Жокея увезли в больницу.А в последней скачке дня он должен был скакать на довольно перспективной лошади – пробивном новичке Кутамандре, и ее владелец пришел к тренеру за лучшей заменой, какую только тот мог предложить.– Никого под рукой. Вот все, кто у меня есть.Опытные жокеи уже были расписаны: оставалось только выбирать из учеников.Старый Макэндрю окликнул через плечо владельца:– Эй, Кэри!А та рвалась в бой.Получив красно-зелено-белые шелка, она прошагала прямиком в Сортир – так называли женскую жокейскую раздевалку, поскольку она им и была, бывшим туалетом, – и вышла готовая к скачке.И она знала.Этот конь победит.Иногда, рассказывала она, ты это просто чувствуешь.Макэндрю тоже это почувствовал.Спокойно, но мертвяще властно:– Сразу выходи вперед и не сбавляй, пока не пересечешь Глоамин-роуд.Кэри Новак согласно кивнула.И напутственно хлопнул ее напоследок по спине.В Силвере, на Амахну они слушали последнее включение, и, когда Клэй бросил работу на опалубке, Майкл Данбар сообразил.Это она.Кэри Новак.Вот как ее звать.Они сидели и слушали скачку, и все вышло, как говорил старик Макэндрю: она сразу вырвалась вперед. И лидировала до конца скачки. Кутамандра был крупный, темно-гнедой жеребец. Храбрый и полный бега. Он финишировал первым с отрывом в добрых четыре корпуса.* * *С того момента происходило вот что.Весь сентябрь на реке, когда Майкл возвращался с шахты, они жали друг другу руки и работали как проклятые.Тесали, пилили, мерили.Обтачивали камни; двигались в слаженном ритме.Завершив устройство системы блоков, они проверили ее тяжелым антревольтом. И тут последовали довольные полукивки – а потом кивки: веревки были крепкими, как троянцы, шкивы – из уцененной стали.– Иногда шахта нам на пользу, – сказал Майкл, и Клэю оставалось только согласиться.В иные моменты они замечали, как меняется свет: небеса проглатывали солнце. Над горами собирались темные тучи, потом нехотя брели прочь. Пока им здесь делать нечего, но их час обязательно придет.Настал момент решать, из чего будет полотно моста – чем его выстлать:– Дерево? – раздумывал Майкл Данбар.– Нет.– Бетон?Не сгодится ничего, кроме песчаника.А с того момента происходило вот что.Владельцу лошади понравился жокей.Владельца звали Харрис Синклер.Он сказал, что она бесстрашная и везучая.Ему понравились ее словоохотливые волосы (кажется, что это волосы разговаривают, сказал он), к тому же она была худая и по-деревенски естественная.До весеннего карнавала Кутамандра выиграл еще дважды, состязаясь с лучшими, более опытными лошадьми. Кэри рассказывала Клэю, что ей по душе такие лошади, которые любят водить скачку, что такие – самые смелые. Был ненастный субботний вечер. На Окружности они вдвоем.– Он просто выходит и бежит, – рассказывала Кэри, и ветер подбрасывал ее слова.Даже когда он пришел вторым (первый раз, когда второй пришла Кэри), владелец преподнес ей подарок: свежекупленное утешительное пиво.– Да ну? – сказал старый Макэндрю. – Дай-ка эту хреновину сюда.– А черт, прости, дочка.Он был суровый бизнесмен, юрист – с внушительным голосом, властный – и всегда будто только что отобедал; причем было всякому ясно, что обед оказался весьма неплох.К октябрю мост уже медленно приобретал форму, и приближались престижные весенние скачки.Частично они проходили дома, в городе, но в основном на юге, во Флемингтоне и на других знаменитых тамошних ипподромах вроде Колфилда и Муни Вэлли.Макэндрю возил трех лошадей.Среди них Кутамандру.И они с Синклером поспорили. Прежде тот видел в Кэри перспективу – и свою славу, соответственно, – но второе место заронило в него сомнения. Прежде они нередко заявляли скидку на вес: на Кутамандру вешали меньше свинца, потому что жокей еще ученик. На крупных скачках такой трюк не проходит. Однажды днем она их подслушала; дело было в кабинете Макэндрю, среди расписаний и грязных тарелок от завтрака. Кэри за дверью, тайком, ухо прижато к москитной сетке.– Послушай, я просто изучаю возможности, да? – гремел зычноголосый Харрис Синклер. – Я знаю, что она молодец, Эннис, но это Первая группа.– Это скачки.– На призы Санлайн-Норзерли!– Да, но…– Эннис, послушай…– Нет, ты послушай.Жуткий голос пронзил ее насквозь:– К черту эмоции, просто она его постоянный жокей – вот поэтому. Если в следующие три недели у нее случится травма, дисквалификация или ее разнесет на пирожных, то мы ее заменим вполне справедливо, но зачем сейчас? Система работает, я не собираюсь ее чинить. Ты должен мне, верно?Повисло недоверчивое молчание, потом Макэндрю добавил:– Кто из нас вообще тренер, черт побери?– Добро… – ответил Харрис Синклер – и девочка отскочила от дверей и убежала.Забыв про велосипед, пристегнутый цепью к изгороди, помчалась домой, к Теду и Кэтрин. И даже ночью она так радовалась, что не могла уснуть, и ускользнув из дому, отправилась на Окружность, где лежала одна.Увы, она слышала не все; прозвучала еще одна фраза.– Но Эннис, – сказал Харрис Синклер, – лошадь-то моя.Ее почти взяли, почти взяли, но все же заменили.Выживание пацанов ДанбаровЗдесь, в доме восемнадцать по Арчер-стрит, нас осталось пятеро.Мы были пацаны Данбары, мы жили дальше.Каждый на свой манер.Клэй, конечно, был тихоня, но главное, он был странный – пацан, который бегал по конным кварталам и постоянно торчал на крыше. Как я ошибся, загнав его туда в тот день, – он взял и превратил это в привычку. Что касается бега по всей округе, мы теперь знали, что он обязательно вернется, сидеть и смотреть на черепичные крыши и панораму города.И когда я спросил, не побегать ли мне с ним, он пожал плечами, и вскоре мы начали.Это была тренировка и бегство.Это были идеальные боль и счастье.