Люди сильно различаются по своей восприимчивости к идеям. Есть люди, в которых мысль о голодающем ребенке в России практически так же жива, как и о голодающем ребенке в пределах видимости. Есть и другие, которые почти неспособны прийти в восторг от далекой идеи. Между ними существует множество градаций. И есть люди, которые нечувствительны к фактам и возбуждаются только идеями. Но хотя эта идея вызывает у нас эмоцию, мы не можем удовлетворить ее, воздействуя на саму сцену. Мысль о голодающем русском ребенке вызывает желание накормить ребенка. Но человек, который так возбужден, не может его накормить. Он может давать деньги только безличной организации или персонификации, которую он называет мистером Гувером. Его деньги не доходят до этого ребенка. Он идет в общий бассейн, из которого кормится масса детей. И так же, как идея является вторичной, так и последствия действия вторичны. Познание опосредовано, осознание опосредовано, только эффект непосредственный. Из трех частей процесса стимул исходит откуда-то вне поля зрения, реакция достигает где-то вне поля зрения, только эмоция существует полностью внутри человека. О голоде ребенка у него есть только представление, об облегчении ребенка у него есть только представление, но о его собственном желании помочь у него есть реальный опыт. Это центральный факт бизнеса, эмоция внутри него, которая проявляется из первых рук.
В пределах, которые варьируются, эмоция может передаваться как в отношении стимула, так и в отношении реакции. Поэтому, если среди множества людей, обладающих различными склонностями к реагированию, вы сможете найти стимул, который вызовет у многих из них одну и ту же эмоцию, вы можете заменить им исходные стимулы. Если, например, одному человеку не нравится Лига, другой ненавидит мистера Уилсона, а третий боится лейбористов, вы, возможно, сможете объединить их, если найдете какой-нибудь символ, противоположный тому, что они все ненавидят. Предположим, что этот символ-американизм. Первый человек может истолковать это как сохранение американской изоляции или, как он может это назвать, независимости; второе-как отказ от политика, который противоречит его представлениям о том, каким должен быть американский президент, третье-как призыв к сопротивлению революции. Символ сам по себе буквально не означает ничего конкретного, но он может быть связан практически с чем угодно. И из-за этого это может стать общей связью общих чувств, даже если эти чувства изначально были связаны с разрозненными идеями.
Когда политические партии или газеты провозглашают американизм, Прогрессивизм, Закон и порядок, Справедливость, Гуманность, они надеются объединить эмоции конфликтующих фракций, которые, несомненно, разделились бы, если бы вместо этих символов их пригласили обсудить конкретную программу. Ибо, когда создается коалиция вокруг символа, чувства устремляются к соответствию символу, а не к критическому анализу мер. Я думаю, что удобно и технически правильно называть несколько таких фраз символическими. Они выступают не за конкретные идеи, а за своего рода перемирие или соединение идей. Они подобны стратегическому железнодорожному центру, где сходятся многие дороги, независимо от их конечного происхождения или конечного пункта назначения. Но тот, кто улавливает символы, с помощью которых на данный момент сдерживаются общественные чувства, в значительной степени контролирует подходы государственной политики. И до тех пор, пока конкретный символ обладает силой коалиции, амбициозные фракции будут бороться за обладание. Подумайте, например, об имени Линкольна или Рузвельта. Лидер или интерес, который может стать хозяином текущих символов, является хозяином о текущей ситуации. Конечно, есть пределы. Слишком жестокое злоупотребление реальностью, которую, по мнению групп людей, представляет символ, или слишком сильное сопротивление во имя этого символа новым целям, так сказать, разрушит символ. Таким образом, в течение 1917 года внушительный символ Святой Руси и Маленького Отца лопнул под воздействием страданий и поражений.
4
Огромные последствия распада России ощущались на всех фронтах и среди всех народов. Они непосредственно привели к поразительному эксперименту по кристаллизации общего мнения из множества мнений, порожденных войной. Четырнадцать пунктов были адресованы всем правительствам, союзным, вражеским, нейтральным и всем народам. Они были попыткой связать воедино главные невесомости мировой войны. Обязательно это был новый отход, потому что это была первая великая война, в которой все решающие элементы человечества можно было бы заставить думать об одних и тех же идеях или, по крайней мере, об одних и тех же названиях идей одновременно. Без кабельного телевидения, радио, телеграфа и ежедневной прессы эксперимент с Четырнадцатью пунктами был бы невозможен. Это была попытка использовать современный механизм коммуникации, чтобы начать возвращение к "общему сознанию" во всем мире.
Но сначала мы должны изучить некоторые обстоятельства в том виде, в каком они сложились в конце 1917 года. Ибо в той форме, которую в конце концов принял документ, все эти соображения каким-то образом представлены. В течение лета и осени произошел ряд событий, которые глубоко повлияли на настроение людей и ход войны. В июле русские предприняли последнее наступление, были катастрофически разбиты, и начался процесс деморализации, который привел к большевистской революции в ноябре. Несколько раньше в Французы потерпели тяжелое и почти катастрофическое поражение в Шампани, что вызвало мятежи в армии и пораженческую агитацию среди гражданского населения. Англия страдала от последствий налетов подводных лодок, от ужасных потерь во фландрских сражениях, и в ноябре при Камбре британские армии столкнулись с обратным, что привело в ужас войска на фронте и лидеров дома. Крайняя усталость от войны охватила всю Западную Европу.
По сути, агония и разочарование нарушили концентрацию свободных людей на принятой версии войны. Их интересы больше не зависели от обычных официальных заявлений, и их внимание начало блуждать, сосредоточиваясь то на их собственных страданиях, то на их партийных и классовых целях, то на общем недовольстве правительствами. Та более или менее совершенная организация восприятия официальной пропагандой, интереса и внимания с помощью стимулов надежды, страха и ненависти, которая называется моральным духом, была путем о том, чтобы сломаться. Умы людей повсюду начали искать новые привязанности, которые обещали облегчение.