Поскольку предложение символов так великодушно, а значение, которое может быть приписано, так эластично, как какой-либо конкретный символ укореняется в сознании любого конкретного человека? Он посажен там другим человеком, которого мы признаем авторитетным. Если он посажен достаточно глубоко, возможно, позже мы назовем авторитетным человека, который машет нам этим символом. Но в первую очередь символы становятся близкими и важными, потому что они представлены нам близкими и важными людьми.
Ибо мы не рождаемся из яйца в возрасте восемнадцати лет с реалистичным воображением; мы все еще, как вспоминает мистер Шоу, находимся в эпоху Берджа и Любина, когда в младенчестве мы зависим от более старших существ в наших контактах. И поэтому мы устанавливаем наши связи с внешним миром через определенных любимых и авторитетных людей. Они являются первым мостом в невидимый мир. И хотя мы можем постепенно осваивать для себя многие фазы этой более широкой среды, всегда остается более обширная, неизвестная. К этому мы все еще относимся мы сами через власти. Там, где все факты скрыты из виду, правдивый отчет и правдоподобная ошибка читаются одинаково, звучат одинаково, ощущаются одинаково.
За исключением нескольких предметов, в которых наши собственные знания велики, мы не можем выбирать между правдой и ложью. Поэтому мы выбираем между заслуживающими доверия и ненадежными журналистами. [Сноска: Смотрите интересную, довольно причудливую старую книгу: Джордж Корнуолл Льюис, Эссе о влиянии авторитета в вопросах общественного мнения.]
Теоретически мы должны выбрать наиболее компетентного специалиста по каждому предмету. Но выбор эксперта, хотя и намного проще, чем выбор истины, все же слишком сложен и часто невыполним. Сами эксперты ни в малейшей степени не уверены, кто из них является самым опытным. И при этом эксперт, даже когда мы можем его опознать, скорее всего, слишком занят, чтобы с ним консультироваться, или до него невозможно добраться. Но есть люди, которых мы можем достаточно легко идентифицировать, потому что именно они стоят во главе дел. Родители, учителя и искусные друзья-первые люди такого рода, с которыми мы сталкиваемся. В сложный вопрос о том, почему дети доверяют одному родителю, а не другому, учителю истории, а не учителю воскресной школы, нам не нужно пытаться входить. Ни о том, как постепенно доверие распространяется через газету или знакомого, интересующегося общественными делами, к общественным деятелям. Литература по психоанализу богата наводящими на размышления гипотезами.
Во всяком случае, мы обнаруживаем, что доверяем определенным людям, которые являются нашим средством связи почти со всем царством неизвестных вещей. Как ни странно, этот факт иногда рассматривается как изначально недостойный, как свидетельство нашей овцеподобной, обезьяноподобной природы. Но полная независимость во Вселенной просто немыслима. Если бы мы не могли принимать практически все как должное, мы бы проводили свою жизнь в абсолютной тривиальности. Самое близкое к полностью независимому взрослому человеку-это отшельник, а диапазон действий отшельника очень мал. Действуя исключительно для себя, он может действовать только в пределах крошечного радиуса и для простых целей. Если у него есть время подумать о великих мыслях, мы можем быть уверены, что он без вопросов принял, прежде чем стать отшельником, целый набор мучительно приобретенной информации о том, как согреться и как не проголодаться, а также о том, в чем заключаются великие вопросы.
По всем вопросам, за исключением очень немногих, на короткие отрезки нашей жизни, максимальная независимость, которую мы можем проявлять, - это умножать авторитеты, которых мы дружелюбно выслушиваем. Как прирожденные любители, наш поиск истины состоит в том, чтобы расшевелить экспертов и заставить их ответить на любую ересь, в которой есть акцент убеждения. В таких дебатах мы часто можем судить о том, кто одержал диалектическую победу, но мы практически беззащитны перед ложной предпосылкой, которую никто из спорящих не оспаривал, или пренебрегаемым аспектом, который никто из них не оспаривал ввязался в спор. Позже мы увидим, как демократическая теория исходит из противоположного предположения и предполагает для целей правительства неограниченное количество самодостаточных индивидов.
Люди, от которых мы зависим в плане контакта с внешним миром, - это те, кто, похоже, управляет им. [Сноска: Ср. Брайс, Современные демократии Том. II, стр. 544-545.] Возможно, они управляют лишь очень небольшой частью мира. Медсестра кормит ребенка, купает его и укладывает спать. Это не делает медсестру авторитетом в области физики, зоологии и Высшей критики. Мистер Смит руководит или, по крайней мере, нанимает человека, который управляет фабрикой. Это не делает его авторитетом в области Конституции Соединенных Штатов или последствий тарифа Фордни. Г-н Смут руководит Республиканской партией в штате Юта. Это само по себе не доказывает, что он лучший человек для консультаций о налогообложении. Но няня все же может какое-то время определять, какую зоологию должен изучать ребенок, мистеру Смиту будет что сказать о том, что Конституция будет значить для его жены, его секретаря и, возможно, даже для его пастора, и кто определит пределы полномочий сенатора Смута?
Священник, хозяин поместья, капитаны и короли, партийные лидеры, торговец, босс, независимо от того, выбраны ли эти люди по рождению, наследству, завоеваниям или выборам, они и их организованные последователи управляют человеческими делами. Они офицеры, и хотя один и тот же человек может быть фельдмаршалом дома, младшим лейтенантом в офисе и рядовым в политике, хотя во многих учреждениях иерархия рангов расплывчата или скрыта, все же в каждом учреждении, которое требует сотрудничества многих людей, существует некоторая такая иерархия. [Сноска: Ср. М. Острогорский, Демократия и организация политических партий, пассим; Р. Михельс, Политические партии, пассим; и Брайс, Современные демократии, в частности, гл. LXXV; также Росс, Принципы социологии, Ребята. XXII-XXIV. ] В американской политике мы называем это машиной, или "организацией".