Письмо А. И Архаровой (Александра Ивановна (в замужестве Васильчикова)) к М. И. Посниковой (Мария Ивановна, сводная сестра по отцу, от первого брака), из С.-Петербурга в Москву
(Перевод с фр.) Маскарад 13 сентября был восхитителен; я на нем веселилась гораздо боле чем ожидала и, несмотря на малое число приглашенных, многим чрезвычайно удалось замаскиpoвание (маскарад был дан в Аничковском дворце в 1817 году, за пять дней до отъезда двора в Москву. Незадолго пред тем великий князь Николай Павлович женился, но не одни приготовления к отъезду привлекли великого князя и великую княгиню Александру Федоровну в Аничковский дворец. Они еще раз хотели проститься с петербургскими жителями).
Отгадай, кто был любезнее всех, и кто отлично разыгрывал роль свою под маской? Уверена, что никогда не отгадаешь, - Императрица Елизавета Алексеевна! Она была просто прелестна. Но расскажу тебе все подробно.
Начну с того, что, так как мы с маменькой приехали первые, то и зашли к Нарышкиной (Мария Яковлевна), которая по нездоровью не была на бале. Там мы застали княгиню Волконскую (Александра Николаевна), одетую пилигримкой. Маменька никак не могла узнать ее и принимала ее то за княжну Туркистанову (Варвара Ильинична), то за Кочетову (Екатерина Николаевна Кочетова, фрейлина и ордена св. Екатерины меньшого креста кавалерственная дама).
Это нас крайне забавляло; Кологривов (Дмитрий Михайлович) - шутовским стариком, Софья Нелединская (Софья Юрьевна Нелединская-Мелецкая) в Русском костюме, который ей был очень к лицу, также там находились.
Мы все вместе пошли наверх. Мы уже застали многих масок. Александр (граф Александр Иванович Сологуб), в костюме монахини сбивал всех с толку, никто не мог узнать его.
Нарышкин (Кирилл Александрович), который вечно как будто настороже, вообразил, что это было позванная маска. Он уже собирался ее выпроводить, но я успела его успокоить. Всего удивительнее, что во весь вечер никто так и не узнал его: он до такой степени изменил свой голос и так вошел в роль свою, что великий князь (Николай Павлович) и императрица Елизавета, с которыми он долго говорил, приняли его за вдовствующую императрицу (Мария Федоровна).
Но возвращаюсь к своему рассказу. Великий князь (Николай Павлович) и принц Вильгельм (принц Вильгельм Прусский) наряжены были старыми Немецкими солдатами. На великом князе была маска с огромной бородавкой. Он вел под руку даму в пресмешном костюме, принц также. Они подошли друг к другу, как старые товарищи, принимавшие участие в семилетней войне.
Великая княгиня (Александра Федоровна) явилась в прелестном наряде Индийского принца. В это время графиня Ливен (Шарлотта Карловна) подходит к маменьке и говорит ей на ухо, что государыня ожидает меня в комнатах княгини Волконской и что она хочет войти вместе со мной.
Я немедля сошла по большой лестнице и велела проводить себя до комнат княгини. Государыня стояла с Нелидовой (Екатерина Ивановна) и Яковлевой (Варвара Александровна), ее камер-юнгферой.
Она была в маске и костюме волшебника. Нелидова была в сарафане. На мне была моя маска. Государыня спрашивает, я ли Архарова, я отвечаю, что да и что я пришла по приказанию графини Ливен. Тогда государыня спрашивает, можно ли ее узнать и очень любуется моим нарядом, который в самом деле очень удался.
Она приказывает Нелидовой войти в залу через другие двери и объявляет мне, что пойдет наверх одна со мной. Я ей предлагаю руку; мы всходим по лестнице, проходим через аванзалу и несколько приемных, ни кем неузнанные.
Государыня между тем меня расспрашивает о том, приехала ли императрица (Елизавета Алексеевна), вошла ли великая княгиня, в каком костюме великий князь и т. п. Когда мы дошли до того места, где собрано было все общество, государыня покинула мою руку и стала делать волшебные знаки и запутывать встреченных вопросами.
Было много весьма смешных масок: например, князь Радзивилл (Антон) и княжна Туркистанова, с одной стороны монахом и монахиней, с другой расфранченными кавалером и дамою. Это было крайне смешно. Лица их были также разделены пополам: с одной стороны нарумянены, с другой покрыты пудрой, с одной - усы и мушка, с другой - нет.
Наконец явилась императрица Елизавета Алексеевна в белом домино, в капюшоне с подушкой напереди, совершенно замаскированная и до того разговорчивая, до того веселая, что я с трудом могла убедиться, что это она, хотя сомневаться нельзя было: все были уже в сборе, и ее фрейлины ей предшествовали.
