Чтобы описать происходившее на ринге дальше, я воспользуюсь конспектом одного из телезрителей. Да-да, именно в такой форме откликнулся на передачу Алексей Румянов — «32 года. Технарь по образованию. Коренной москвич», как представился он в письме.
«Настоящая фанатка! И глаза закрыла*.
«...Эта поющая душа девушки в вальсе-бостоне*.
«Свои мысли, — писал Алексей, — буду излагать в форме конспекта. Стал его вести по ходу передачи. Правда, не сразу. А с того момента, как Александр Розенбаум начал исполнять «Вальс-бостон». Уж очень меня удивило: зачем оператор уставился на эту балдеющую поклонницу! Настоящая фанатка! И глаза закрыла. И в такт песне раскачивается. И слова-то все откуда-то знает».
Тогда, на ринге, знаменитый «Вальс-бостон» Розенбаума впервые звучал в телевизионном эфире. Поэтому многим было странно видеть девушку, слово в слово повторяющую текст песни за автором. Володя попеременно монтировал крупные планы Розенбаума и девушки, и получался дуэт, который, как мы потом узнали из писем, зрители восприняли по-разному. Вот какое впечатление та же самая «фанатка» произвела, например, на Татьяну Рязаеву из Подольска:
«...эта поющая душа девушки в вальсе-бостоне. Именно душа. Ее «я». Да ведь она совершенно обо всем забыла! Она же распахнула себя! Обычно такую естественность, такую искренность чувств можно подглядеть лишь фотоаппаратом или скрытой камерой. Это одна из возможностей авторской песни — делать нас добрее».
Однако вернемся к диалогу Розенбаума с нашими «бойцами».
«Зритель. У вас есть действительно прекрасная лирика. Но как соседствуют с ней жанровые ваши песни?
Розенбаум. Товарищи, они написаны в 1970—71 годах к студенческим капустникам!
Зритель. Но вы же исполняете их на концертах, явно спекулируя на этой тематике! Например, «Гоп-стоп»...
Розенбаум. Нет, этого не может быть! Единственное, что могло звучать, — это песня «Извозчик», но она не оттуда. Одесские песни никогда не исполнялись даже в студенческих общежитиях. Потому что после ленинградских и военных песен «Гоп-стоп» просто не песня. Она была написана для спектакля. И ни одна из таких песен в концертах не звучала. Могла звучать только песня «Извозчик».
Зритель. А не могли бы вы исполнить ее прямо по горячим следам?
Розенбаум. Как скажете! (И с удовольствием запел.)
«День такой хороший, и старушки крошат
Хлебный мякиш сизым голубям.
Отгоняя мошек, спит гнедая лошадь,
Мордой прислонясь к своим яслям.
...Фаэтон открытый, цокают копыта,
Закружил мне голову жасмин.
И бросает с крыши косточки от вишен
Очень неприличный гражданин.
А ну, извозчик, через дом остановись,
Подремли на облучке, я быстро.
Только поднимусь, скажу ей о любви,
Чтоб потом не подойти на выстрел!»
Зритель. Очень хорошо, что вы спели эту песню. Она подкрепила мои предположения о том, что в своем творчестве вы опираетесь на те мещанские черты, которые запрятаны в каждом человеке. Скажите, к каким чувствам вы взываете, когда эти песни пишете?
Розенбаум. У меня есть четыреста девяносто песен. Из них, как вы сказали, «мещанских» всего двадцать две. Это вы их так называете, а я не считаю эти песни мещанскими. Просто они выражают психологию определенной категории людей. Эти песни — из спектаклей. И всего их, я повторяю, двадцать две из четырехсот девяноста. Поэтому Розенбаума нельзя отождествлять с одесскими песнями.
Зритель. Ответьте, пожалуйста: когда вы создавали эти жанровые песни, какое они принесли вам удовлетворение, — моральное или материальное?
Розенбаум. Большое моральное удовлетворение. Потому что я их создавал к студенческим капустникам по «Одесским рассказам» Бабеля. Это песни драматургические, песни персонажей, уточняющие время и место действия. А именно, Молдаванка двадцатых годов... Это песни от имени героев Молдаванки двадцатых годов, а не студента медицинского института Розенбаума».
Комментарий к происходившему на ринге. Из конспекта москвича Алексея Румянова:
«...Не пойму, почему Розенбаум все оправдывается? Вот Владимир Высоцкий не стеснялся своих ранних песен. У меня есть запись его концерта в Торонто. Там он откровенно (дома так не мог!) говорит, что никогда не отказывался от этих своих так называемых «блатных» (его выражение) песен. Они обогатили его «в смысле формы». Да, Высоцкий был откровенен, прям — в этом весь Владимир. А Александр — то да се. Стыдливо как-то называет одесский цикл «жанровым». «Я их на концертах не пою...» — говорит. А Высоцкий пел. И еще он часто говорил, что никогда чужих песен не поет и не любит, когда его песни исполняют с эстрады. Помните, одно время Кобзон выводил: «Если дру-у-у-г оказался вдру-у-у-г...» И всем было как-то стыдно... Потом, слава богу, прекратилось. А Высоцкого самого в то время и не показывали. Дикость! Сейчас начали наверстывать упущенное, в чем-то спекулировать даже, хотя и полгода не прошло, как разрешили его.
...Понимаю, нужно ближе к «Рингу», а я все на Высоцкого ссылаюсь. Но по-другому не получается. Это классика бардов.
