Отец Сергий (имя изменено) по должности состоял ответственным по взаимодействию с нехристианскими религиями при одной из епархий, а потому, когда началась первая чеченская, счел должным принять участие в переговорах по обмену пленными. В злосчастный день, зимой 1996 года он поехал в Урус-Мартан. Там в плену у одного из местных командиров находилась бригада русских рабочих, принимавших участие в ремонте теплоэлектростанции в Грозном. Пытались уговорить местного полевого командира их отпустить. Безуспешно. На обратном пути, прямо на дороге, случился захват.
Отец Сергий: «Мы жили совсем не так, как те же завгаевцы. Гораздо хуже. Было много тяжелой и утомительной физической работы. Дрова пилили, носили тяжести на большие расстояния, а еда была один вечер в день. Плошка старой несоленой кукурузы, без намека на жир. Это на взрослого-то мужчину, который целый день работал!
Как таковой тюрьмы не было. Ее роль исполняло какое-то административное здание с бетонированным подвалом, а потом и просто землянка с огромным количеством клопов и вшей.
Отец Сергий: «На своей шкуре ощущаешь в таких условиях, что значит «пухнуть с голоду». От неимоверных условий опухали лица, разбухали ноги. Дело доходило до того, что мы натурально ели траву и драли кору деревьев, словно лоси. А еще очень страшно было от бомбардировок нашей авиации. Умереть было страшно.
Выживаемость в плену напрямую зависела от гражданской профессии. По воспоминаниям отца Сергия, рядом с ним в основном находились люди рабочих профессий, а если попадались контрактники, то они были совсем недолго, а потом быстро куда-то исчезали. Боевики рассказывали, как страшно и жестоко они погибли, как над ними надругались и как они плакали, моля о пощаде. Но некоторых из них отец Сергий случайно видел и позднее, из чего он сделал вывод, что контрактников не всегда убивали и либо готовили к обмену на боевиков, либо также использовали для каких-то работ, на которые не годились гражданские.
Отец Сергий: «Моя главная гордость – Анатолий. Человек, который попросил меня крестить его в плену, а после совершил успешный побег. Он писал мне потом, когда все закончилось, и звонил. Я очень рад, что у него сейчас все хорошо складывается, а ведь тогда, к концу 4-го месяца, когда он бежал, надежда ослабла до такой степени, что всех одолевали самые страшные мысли.
В отряде, который охранял отца Сергия, был большой процент исламистов не из России, арабских наемников, которые с трудом понимали и говорили по-русски. Из-за этого часто все шло наперекосяк. Эти люди долго не могли договориться с чеченцами, чего же они хотят от отца Сергия, то ли чтобы он отрекся от православной веры, то ли наоборот, чтобы возвел хулу на церковь и продемонстрировал ее пособницей планов Москвы по удушению самобытности национальных меньшинств России и подобные восстания как в Чечне вспыхнули бы и в других национальных республиках.
Отец Сергий: «Охранники были очень озлобленными. Эту злобу они выражали через власть, а власть провоцировала злобу и так по кругу. Сколько они били, калечили на моих глазах – не счесть. Были такие, кто считал, что из-за сана меня можно будет подороже обменять и потому относились бережнее, а кто-то наоборот стервенел при виде меня, как раз потому что я священник. Я иногда думаю, что ведь не все из них отправились в тюрьму или погибли. Кто-то сумел раствориться в хаосе и живет свободной жизнью. Как он себе это вспоминает? Как сумел за такое себя простить? Немыслимо.»
Особенно тяжело давалось отсутствие надежды. Боевики ограничивали пленных от всяких источников информации и лишь изредка специально преувеличивали масштабы своих побед и объемы потерь русской армии. Конечно, эти сведения не бились между собой, было понятно, что в них не все правда, но отсутствие понимания того, когда же все закончится и тяжелейшие бытовые условия делали свое дело.
Отец Сергий: "После одного из мучительных допросов, сопровождавшихся избиениями, я очень хотел пить. Спросил у своих собратьев по несчастью, не одолжит ли кто глоток воды? Наша норма была примерно 2 ведра на 50 человек в день. Один был готов одолжить, но только если я отдам ему ту несчастную чашку кукурузы.
Но было и хорошее. Костя Пухов – электрик из–под Смоленска в марте во время переброски на новое место, когда мы шли по разъезжающейся грязи, помог мне. Я уже не мог идти. А он остановился, руку мне подставил и с ним кое-как доковыляли. Это немало. Он очень рисковал, ведь со мной мы гораздо медленнее шли, а те, кто слишком медленно идет, могли и пулю получить, или, как минимум прикладом между лопаток.
А еще был там один врач. Даже не врач – медбрат. Казалось бы, что такое медбрат в плену без медикаментов? Но в условиях плена, где запросто можно встретить и гангрену, и дизентерию, та первая помощь на которую он был способен стоило очень дорого.
Его родственники собрали денег на освобождение, но было ясно, что если он уедет, то покойников существенно прибавиться и до освобождения доживут совсем не многие. Но оставаться в плену добровольно, молодому пацану…если бы передо мной встал такой выбор, я как на духу говорю, не знаю своего решения. К счастью, он промучался с этим недолго. Меньше пары дней. От выбора его освободил чеченец, вошедший в наш барак, где тогда находилось 32 человека, и сказавший: «Собирайтесь все, вас обменивают. Всех».