Ивана выпустили весной по амнистии. Он уверенно шагал знакомой дорогой от остановки рейсового автобуса. Специально никому не сказал из домашних, что выпустили досрочно: сюрприз хотел сделать. Тёплый майский воздух с непривычки обжигал. Хотелось остановиться и надышаться вдоволь свободой, наслушаться птиц и наглядеться на родные поля. Но сердце ныло — надо скорее домой, к родным!
Тропинка извивалась по ухабам, огибала лужи с нечистотами скотного двора. Мысли роились, больно стукаясь о темечко, и рикошетили в мозжечок. Иван корил себя за нелепую кражу: зачем польстился на чужое, зачем лишил себя свободной жизни, зачем взвалил детей и хозяйство на жену? Стыдно, ох как стыдно!
Дом Ивана стоял на отшибе деревни. Он был старый, добротный, сделанный с умом и со всей любовью к своим обитателям. Иван замер в нерешительности. На дворе было тихо, детских голосов не раздавалось. «В школе», — с улыбкой решил мужчина. Аккуратно подойдя к палисаднику, Иван по-хозяйски оглядел наличники: он сам красил их незадолго до ареста. Побелка с тех пор кое-где облупилась. «Ничего, родной, — тихо прошептал Иван, с нежностью поглаживая бревенчатый бок дома. — Дождался хозяина. Займусь тобой — будь спокоен. У меня ещё вся жизнь с тобой впереди».
Рука привычно толкнула ворота, Иван зашёл во двор. Из будки никто навстречу не выскочил. «Околел, видать, друг мой. Не сказала мне Людка, пожалела, должно быть. Не дождался хозяина старый пёс, жаль», — подумал с грустью Иван.
Людка… Как она плакала на суде — больно вспоминать. Кричала, что несправедливо сажают, осыпала проклятиями милиционеров, затем, под конец, обессиленно рухнула на материнское плечо и шептала: «Я дождусь, дождусь, слышишь?»
Иван посмотрел на часы: время обеда. Странно, обычно Людка приходила в это время домой, наспех ела, заходила к скотине, проверяла огород и снова бежала в колхоз к коровам. Хотя чему он удивляется? Сколько лет прошло! Привычки могут меняться.
Иван зашёл в сени, снова улыбнулся: в углу лежали его рыболовные снасти. Подошёл, нахмурился: удочка была надломлена. «Дети, видать, шалили», — решил он. Огляделся по сторонам, нашёл топор. Пока никого нет, можно быстренько и новую удочку смастерить. К вечеру придут все, а радость какая: папка дома! Людка хватится: «Чего не написал? Чем угощать? Праздник же…», а он довольный вытащит ей из ведра пару пойманных им щук. Сейчас только удочку сварганит — и на речку! Только живот урчит… Да неужто Людка в чугунке пару картошек с утра не оставила? Всегда ж так делала. Иван перехватил топор поудобнее и распахнул дверь в избу.
— Да сквозняком раскрыло, чего ты пугаешься? — услышал Иван из дальней комнаты мужской голос. — Вот бабы, всего пугаются! Ты лежи, я мигом.
Иван застыл на пороге. Из дальней комнаты слышались шаги и ворчанье. Ссохшиеся половицы плакали под чужими ногами, предчувствуя беду.
— Здорово, кум, — произнёс Иван, глядя на Витьку в трусах. — Вот и встретились.
Витька замер в нерешительности, затем резко развернулся и хотел было бежать к окну. Иван потом силился вспомнить, как всё произошло, но в памяти осталась прореха, которую уже невозможно заштопать. Он помнил брызги крови, стекающие сиропом по печи. Помнил зияющую рану от топора на голове Витьки. Помнил орущую Людку. А самого убийства совсем не помнил.
Иван оглядел кухню: потолок над печкой был в копоти, в углу, где у его бабки раньше стояли иконы, паук сплёл паутину. На полу лежало тело кума. Людка, растрёпанная, в наспех натянутой ночнушке, стояла на коленях над Витькой и выла. «Не горлань, дура! — прошипел Иван. — Кровь отмой, а я его унесу. Дети скоро воротятся из школы — испугаются».
Дом стоял на отшибе деревни, окружённый с двух сторон ельником. Иван тащил кума за ноги и думал о том, что ему надо бежать. Людка небось уже с доносом к участковому помчалась. Ничего, вот сейчас вглубь леса отволочит тело — и бегом до автобусной остановки. Пока не в розыске, может, и уедет куда. Главное, подальше от дома отнести Витьку, а то нехорошо: дети увидят — перепугаются.
Вытерев ладони лопухом, Иван побежал в дом. В сенях он схватил свой вещмешок с документами, быстро зашёл в избу, рванул ручку комода. «Дура баба: заначку всё там же хранит», — с облегчением подумал мужчина. Он сгрёб купюры, замешкался возле печи, на которой остались следы крови. Усмехнувшись, быстро взял ухват, наклонился, вытащил чугунок, схватил пару холодных картофелин и, не жуя, проглотил разом.
Иван выскочил во двор и открыл ворота. На секунду он остановился и похлопал бревенчатый бок дома: «Прощай, родной. Нахозяйничался я тут». Бревенчатый свод хрустнул ему в ответ, будто благословляя на бегство…
— Товарищ, не спешите, — отчеканил участковый, идя Ивану наперерез. В его руках металлической пташкой трепетал пистолет. Людка стояла поодаль, с ненавистью глядя на мужа.
Снова задребезжал милицейский ГАЗ-69 по ухабистой просёлочной дороге. Снова Ивана мутило в кузове. Снова его ждал СИЗО. Снова опера его допрашивали.
Иван признался сразу. Ему было совершенно всё равно.
— Труп где? — затягиваясь, спросил пожилой следователь.
— Хочешь, покажу? — с ухмылкой ответил подозреваемый.
Понурый, в наручниках, Иван вышел из машины, окружённый милиционерами. Деревенские его встречали угрюмо, смачно сплёвывали вслед и грозились расправой. Иван мотнул головой в сторону речки. На берегу он улыбался, ветер развевал полы его одежды. Речной воздух был упоительно вкусен. Затем Иван повёл опергруппу к скотному двору, прошёл мимо правления колхоза, в котором работал раньше трактористом, остановился рядом с полем. Глаза его были влажными то ли от слёз, то ли от ветра. Через какое-то время Иван показал в сторону дома. Подойдя, хотел было погладить бревенчатый бок, да наручники помешали. Взгляд скользнул по наличникам. «Не успел подкрасить», — с сожалением подумал мужчина. Покачал головой и без эмоций произнёс: «В лес, мужики, пойдёмте. Там он».
— Издевается! — взвизгнул молодой лейтенант. — Сколько часов водит уже!
— Не понимаешь разве? — с досадой ответил ему пожилой следователь. — Ему ведь вышка светит. Это его последняя встреча с деревней. Он с родными местами прощается.
Иван, грузно ступая, направился к лесу. Майский воздух вокруг него наполнялся пением птиц, руганью милицейских и проклятиями Людки. Дом стоял осунувшись, словно всё понимая, но хозяин так и не повернул головы в его сторону.
Редактор Полина Шарафутдинова
Другая современная литература: chtivo.spb.ru