От отца у неё остался лишь шёлковый кушак для косоворотки и заварочный чайник. А ещё серый листок бумаги, извещающей о том, что рядовой Габбас Ахтямов 3 марта 1943 года пропал без вести у села Шляховое Харьковской области.
Ляйля, дочь Габбаса
Когда журналист программы «Время» в фойе Кремлёвского дворца съездов обращалась к делегату от Башкирии, она вовсе не была уверена, что разговор получится: народ на XXV съезд КПСС собрался самый разный, некоторые и на русском-то плохо изъяснялись. Но в этот раз телевизионщикам повезло: невысокая, черноволосая учительница Ляйля Габбасовна Хасанова настолько увлечённо рассказывала и отвечала на вопросы, что вместо обычных 30-40 секунд интервью шло несколько минут.
Впрочем, сама учительница запись так и не посмотрела – пробегала по магазинам. Дело ведь в 1976-м было: съезд – съездом, а московские универмаги дело тоже нужное. Зато в перерыве между заседаниями Хасанова вместо буфета (балычок, чёрная и красная икорка, знаете ли!) выискивала известных людей и брала у них автографы. Так в блокнот к ней «попали» космонавты Терешкова и Севастьянов, Расул Гамзатов, экзотичные члены зарубежных делегаций. За процессом с любопытством наблюдал друг Гамзатова – другой член башкирской делегации – Мустай Карим. Когда очередь, наконец, дошла и до него, он написал с лукавством: «Уфимская девушка Ляйля! Глядишь – любуешься Фиделем. Не забудь обратить внимание и на нас!» В те дни в Москве её окружали солидные, умные и доброжелательные люди. А она смотрела на них, и думала, что вот таким же, наверное, был бы сейчас её отец.
Был бы… Несмотря на то, что имя у него было суровое, Габбас – это башкирский вариант арабского Аббас (хмурый, суровый, воинственный), так звали дядю пророка Мухаммада, дочь запомнила его тихим, добрым и нежным. Он играл на мандолине, танцевал с дочерью, старался не перечить жене, был очень дружен с тёщей – благо, та была всего-то на семь лет старше его. Ляйля Габбасовна помнит декабрьский день 1941-го, хотя ей тогда не было и четырёх, когда поздним вечером вернувшийся из поездки отец постучал в окно. И сразу женщины в доме засуетились, стали месить тесто, чистить картошку. Никогда она не забудет рыжую лошадь, кошёвку, в которой сидела на руках отца. И то, как они с мамой и сестрой остались на дороге, а отец ещё долго махал им, пока сани не скрылись за поворотом. Сначала приходили письма со штемпелем полевой почты. После февраля 1943-го – полное молчание. И лишь через год – извещение из Юмагузинского военкомата: пропал без вести. Казалось бы, оставалась надежда, ведь никто не видел его гибели. Если бы они тогда знали, в какое пекло попал их Габбас!..
В начале 1943 года состоялось неудачное, предпринятое вопреки мнению военных, наступление на Харьков, взятие его. А потом – окружение наших частей, попытки прорыва. В советское время об этом полагалось молчать, даже в энциклопедиях под названием «Харьковская операция» фигурирует лишь событие времён войны гражданской. Прорыв начался ночью. Вот как об этом вспоминал его участник Александр Афонин: «Бушевала сильная метель, густой мокрый снег лепил со всех сторон, видимости никакой… В это время справа в воздухе повисло несколько ракет. Затем почти сразу же начали рваться снаряды и мины, забили пулемёты – немцы обнаружили нас… Падали убитые, кричали и стонали раненые… Наши потери были огромны и сострадание саднило наши души. Ведь командованию фронта было известно, что мы находимся во вражеском кольце…».
Ляля понимала лишь то, что папа уехал на войну. Что такое война, чем она плоха, девочка почти не осознавала. Лишь став взрослее, дочь Габбаса Ахтямова стала понимать, как ей не хватает отца. С какой же завистью смотрела она на тех, у кого отцы уцелели! Те немногие отрывочные воспоминания об отце, что сохранились в детской голове, во многом двигали ею и помогали через многие годы после окончания войны. Будь то поиск имён погибших выпускников школ, в которых она работала, установка в честь их мемориальных досок или проведение встреч с участниками войны. После XXV съезда, статей о Л.Г. Хасановой в центральной прессе, в Уфу стали писать коллеги-учителя из самых разных уголков страны. С Украины прислали подробную карту Харьковской области, на которой она обнаружила и не дававшее ей покоя вот уже тридцать с лишним лет село Шляховое. Однажды ей кто-то даже сообщил, что вроде бы видел фамилию Ахтямов на одном из тамошних памятников. В 1980-х она съездила на предполагаемое место гибели отца. Но никаких следов, разумеется, найти не смогла.
