"ЭТО произошло так, как и следовало ожидать", - писал Гамильтон [Сноска: Федералист, № 15] "меры Союза не были выполнены; правонарушения штатов шаг за шагом доведены до крайности, которая в конце концов остановила все колеса национального правительства и поставила их в ужасное положение".… Ибо "в нашем случае в соответствии с конфедерацией для полного выполнения всех важных мер, вытекающих из Союза, требуется согласие тринадцати различных суверенных воль". Как могло быть иначе, он спросил: "Правители соответствующих членов… возьмет на себя обязательство судить о правильности принятых мер самих себя. Они рассмотрят соответствие предлагаемой или требуемой вещи их непосредственным интересам или целям; сиюминутные удобства или неудобства, которые будут сопутствовать ее принятию. Все это будет сделано в духе заинтересованного и подозрительного изучения, без того знания национальных обстоятельств и государственных причин, которое необходимо для правильного суждения, и с тем сильным пристрастием в пользу местных объектов, которое вряд ли может не ввести в заблуждение при принятии решения. Тот же процесс должен быть повторен в каждом члене, из которого состоит орган; и выполнение планы, разработанные советами целого, всегда будут колебаться по усмотрению плохо информированного и предвзятого мнения каждой части. Те, кто был знаком с работой народных собраний, кто видел, как часто бывает трудно, когда нет внешнего давления обстоятельств, привести их к согласованным решениям по важным вопросам, легко поймут, насколько невозможно должно быть побудить несколько таких собраний, совещающихся на расстоянии друг от друга, в разное время и при разных обстоятельствах. впечатления, жаждущие сотрудничать в одних и тех же взглядах и занятиях".
Более десяти лет бури и стресса с конгрессом, который был, как сказал Джон Адамс, [Сноска: Форд, соч., стр. 36] "всего лишь дипломатической ассамблеей", преподал лидерам революции "поучительный, но болезненный урок" [Сноска: Федералист, № 15.] в том, что происходит, когда несколько эгоцентричных сообществ оказываются в одной и той же среде. И поэтому, когда они отправились в Филадельфию в мае 1787 года, якобы для пересмотра Статей Конфедерации, они на самом деле были в полной реакции против фундаментальной предпосылки демократии восемнадцатого века. Лидеры не только сознательно выступали против демократического духа того времени, чувствуя, как сказал Мэдисон, что "демократии всегда были зрелищем турбулентности и раздоров", но и в пределах национальных границ они были полны решимости компенсировать, насколько это возможно идеал самоуправляющихся сообществ в автономной среде. Столкновения и неудачи вогнутой демократии, где люди спонтанно управляли всеми своими делами, были у них перед глазами. Проблема, по их мнению, заключалась в том, чтобы восстановить правительство в противовес демократии. Они понимали, что правительство-это власть принимать национальные решения и обеспечивать их выполнение по всей стране; демократия, по их мнению, заключалась в том, что местные жители и классы настаивали на самоопределении в соответствии со своими непосредственными интересами и целями.
Они не могли учесть в своих расчетах возможность такой организации знаний, при которой отдельные сообщества действовали бы одновременно по одной и той же версии фактов. Мы только начинаем понимать эту возможность для определенных частей мира, где есть свободное распространение новостей и общий язык, и то только для определенных аспектов жизни. Вся идея добровольного федерализма в промышленности и мировой политике все еще настолько зачаточна, что, как мы видим на собственном опыте, она входит лишь в незначительную и лишь очень скромно, в практическую политику. То, что мы, более века спустя, можем представить себе только как стимул для интеллектуальных усилий поколений, у авторов Конституции вообще не было причин задумываться. Чтобы создать национальное правительство, Гамильтон и его коллеги должны были строить планы не на основе теории о том, что люди будут сотрудничать, потому что у них есть чувство общих интересов, а на основе теории о том, что людьми можно управлять, если особые интересы будут поддерживаться в равновесии балансом сил. "Амбиции", - сказал Мэдисон, [Сноска: Федералист, № 51, цитируется Фордом, соч. цит., с. 60.] "должно быть сделано для противодействия амбициям".
Они не собирались, как предполагали некоторые авторы, уравновешивать все интересы таким образом, чтобы правительство находилось в вечном тупике. Они намеревались затормозить местные и классовые интересы, чтобы они не препятствовали правительству. "При формировании правительства, которым должны управлять мужчины, а не мужчины, - писал Мэдисон, [Сноска: Id.]" большая трудность заключается в следующем: сначала вы должны позволить правительству контролировать управляемых, и в следующем месте, заставьте его контролировать себя". Таким образом, в одном очень важном смысле доктрина сдержек и противовесов была средством, которое лидеры федералистов использовали для решения проблемы общественного мнения. Они не видели другого способа заменить "мягкое влияние магистратуры" "кровавым действием меча" [Сноска: _Федералист, № 15.], кроме как разработать хитроумную машину для нейтрализации местного мнения. Они не понимали, как манипулировать большим электоратом, так же как не видели возможности общего согласия на основе общей информации. IT Это правда, что Аарон Берр преподал Гамильтону урок, который произвел на него большое впечатление, когда он захватил контроль над Нью-Йорком в 1800 году с помощью Таммани Холла. Но Гамильтон был убит до того, как он смог принять во внимание это новое открытие, и, как говорит мистер Форд, [Сноска: Форд, соч. цит., стр. 119.] Пистолет Берра вышиб мозги федеральной партии.
2
Когда была написана конституция, "политикой все еще можно было управлять путем конференции и соглашения между джентльменами" [Сноска: Соч. цит., с. 144] и именно к джентри Гамильтон обратился за правительством. Предполагалось, что они будут управлять национальными делами, когда местные предрассудки будут приведены в равновесие конституционными сдержками и противовесами. Без сомнения, у Гамильтона, который принадлежал к этому классу по усыновлению, было человеческое предубеждение в их пользу. Но это само по себе является слабым объяснением его государственного управления. Конечно, не может быть и речи о его всепоглощающей страсти к союзу, и я думаю, что утверждение о том, что он создал Союз для защиты, является искажением истины классовые привилегии, вместо того, чтобы сказать, что он использовал классовые привилегии, чтобы создать Союз. "Мы должны принимать человека таким, каким мы его находим, - сказал Гамильтон, - и если мы ожидаем, что он будет служить обществу, мы должны заинтересовать в этом его страсти". [Сноска: Соч., стр. 47] Ему нужны были люди для управления, чьи страсти можно было бы быстрее всего привязать к национальным интересам. Это были дворяне, государственные кредиторы, производители, грузоотправители и торговцы, [Сноска: Борода, Экономическая интерпретация Конституции, passim.] и, вероятно, в истории нет лучшего примера приспособления хитроумных средств к ясным целям, чем серия финансовых мер, с помощью которых Гамильтон присоединил провинциальную знать к новому правительству.