Недавно слышал Розенбаума по радио. Опять оправдывается: «Вышли мои песни из-под контроля... Читайте Бабеля...» Читаем, Александр Яковлевич, давно читаем. И молодые, кому надо, прочтут. Только не надо Бабелем прикрываться. За каждый поступок человек должен отвечать сам.
Прошу ведущую извинить за резкость, но она сама напросилась».
Действительно, к концу первого раунда я обратилась к телезрителям с просьбой не стесняться в выражении своих чувств, когда они будут писать нам. А что писем будет невиданное количество, я почувствовала после слов одного из поклонников творчества бардов.
— Здесь авторскую песню совсем забили и заклевали — закричал вдруг немолодой взлохмаченный человек. — Сказали, что она в упадке, что у нее форма не та, устарела. Все это просто чепуха! Не нужно форму менять, она всегда будет жива. И песня эта останется. А разговоры, что бардовская песня устарела, выродилась — просто глупость и чепуха! Пусть товарищи, которые будут нас смотреть, напишут — поддерживают они меня или нет? — И он возбужденно ткнул рукой в объектив камеры.
— Пишите! — тут же подхватила я. И, произнеся нарочито невозмутимым голосом две-три финальные фразы, дала сигнал к окончанию раунда.
Свет в студии притушили, и разгоряченные зрители, как всегда, продолжили дискуссию в экспресс-баре.
— Вам не нравится Розенбаум? И не надо! Не слушайте! — исступленно кричала девушка, только что распахнувшая на экране душу в вальсе-бостоне. — Идите туда, где вам нравится! А мы хотим Александра слушать. Нельзя так категорично утверждать, что он не бард. Он всеми признан. Он самый выдающийся бард современности!
— Успокойтесь, милая девушка, — язвительно заметил один из завсегдатаев ринга. — Значит, песни Розенбаума для вас выражение духовности. Для вас это потолок? И ради бога, пусть это будет вашим островком счастья.
Недалеко от них, раскрасневшихся от возбуждения, стоял в окружении небольшой группы ребят Евгений Клячкин. Глядя широко распахнутыми глазами прямо в камеру, но не замечая ее, он словно сам с собой размышлял вслух:
— Было бы дико, если бы я вышел, как Леонтьев, в штанах в обтяжку, стал прогибаться и показывать пупок. Валера считает, что ему это можно. У него еще не видна седина в волосах. А я что должен делать теперь, чтобы, как вы говорите, казаться современным, понравиться молодежи? Я врать не хочу. Я такой, как есть.
— Но меня ваша музыка не трогает! Понимаете? Никак не задевает, — наступал на Клячкина лохматый металлист.
— Что ж, может быть и такое. Может быть несовпадение. Моя музыка — не ваша. И меня это нисколько не смущает.
— Как, вы же сами недавно давали интервью в журнале «Аврора» и сказали, что течение бардов — это бурная река, которая теперь вышла на равнину, растеклась и обмелела, — брал Клячкина металлист приступом. — И философия, может быть, измельчала? Вот в чем все дело! От этого упадок вашего жанра. А на смену ему пришел рок.
— Нет, это не упадок. Дело в том, что в шестидесятые годы общественная потребность в нашей бардовской песне была. А сейчас общественной потребности такой не стало.
— В этом ли дело? Мне кажется, в другом, — сказал кто-то, и возбужденные металлисты вокруг заговорили все разом, так что телеоператору пришлось перейти к следующей группе. Самой большой, но и самой молчаливой, потому что здесь все внимали одному человеку, стоявшему в центре, ловя каждое его слово.
— Для меня, ребята, в любой музыке — в роке, в «симфо», в романсе, в «барде» — один закон есть. Для того чтобы песня послала человека в нокаут, нужны пять компонентов: стихи, музыка, вокал, игра на инструменте и внешний облик.
— И душа, наверное, тоже? — раздался чей-то робкий голос.
— Об этом я уже не говорю! — И, бросив недовольный взгляд на того, кто подал реплику, продолжал: — Без души вообще ничего делать нельзя. Но пять компонентов — запомнили? — стихи, музыка, вокал, игра на инструменте и внешний облик должны быть непременно. Если хоть один из них отсутствует, песня пролетит... Это вам я говорю, Александр Розенбаум!
Комментарий к действию из конспекта Алексея Румянова:
«Что-то Александр там совсем распетушился: «я», да «я»! А «фанаточка»-то эта за своего кумира прямо глаза выцарапать готова. Не создавайте себе идолов! Но это отдельный разговор. Может, его кто-нибудь и поднимет?
А Клячкин с этими волосатиками-металлистами все по-хорошему. И чего они на него налетели? Нашли место, где препираться! Пусть бы у себя на дискотеке и схлестнулись — интересно было бы посмотреть... Но Клячкин в разговоре с ними был на высоте. Нет, определенно стоящий мужик, хотя до меня он напрямую не доходит, как ни стараюсь. Другие — тоже как сквозь вату. Хотя юмор Леонида Сергеева — это особая статья. Правда, в передаче «Веселые ребята» он мне больше по душе. Раскрепощенней там, проще, что ли. А вот песни — нет. Может, потом придет — и с ним и с другими.
...Но что-то я отвлекся. Все уже опять в студию вошли, и ведущая, кажется, второй раунд объявила».