Юмагузино
Родилась Ляйля в Мракове. В 1940-м отца, работавшего в суде, перевели в Юмагузино. Квартиры не предоставили, так что пришлось Ахтямовым снимать комнату в соседней деревне Ялчино. Лишь через два года, уже после ухода отца на фронт, переехали в Юмагузино. Жили как все: на полах лежали тряпичные дорожки, в комнате стояла только одна кровать – для матери. Дети – Лиля и Ляля спали вместе с бабушкой на топчане. Да и днём девчонки тоже были с бабушкой Магруй. Выучиться писать женщине, которой в ту пору не было и пятидесяти, так и не пришлось, правда, она немного могла читать Коран. А ещё знала великое множество пословиц и поговорок. Пела внучкам песенки, разводила цветы. Когда хозяйка квартиры, у которой поселились Ахтямовы, устроилась на работу, бабушка приняла под своё «крыло» ещё пятерых. Словом, самая обычная горячо любимая бабушка. Из-за этой самой любви её иногда ревновала к детям даже собственная дочь. Порой из-за этого даже поругивалась с ней. Тихая Магруй и пожаловаться-то на неё могла только внучкам.
Все обиды забывались, когда приходило письмо с фронта. Или когда все вместе смотрели военную кинохронику – всё выискивали своего зятя, мужа, отца. Жили, конечно, впроголодь, хоть мать и получала приличный продовольственный паёк.
Она работала в райкоме партии и пропадала в бесконечных командировках – нынешним молодым трудновато объяснить, что такое агитационная работа или, к примеру, кампания по размещению государственного займа. Время без мамы тянулось медленно. Какие могли быть развлечения – кукол и тех сами шили. А ведь ещё и война.
В 45-м Ляля пошла в школу. Ручек и карандашей мало, тетрадей вообще не было. Писали между строк старых книг и газет. Хорошо хоть мать иногда подбрасывала сшитые листки бумаги – с одной стороны уже исписанные, но другая-то была чистой! Это считалось настоящим богатством. Появились и новые друзья. Теперь уже не приходилось сутками сидеть дома под присмотром бабушки, то и дело звали на улицу подруги. Девчонки предпочитали обычные для всей тогдашней страны игры во врачей и учителей. А вот игры с мальчишками спокойствием не отличались. Один «чижик» – когда вверх взлетало большое количество палочек, а водящий должен был их ловить – чего стоил. Что уж говорить о лапте! Мячик делали сами, обкатывали его на спинах коров, отчего он становился почти настоящим. Иногда сворачивали его и из тряпья. Представляете, грязный и мокрый мячик – почти что камень – попадает в бегущего! Кое у кого слёзы наворачивались. А остальным – смешно. В школу добегала минут за пятнадцать, зато обратный путь занимал нередко в несколько раз больше времени. Особенно зимой: школа на горке стояла, а зачем идти, когда можно съехать верхом на школьной сумке (портфелей, ясное дело, не было). Потом… Потом ещё разок прокатиться. А потом ещё и ещё...
Летом занятия поразнообразней, рядом ведь речка, лес. Кроме того, на девочек возлагали полив грядок, дойку коровы. Приходилось частенько и молотком, пилой поработать, а то и топором. Ну а когда бабушка отлучалась по делам, наступало время «запретных плодов»: дверь закрывалась на щеколду, задёргивались занавески, и… доставалась из тайного места колода карт: «Кто останется из нас в дураках на этот раз?» При малейшем шуме за стенами игра прекращалась. Зная это, «подпольщиков» разыгрывали мальчишки. Подходили и стучали в дверь, вызывая в доме панику. Лиле надоели их выходки, и как-то раз незаметно для шутников она вылезла из окна… Короче говоря, с тех пор мальчишки к дому подходить побаивались.
В сорок девятом мать, работавшая завучем в детском доме, организовала поездку детей в Уфу и взяла Ляйлю с собой. Жили в 44-й школе, совсем недавно бывшей госпиталем. На обед ходили, чуть ли не через весь город, в кафе парка Луначарского: было такое понятие – талоны, кормили по ним только в строго определённой точке общепита. Парковые аттракционы, духовой оркестр – после скудных на радость военных лет, проведённых в селе, это казалось праздником, настоящим открытием мира.
Разве могла одиннадцатилетняя девочка предположить тогда, что когда-нибудь у неё появится возможность окунаться в этот праздник чуть ли не каждый день. Но тогда будет уже не до этого: детство окончится, и молодая учительница географии каждый день будет проделывать почти тот же маршрут, что и в 49-м, но уже на автобусе, направляясь на работу в школу…
Автор: Анатолий ЧЕЧУХА
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!