Настоящий горн, конечно, ребята не достали, но коровий рог отдал им пастух Лукаша охотно.— Мне он ни к чему. Губы натер. Да и ба

Настоящий горн, конечно, ребята не достали, но коровий рог отдал им пастух Лукаша охотно.

— Мне он ни к чему. Губы натер. Да и бабы ругаются, больно громко, говорят, трубишь, словно мертвых пробуждаешь. Просят играть поласковей. Буду наигрывать на деревянной дудочке, на жалейке.

Отец Степана был знаменитым рожечником и научил Степу играть сбор и тревогу. Он когда-то в кавалерии служил. И военные сигналы мог играть даже на коровьем рожке.

И барабан раздобыли. Выручил дед Кирьян. Как узнал, на что он им нужен, так обрадовался, молодость свою вспомнил, как он еще в турецкую войну барабанщиком был. Впереди всего полка в атаку шел. Старик прослезился и стих прочел:

Барабанщик, бей тревогу,

Живо на ноги, солдат!

Валят турки по дороге,

Дико таборы галдят.

И не только сделал барабан, натянув на старое ведро сыромятную кожу, даже научил барабанить выструганными из березы палочками.

Галстуки вырезали ребята из знаменитой «мумуаровой» юбки. Пожертвовала ее бабушка Агафья своим защитникам. Сама из сундука достала, сама на куски разрезала и любовалась, как красиво переливается шелк на груди у ребят. Топорщится немного, жестковат, ну ничего, зато ярок цвет!

А вот с красной материей для знамени оказалось не так просто. Где ее взять? У Агафьи больше не было. В бабушкиных сундуках многие ребята видели красные домотканые юбки. Но попробуйте-ка сделать знамя из бабьей юбки.

Узнают кулацкие дети — засмеют.

Догадка пришла скорому на дела Урвану. Он первый сообразил, где взять знамя.

— Поручите мне, ребята, я такую материю достану, как пожар, а где — не спрашивайте.

Ребята поручили.

И в первую же ночь Урван, прихватив с собой смелого Павлушу, отправился добывать красную материю не куда-нибудь, а прямо в сельсовет.

Над сельсоветом висел небольшой красный флажок, но он давно выцвел и не привлекал Сережку, его соблазнила красная скатерть, которой накрывал свой стол председатель сельсовета Тимофей Шпагин в торжественных случаях, когда собрания проводил, когда регистрировал красную свадьбу, когда записывал новорожденных.

Урван решил, что пионерскому отряду эта материя нужнее. Чтобы Тимофей не обижался, Сережка сообразил, где ему достать замену для скатерти.

Урван вместе с Павлушкой забрался в церковную часовенку. Среди гробов, крестов и всякого церковного старья нашли кусок ризы красного цвета, очень подходящий для скатерти, серебром-золотом вышитый, завернули его — и в сельсовет. Проникнуть в окошко сельсовета было совсем нетрудно, оно ведь не запиралось. А вот шкафчик, где хранил Тимофей бумаги, плакаты, книжки, чернила с пером и скатерть, запирался на замок. Впрочем, Урван уже доставал оттуда тетрадки, книжки на раскурку в ночном и знал способ. Нужно было вынуть фанерку из дверцы и вставить обратно. Только и всего.

Так он и сделал. Павлушка сторожил, а Сережка доставал завернутую в старый плакат скатерть. Достал, завернул вместо нее кусок ризы и только хотел дать деру, как вдруг взошла луна, и при ее свете Урван увидел, что из угла ему грозит кулаками страшный, худущий мужик.

Сережка так и присел.

Зашла луна за облачко — мужик исчез. Показалась луна — и он снова возник над столом сельсовета.

— Ой, Павлушка, — прошептал Сережка, — кто это?

— Да это Помгол, — фыркнул Павлушка.

— Какой такой? Чего-то незнакомый!

— Так он же нарисованный. Видишь, под ним написано — Помгол. Это мужик такой, голодающий с Поволжья.

Засуха там у них второй год. Слыхал, как там люди бедствуют?

— Слыхал. А чего же он нам грозится?

— Он не грозится, он хлеба требует.

— За скатерть-то?

— Ну, ладно тебе, бежим, пока не хватились! Чудной ты какой, а еще храбрый… Плаката напугался! Мужик-то картинный, а не живой.

— Мне чего-то совестно стало. Ишь как он глядит-то, как будто мы его грабим, — пробормотал Урван.

Ребята вылезли в окно и удалились в некотором смятении чувств. Урвану вес чудился страшный мужик, грозящий ему высоко поднятыми руками.

И становилось не по себе при мысли, что ему будет, когда Тимофей хватится скатерти. Но у Сережки всегда так — сначала сделает, потом думает.

— Ребятам соврем, скажем, что скатерть выпросили, — предупредил он Павлушку.

Так и уговорились.

Утром сами выстругали древко для знамени, прибили к нему скатерть гвоздиками. Полюбовались. Хорошо, поднимешь над головой — так и пылает.

Хорошо, да не очень. Чего-то не хватает. Ясно чего — надписи нет: не сказано, чье это знамя и к чему зовет. Вышить бы на нем золотыми буквами такие слова: «Будь готов бить кулаков, попов и всех буржуев до полной победы коммунизма!» Или еще что, похлестче. Вот тогда бы оно веселей засверкало. Ну, это еще сделается, главное — знамя есть, вот что здорово!