...небытие не поддается, не хочет отпускать реальность, да нет еще никакой реальности, отпускать еще нечего и некого.
Я есть, говорю я себе, я есть – чтобы было хоть что-то, хоть кто-то, чтобы хоть как-то разрушить эту безжизненную пустоту.
Появляюсь я. Пытаюсь понять, кто я, не могу же быть просто я. Я не получаюсь, даже не могу создать себе лицо или тело, а может, оно уже есть, лицо или тело, но я его еще не вижу, потому что нет зеркала.
Хочу сделать зеркало – тут же спохватываюсь, что есть дела поважнее, лучше приоткрыть пустоту вокруг себя, узнать, что там такое. Пустота расступается удивительно резко – до самого горизонта, открывая у меня под ногами (надо же, у меня есть ноги) мириады переломанных, отживших свое вещей, какую-то всепланетную свалку. Я еще не могу заглянуть за горизонт, но уже знаю, - всепланетную.
Это не Земля, говорю я себе, это что-то другое, бесконечно далеко от Земли, да и осталась ли вообще какая-то Земля в этом мире бесконечно далекого будущего. Дергаю небытие, пытаюсь выцарапать оттуда землю, Земля не выцарапывается, то ли она есть, то ли её нет, то ли в эту эпоху и в этих краях это настолько не имеет значения, что нет смысла искать ответ на вопрос, есть ли Земля.
Реальность укрывается звездным небом, у горизонта которого светится исполинская луна. Оглядываю равнину, начинаю перебирать то, что валяется у меня под ногами, терпеливо пытаюсь понять, что именно я вижу, для чего предназначался тот или иной обломок, когда еще не был обломком, вот здесь что-то связано с преобразованием времени-пространства, а вот это может быть засекает какие-то волны, понять бы еще, какие.
Проверяю запас кислорода, проверяю, насколько я далеко от базы, проверяю, как далеко мои спутники, невольно пугаюсь – как быстро все получилось, скафандр, база, космический челнок где-то там высоко-высоко, еще сколько-то человек рядом со мной – я еще не знаю, что за люди, и даже сколько их, - небытие не дает узнать, увидеть. Я понимаю – не все сразу, я и так вырвал себе слишком большой кусок реальности слишком быстро, не следовало этого делать, реальность не любит, когда с ней обращаются так грубо.
- Добрый день. Отличная погода, не правда ли?
Вздрагиваю от этого голоса, и даже не от голоса, а от того, что он кажется мне до черта знакомым, я знаю этот голос, я слышал его много раз.
Небытие расступается, выпускает вслед за голосом его обладателя – я вижу обломки чего-то, в чем с трудом угадывается разведывательный дрон, причудливые видеокамеры, микрофоны, динамики, кто-то даже догадался прицепить под экран галстук-бабочку, а поверх экрана маленькую шляпу-цилиндр.
Реальность потихоньку разворачивается, приоткрывая мне прошлое, где я бегу от дрона, готового застрелить меня в любую секунду, падаю ничком, слиться бы с землей, стать землей, серой, бесцветной, невидимой.
Пустота выпускает табельное оружие, уже хочу разнести дрон на осколки, тут же спохватываюсь, что он уже мертвый, если не совсем, то почти, и нет смысла стрелять, и можно даже ответить:
- Здравствуйте.
- А вы тут надолго? Или так, пролетом?
Неприятный холодок по спине, хорошо помню этот вкрадчивый голос, лезущий в самую душу, голос, перед которым хочется раскрыться, целиком, полностью, рассказывать ему о себе всю подноготную, а он будет слушать, это он умеет, слушать, да что вы говорите, как интересно, не может быть...
