохом уровне. Наверное, в этом главная сложность моей новой работы. То есть если у нас в ГБУ «равняйсь-смирно!», то есть всё как в полувоенной организации, то в целом в работе с указами, постановлениями всё откладывается, каждый год повторяется.
Про болезнь изобретательства. Наша главная болезнь в том, что мы все хотим что-то новое изобрести, но не анализируем, что уже есть и работает. Просто надо готовые решения брать и реализовывать их у себя. Даже вот пример, когда на Ассоциации вступал глава «Таттелекома» Айрат Нурутдинов, он рассказал что создал свою группу специалистов, которые занимаются вопросами модернизации существующих систем и применения существующих технологий, которые призваны повысить эффективность того или иного предприятия.
Про кадры. В то время лейтенант получал нормальную зарплату. Секрета в этом нет. Люди приходили из аспирантуры и им сразу давали лейтенанта – была такая возможность. Кроме того, у нас была возможность отправлять их на обучение в Москву, но после того, как их начали переманивать там, я минимизировал поездки. Тем не менее, обучение в любом случае продолжалось. У нас были уникальные специалисты. У меня все ребята были сильные на самом деле.
Про учёбу в Стэнфорде. В Стэнофрде у нас было разноплановое обучение. Там нам показывали разные управленческие подходы, которые существуют в мире. К сожалению технологии, с которыми нас знакомили по больше части нам сегодня не доступны. Те же беспилотные системы, аккумуляторы, искусственная кожа – то есть, это тренды – те направления, куда движется весь мир. Мы говорим сейчас про цифровизацию, что не нужно заниматься автоматизацией, что это прошлый век, но деятельность же не автоматизирована, а её забывать нельзя. Да платформенные решения – это красиво, это актуально, но сегодня главное – команда специалистов, которая сегодня может тем инструментом, которым она владеет хорошо – решить те вопросы, которые сегодня не решены.
Про ретроградство. Есть выражение - лучше синица в руке, чем журавль в небе, так вот у нас сегодня тенденция такая, что мы гонимся за журавлем, а про синицу забываем… Компетенции наших специалистов сегодня на определенном уровне, но нужно реализовать, а это непочатый край работы. Надо определиться что нам нужно: реализовать систему или сделать так, чтобы было удобно населению? То есть я всегда исхожу из того, что делать нужно то, что населению, а уже на каком инструменте – на современном или нет… Я, например, знаю системы 90-х, 00-х годов, которые до сегодняшнего дня работают и их стараются не трогать, потому что это всё работает. Это всех устраивает. Вот так система должна создаваться.
Про роль государства. Я считаю, что нужно ориентироваться на промышленные предприятия, потому что там деньги, там специалисты, там команды, а они живут сами по себе. То есть каждое предприятие – это государство. Там своя система управления, свой директор и каждый живет сам по себе и то, что там сделано не тиражируется, не масштабируется. Вот там надо работать и роль министерств, ведомств в том, чтобы этот опыт мультиплицировать. Нужно сделать так, чтобы они работали по каким-то стандартам, использовали принятые подходы. К сожалению, у нас каждый берет для себя то, что ему удобно. Я как государственник рассуждаю, я считаю, что именно государство должно регулировать определенные правила игры, иначе начинается вакханалия.
Про ресурсы. Понимаете, ведь деньги на самом деле есть, но нужно правильно определить политику. Я считаю, что модель, когда ты вкладываешь во все подряд с надеждой на то, что что-то выстрелит и это все окупит, у нас не пройдет. В силиконовой долине система по-другому построена - в рамках венчурных фондов, которые могут где-то выиграть, а где-то потерять. У нас же сегодня есть промышленные предприятия со своим бюджетом и есть государство со своим бюджетом. Мы больше всего носимся с государством, с этим миллиардом, который идет и на обслуживание, и на разработки и так далее. А цифровизация требует намного больше денег. Но я считаю, что есть подходы правильные. Вот в 2003 году был указ Президента Республики Татарстан о создании центрального архива и единого агрегатора при создании информационных систем. Если бы тогда этот архив был бы создан и накапливался по сей день, то за 17 лет мы имели бы такую базу данных, которая заставила бы плакать тот же Amazon. Но ведь указ Президента не был исполнен, информационный архив не был создан. Зато сейчас все говорят, что данные дороже нефти… А их сейчас нет, они разрозненные. То есть государство определяет политику правильно, но её должен кто-то реализовывать.
Про цену жизни. Нам говорят, мол создали «кормушку», развили фотофиксацию, «стрижете деньги», но все забывают о цифрах. Да, пусть меня обвиняют, но если мы даже вложим миллиард и спасем хоть одну человеческую жизнь, то ради этого стоит работать. А мы спасли не одну жизнь… 2004 год – 882 погибших. Дороги при этом развиваются, количество водителей растет (в семье по 2-3 машины), число инспекторов снижается. С того момента, как мы начали вводить фотовидеофиксацию – число погибших снизилось в два раза – в прошлом году 357 погибших. Уважаемые критики, нравится-не нравится, но нет другого инструмента. Тяжесть ДТП зависит от скорости, а мы сбили скорость в Республике – это повлияло. Человек по-другому начинает говорить о том нужны ли камеры только после того, как случается трагедия с его близкими, с друзьями.
