Я мог бы написать текст о том, как мы сегодня говорили с 10-м классом об экзистенциальной проблематике в «Мертвых душах». О том, чем человеческое отличается от не-человеческого. О том, как поймать в живом телесно человеке жизнь души.
О том, почему, по мысли Анненского, только внутренний, тайный, «несообщаемый» человек может чувствовать бога, только его можно любить, только ему можно ставить моральные требования — и даже нельзя их не ставить. О том, как мир превращается в абсурд, если в нем нет этого скрепляющего животворящего начала.
Вот идет Чичиков по городу. Глядь, в окне два самовара. Ан нет — не два: один-то самовар с бородой. Значит, мужик, а не самовар. А без бороды, пожалуй, не отличить. Человек у Гоголя как-то подозрительно балансирует на грани живого и неживого, живого и животного, превращается, как Собакевич, в комод, стул, щегла в клетке.
А и правда, есть ли отличия? И в чем они? И в чем должны бы быть, по мысли Гоголя?
Говорили мы об этом? Говорили. Даже местами, кажется, понимая друг друга. Здорово попытались присвоить каждому помещику музыкальный инструмент, на котором он ведет свою партию (привет опере Щедрина).
Собакевичу присудили тромбон, Манилову — флейту, а Коробочке — ложки. А Чичикову предложили быть или синтезатором (может звучать как каждый), или голосом (живое человеческое в нем, хоть и в скрюченном виде живет: ведь читал же он в пьяном виде Собакевичу наизусть (!) письма Вертера к Шарлотте — значит, где-то в потаенном ящичке его сердца есть эта великая история любви, для какой-то потребности выучена и запомнена), или дирижером. Плохо, поди? Нет, отлично.
Я мог бы написать другой текст о том же самом уроке. О том, как решил напомнить школьникам рассуждение Ивана Ивановича (который поссорился с Иваном Никифоровичем) на предмет того, что он не гусак (так его ИН обозвал).
«Я не гусак потому, — сказал ИИ, — что факт моего рождения записан в церковную книгу в церкви Трех Святителей, а гусаков туда не записывают». А если б запись пропала? Тогда б идентичность ИИ была под угрозой. Тогда его можно будет спутать с гусаком…
Я хотел, чтобы мои ученики почувствовали абсурдинку в самой фразе «я не гусак, потому что…». Не надо потому что: ты не гусак — точка. Это очевидно. И мы тогда бы на себе почувствовали вот эти сбитые границы в логике и все в том же взаимопроникновении человеческого и животного.
Но меня поджидала засада — ни один (!) из десятиклассников не знал значения слова гусак. Они просто не поняли, что произошло между двумя героями. А я понял их непонимание только тогда, когда попросил нескольких человек доказать, что они не гусаки…
Пришлось достать телефоны и гуглить. Спокойно нагуглили и пошли дальше. Мои давно ко всему привыкшие брови даже не вздернулись, а их бровям это в голову не пришло. (Потом еще гуглили купчую крепость: десятиклассники были уверены, что это крепость, находящаяся во владении какого-нибудь купца. Только один робко заподозрил, что это «какой-то чек»).
Так у нас на доске и осталось: слева написано экзистенциальная проблематика, справа — гусак. Об одной рассуждаем запросто, значение другого даже намеком не представляем.
Кажется, дикий контраст. Кажется, «опсурт» (как пишут дети). Миссия невыполнима. В чем смысл всего, если вчера на уроке русского у этих же десятиклассников никто не опознал начало 6-й главы о Плюшкине (разбирали его с чисто композиционной точки зрения — как если бы это был текст ЕГЭ)? «Это Толстой? Столько слов!» Ну и зачем мы «это» читаем целый месяц, если фрагмент «этого» на другом уроке выглядит как новое и неизвестное? А не заломить ли руки, рыдая?
Я мог бы написать текст об этой невозможности и о проваленной миссии. Но не буду. Потому что на самом деле всё возможно и ничего не провалено. Просто сейчас вот такая данность: перед нами люди с каким-то новым способом восприятия, с не очень понятными инструментами познания, с какими-то своими запросами и особой персональностью, со специфически структурированной и избирательной внимательностью.
Люди со своей энергетикой, со своими точками удивления и равнодушия, со своей глухотой и прозорливостью. И они сейчас и сегодня — наши собеседники. Часто весьма терпеливые собеседники терпеливых нас. И они наследуют землю.
Я, пожалуй, напишу текст о том, что сегодня, беседуя о высоком и экзистенциальном, мы еще узнали новое для себя слово гусак. Или не буду писать ничего, потому что сюжет для такого текста какой-то совершенно обыденный и неинтересный. Ну узнали и узнали. Мало ли еще слов нам всем предстоит узнать.
Хотите побывать вместе с нами на нескучных уроках литературы, увидеть новое в привычных школьных произведениях, посмеяться и задуматься над случаями из учительской практики, вместе с детьми пройти путь понимания сложных текстов?
Подписывайтесь на мой канал.