Небытие снова расступается, выпускает кусочки прошлого, настолько хрупкие и рассыпчатые, что я не могу разглядеть их как следует, я еле-еле выхватываю имя дрона – Лимб – и какие-то вечера где-то нигде, когда я рассказывал ему то, чего нельзя было рассказывать, потому что каждое мое слово потом было использовано против нас, против нас всех, на планете или на нескольких планетах – реальность пока не говорит, да это может быть и не суть важно. Есть вещи, которые у меня так и не получится вытащить из небытия, как бы я ни старался – и с этим остается только смириться, значит, эти вещи не так уж и важны.
Я колеблюсь, я не знаю, что делать, или промолчать, потому что чего ради я буду говорить с какими-то обломками, или промолчать, потому что все, что сказано Лимбу, будет использовано против нас, или ответить, потому что когда-то вот так хорошо беседовал с Лимбом, о том, о сем – небытие упорно не показывает, о чем именно.
- Да... смотрим, что тут хорошего...
- Отличная затея, найдете здесь немало полезных вещей...
Я жду, что он скажет, вот, например, отличный дрон, только надо малость подремонтировать...
- ...вот это, чтобы замыкать время в кольцо, - говорит Лимб.
Благодарно киваю, все еще не понимаю, как относиться к Лимбу.
- Или вот, например, аккумулятор гравитации...
Снова благодарно киваю. Жду, когда он начнет про отлично сохранившийся дрон, он не начинает. Осторожно собираю то, что подсказал Лимб, понимаю, что это может быть смертельно опасным.
Не менее осторожно пытаюсь вытащить что-нибудь из небытия – небытие поддается очень нехотя, кажется, я порядком истощил его – я вижу смутные намеки, что мы ищем что-то очень важное, ищем по всей вселенной, не можем найти, что-то, от чего зависит наше будущее.
- Я знаю, где это, - говорит Лимб.
Я жду, что он добавит – где именно, он не добавляет, я толком не могу понять, почему. То ли Лимб ждет, что я буду его упрашивать, потребует что-нибудь взамен, да что – что-нибудь, забрать его отсюда, отремонтировать, чтобы... чтобы он снова пытался убить меня, или всех нас. А может быть, Лимб не говорит, потому что небытие еще не выпускает эту правду.
Я возвращаюсь на базу, мы осторожно собираем то, что нашли на обломках. Мы по-прежнему «мы» - у которых нет не только лиц и имен, но даже точного числа, сколько нас. Я рассказываю про Лимба и про то, что он поведал мне. Кто-то – кажется, главный в нашей компании – говорит выбросить то, о чем рассказал Лимб, ладно, не выбросить, пока отложить в сторону, спрятать, потом посмотрим, что это такое.
Реальность изгибается, выворачивается, готовится перемениться из безжизненной пустыни, усеянной обломками, в тесные каюты челнока. Реальность уже готовится совершить скачок, - но еще ждет, вернусь я туда, где лежат остатки дрона, или нет.
Я не знаю, как мне поступить, я прислушиваюсь к реальности, может, она мне что-то подскажет, - реальность еще сама не знает, что мне ответить, изгибается в две противоположные стороны. На одной стороне я возвращаюсь к разбитому дрону, уношу то, что еще можно починить, восстанавливаю – по фрагментам, по деталям – оживляю. Лимб ведет нас куда-то в пучины космоса, мы то верим ему, то сомневаемся, то снова верим, - и верим до последнего, когда он уже ведет нас навстречу гибели. Тут же реальность давится сама собой, завязывается мертвой петлей на самой себе, выбрасывает вторую версию себя, где Лимб действительно знает правду, и скажет правду, но его это не спасет, я оставлю его здесь, тлеть под светом исполинской луны, оставлю его наедине с его правдой, единственной правдой в его жизни.
Я сжимаю реальность – осторожно, чтобы не сломать – пытаюсь выпрямить, чтобы не выгибать ни туда, ни туда, чтобы был какой-то третий вариант, чтобы не так и не так, а... И делать это надо очень-очень осторожно, иначе снова все провалится в небытие, и придется начинать заново с – Я есть...