Она к нам подходила, переменяла голос и особенно озадачила Софью Самойлову (в замужестве графиня Бобринская), сообщая ей всякие подробности касательно Института (?).
Радзивилл пригласил ее вальсировать; она отвечала, что охотно бы пошла, но что уже слишком стара для этого. Особенно замечательно было то, что она, несомненно, и от души веселилась.
Наконец, когда дамы сняли маски, она явилась в черном домино с капюшоном. Что касается до меня, то я открыла бал, вальсируя с великим князем (Николай Павлович). Он переменил костюм, и был в черкесском платье, без маски, но с бородой. Он был очень красив и сказал мне, что он обновляет со мной этот дом и эту залу, в которой еще никто не танцевал.
Были еще весьма смешные маски, о которых я тебе не говорила. Кочетова в кацавее и атласной стеганной маменькиной юбке, в старинной прическе с красными каблуками: костюм очень удачный.
Я тоже привезла с собой "самару", думая переодеться в шутовской костюм, но из лености этого не сделала и уступила наряд Ушаковой (Варвара Павловна). После многих дурачеств, когда танцы кончились, сели за ужин. Императрицы уехали после ужина, но по желанию великой княгини, танцы продолжались...
М. И. Посникова - А. И. Архаровой в С.-Петербург (Москва, 10 января 1818)
(пер. с фр.). Наконец, милый и добрый друг Саша, ты получишь столь любопытное и тобой давно ожидаемое описание. Я передам тебе все оттенки ощущений, испытанных мною при свидании с величайшим монархом в мире.
Софья (Графиня Софья Ивановна Сологуб, родная сестра А. И. Архаровой). Император Александр к ней особенно благоволил. Замужем была за графом А. И. Сологубом. Сын ее гр. В. А. Сологуб - писатель, сводная сестра М. И. Посниковой) была предуведомлена на бале у Апраксиных о высочайшем посещении.
Она мне объявила, что представит меня только к концу вечера. Я старалась собраться с силами нравственными и физическими, облеклась в капот скромно серого цвета, сузила сколько могла лицо мое посредством чепчика и фрезы (М. И. Посникова была весьма некрасива, лицо ее было особенно очень широко. Она сама остроумно смеялась над своей невзрачностью; фреза - воротник в сборках) и с волнением ожидала страшной и вместе столь желанной минуты.
Наконец бьет 9 часов. Самодержец является в гостиную. Я подслушиваю все учтивые и любезные фразы, которыми сестра и гость обмениваются в первые четверть часа.
Стоя за дверью, я не проронила ни одного слова, но потом конечно я отошла, чтобы не быть нескромной. Однако дух-искуситель притягивает меня неоднократно к завлекательному порогу и так как посещение продолжалось более двух с половиной часов, времени было достаточно, чтобы расслышать и обдумать на досуге все то, что доходило до меня из-за двери.
Весь разговор, который я теперь передаю тебе, ничто иное, как сокращенное изложение самых чистых и самых возвышенных нравственных правил.
- Возвышаясь духом к Богу, - говорил сей Давид новейших дней, - я распростился со всеми земными наслаждениями. Вспомоществуемый религией, я дошел до того спокойствия, до того мира душевного, которых не променяю ни на какое земное блаженство. Если бы не эта святая, чистая, простая вера, которая заставляет меня забывать все терния моего звания, мог ли бы я вынести всю тягость оного?
- И как проста эта вера при всей своей возвышенности, - продолжал сей недовольно оценяемый монарх, - как правила ее легко усваиваются и самыми обыкновенными и самыми просвещенными людьми!
Вслед за этим он горячо стал говорить против мистицизма.
- Одни только беспокойные умы, - продолжал он, - охотно предаются тонкостям, которых сами не понимают. Г-жа Крюднер (Баронесса Юлия Крюднер (рожд. Фитингоф), внучка по матери фельдмаршала Миниха), например, быть может с хорошими намерениями, была виновницей неисправимого вреда. Надо просто исполнять, - прибавил он, - обязанности, налагаемые на нас религией, быть верными последователями ее, а не теряться в утонченных разысканиях, которые нам вовсе не предписаны.
Вот приблизительно, милая и добрая Саша, то, что я могла извлечь назидательного из этого разговора.
Извини меня за маленькое отступление, которое льстит моему самолюбию. Не то ли почти писала я нынешней весной в ответ на одно из твоих писем, меня очень напугавшее? Прости за это мелочное тщеславие, мой ангел, но признаюсь я рада, что мысля мои сошлись с мыслями величайшего мудреца нашего века.
Я не повторю всего того, о чем еще шла речь: о болезни молодой Нарышкиной (Софья Дмитриевна Нарышкина, дочь Марии Антоновны и обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина, который приходился дядей по матери графу А. И. Сологубу); о грустном состоянии г-жи Демидовой (урожд. баронесса Строгонова), о Петербурге и о провинции, о милостивом намерении до меня касающемся, - все это не может быть занимательно.
Довольно с тебя узнать, что после двух с половиною часов раздается звонок, и я слышу слова столь приятные и в тоже самое время столь потрясающие: - Позови Марью Ивановну, - говорит София, и Марья Ивановна, полуживая, опрометью бежит прочь.
Тщетно пытается она вооружиться здравым смыслом. Нервная тревога берет верх над рассудком. Около четверти часа продолжается нерешительность; наконец после многих крестных знамений, я отворяю дверь, но будучи в физической невозможности подвинуться вперед и дрожа всем телом, становлюсь у притолоки.
Шум, произведенный моим входом, обращает на себя высочайшее внимание. Герой XIX века подходит ко мне. Я хочу отвечать на все любезности, коими монарх меня удостаивает и не могу выговорить слова: дыхание судорожно сжалось. Вместо ответа я только кланяюсь.
Из сострадания, вероятно, миротворец Европы просит меня сесть, я не решаюсь подойти к Софье и смиренно сажусь как можно далее, но, принужденная новым приглашением, опускаюсь на самый кончик дивана.
Разговор завязывается, Софья им к счастью завладевает, и я успеваю несколько успокоиться, по крайней мере, физически.
- Что думаете, вы, сударыня, - спросил у меня августейший гость, - про Петербург и про Москву?
- Я думаю, ваше величество, - отвечала я, дрожа всем телом, - что можно построить новый Петербург, но что невозможно создать новую Москву.
Софья, замечая (как она мне в том призналась после) что несколько исторических фраз дрожали на моих губах, перебила мою речь, и я только успела отвечать самодержцу на его вопросы. Между прочим он спросил, какое место жительства, я предпочитаю. Я отвечала, что, благодаря образу моей жизни, я стала равнодушна к местам, где живу.
Наконец после получасового разговора, довольно незначительного, монарх стал прицеплять свою шпагу и готовиться к отъезду. Он подходит ко мне, целует мою руку (прошу приметить), говорит, что очень рад был со мной познакомиться и спрашивает, какие будут мои поручения к маменьке (Е. А. Архарова (ур. Римская-Корсакова) кавалерственная дама. Вторая жена генерала от инфантерии И. П. Архарова. На старости лет жила в Павловском имении, поскольку к ней благоволила его хозяйка Мария Фёдоровна, тогда как император Александр Павлович «иногда запросто приходил и у ней кушивал»).
- Благоволите сказать ей, государь, что я, наконец, имела счастье и смелость быть вам представленной.
Потом он спросил меня, - боюсь ли я его еще.
- Чрезвычайно, государь, - ответила я.
- По крайней мере, вы уже не смущаетесь?
- Безмерно, - было моим последним ответом.
Я разочла, что мне не следует его провожать. Софья идет с ним до дверей, а я остаюсь в гостиной. Я еще никак не могу прийти в себя от удивления. Как, я была представлена императору Александру и где же - в моей гостиной! Вот что значит не соваться вперед. За семь рублей с полтиной, заплаченных за фунт зеленого чая, я имела тоже наслаждение, которое стоило Апраксину 15000 рублей.
Шутки в сторону, я не могу изобразить своего восхищения. Я не обольщаюсь, я знаю, что это знакомство не послужит к служебному возвышению моего мужа (Захар Николаевич Посников был в то время обер-прокурором в московском сенате), но мой восторг и назидательный характер этого свидания для меня выше всякой мирской суеты.
Я плакала за дверью, как плачут, читая трогательную и возвышенную книгу. Ежели речь зайдет обо мне во время высочайшего посещения, которое вам предстоит, ради Бога замолвите слово о слабости моих нервов и о судорожном состоянии, в котором я находилась во все время представления.
Я забыла еще сказать: государь, которого я видела у себя в гостиной, еще лучше того, которым так часто любовалась я в собрании и на прогулах. Такого выражения я нигде и никогда не встречала, а ангельские черты его превосходят самый лучшие мои идеальные представления.
Кстати, все московские кумушки вооружились против нашей милой Софьи. Прощай, мой ангел, моя неоцененная сестра. Государь правду говорил намедни, уверяя, что не знает существа тебя достойного.
Да хранит тебя Господь Бог!
#librapress
