Рассматривая многочисленные свидетельства тех, кто был рядом с Пушкиным в его последний год, всё время задумываешься об одном: почему назревающая трагедия ими не замечается? И начинаешь выискивать, когда же начинается это непоправимое.
Относительно недавно найдены письма Дантеса к Геккерну, их опубликовала в своей книге итальянская исследовательница Серена Витале. Я сейчас буду говорить только об этих письмах (выводы Витале, со многими из которых я согласиться не могу, пусть останутся, что называется, при ней).
Дантес принят в домах многих друзей Пушкиных, он дружит с Александром и Андреем Карамзиными, Клементием и Аркадием Россетами. Дочь П.А.Вяземского писала: 16 декабря 1835 года: «Возвратившись домой, я нашла толпу народа: Пушкины и Дантес, позднее пришли Скалой [так приводит Витале; возможно, Н.А.Скалон?] и Валуев. В одиннадцать последние двое покинули нас, чтобы идти с папой к Жуковскому. Дантес наконец ушёл, и вечер завершился в нашей компании из четырёх». Судя по его письмам, принят он и в доме Пушкиных. Когда же начались его ухаживания за Натали?
20 января 1836 года он напишет Геккерну: «Но что хуже всего, я безумно влюблён! Да, безумно, потому что я не знаю, что делать, не могу сказать тебе, кто она, потому что письмо может попасть в другие руки, но вспомни самое восхитительное создание в Петербурге, и ты будешь знать её имя, но самое ужасное в этой ситуации то, что она тоже любит меня, но мы не можем видеться, потому что её муж — человек буйной ревности».
Высказывалось много мнений по поводу этого письма. Писали, в том числе, и о том, что не о Натали здесь идёт речь. Вероятно, всё же о ней, поскольку позднее Дантес сообщит: «Вчера она потеряла свою свекровь, так что ей придется оставаться дома по крайней мере месяц», - и это совпадёт с датой смерти Н.О.Пушкиной.
Очень любопытно, что он сообщает о своей страсти человеку, которому, рассказывая о своём нездоровье, напишет такие строки: «Но в любом случае, не беспокойся. Когда ты вернёшься в Петербург, я буду уже в хорошей форме для того, чтобы сжать тебя в своих объятиях так, что ты вскрикнешь».
14 февраля Дантес расскажет об объяснении с ней, «которое было ужасно, но принесло пользу»: «Она описала свое положение с таким чувством и просила о сострадании с такой искренностью, что я был потрясён и не мог найти слов, чтобы ответить ей; если бы ты знал, как она утешала меня, ведь она прекрасно знала, что я в отчаянии и мое положение ужасно, и когда она сказала мне: “Я люблю вас, как никогда не любила, но никогда не просите у меня более моего сердца, поскольку остальное мне не принадлежит, я могу быть счастлива только честно выполняя свои обязанности, пожалейте меня и любите меня всегда как теперь, и моя любовь будет вам наградой“».
Геккерн, видимо (его письма до нас не дошли либо ещё не найдены), ревнует и пытается как-то очернить узнанную им по описанию красавицу, но получает ответ: «Ты был столь же суров по отношению к ней, когда сказал, что она уже однажды пыталась пожертвовать своею честью для другого до меня; потому что, видишь ли, это невозможно; я верю, что существуют мужчины, потерявшие из-за неё голову, она для этого достаточно красива, но что она на это отвечала — нет: потому что она никого не любила больше меня, а в последнее время у неё не было недостатка в возможностях отдать мне всё, и всё же, мой дорогой — ничего, никогда!» Здесь на минутку остановимся и задумаемся. Это письмо датировано 6 марта 1836 года.
Однако, судя по всему, своих притязаний кавалергард (так и хочется назвать его «кавалергадом»!) не оставил, ибо напишет: «Она оказалась гораздо сильнее меня; более двадцати раз просила меня пожалеть её, её детей и её будущее, и в эти мгновения была так прекрасна,.. что её можно было принять за ангела с небес; нет такого мужчины на земле, кто не помог бы ей в этот момент, так велико было уважение, которое она внушала; и она осталась чиста и может ходить с высоко поднятой головой».
Можно ли расценивать эти рассказы как доказательство любви, причём огромной («я люблю вас, как никогда не любила»), Натальи Николаевны? То, что они доказывают её чистоту, сомнений не вызывает, а вот любовь? Что-то в них всего «чересчур», всё напыщенно, а если вспомнить, что в это время Натали ожидала четвёртого ребёнка… Конечно, можно, как та же Витале, писать, что беременность делала жену поэта ещё красивее, но всё же не забудем, что Наталья Пушкина-младшая родилась 23 мая 1836 года, стало быть, «роман» Дантеса разыгрывался на последних месяцах этой беременности? «Более двадцати раз» она просила пожалеть её… Значит, всё время, простите, домогался? Как-то странно!
Во всяком случае, совершенно ясно, что тревоги в домашний мир Пушкиных это не вносило. 6 мая поэт напишет жене из Москвы: «И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жён своих, однако ж видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостию, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц. Нехорошо, мой ангел: скромность есть лучшее украшение вашего пола». Как это можно прокомментировать? Во-первых, этот «кое-кто», разумеется, не Дантес (обычно указывают, что «завести гарем» мог только государь-император), а во-вторых, «толки» и замечание о скромности, напомним, адресуются женщине, которая вот-вот родит, да и тон вовсе не серьёзен! Думается, тут просто очередная игра супругов Пушкиных в ревность.
Затем на какой-то срок Натали полностью выключена из светской жизни. А в жизни Дантеса – коренные изменения. Представитель Вюртембергского королевства Х. фон Гогенлоэ-Кирхберг сообщает: «Господин Геккерен недавно усыновил молодого барона Дантеса… Это усыновление стало предметом разговоров во многих петербургских салонах и вызвало замечания едва ли лестные для барона Геккерена». Дантес получает новое имя и немалое состояние (говорят о 80 000 рублей годового дохода). Вероятно, для того чтобы представить его в наилучшем свете, распускаются слухи (возможно, самим Геккерном), будто Дантес - племянник или тайный сын посланника, и даже, что он незаконный сын короля Голландии или Карла X французского.
Читая письма Карамзиных из так называемой «Тагильской находки», видишь, что Дантес бывает у них постоянно. 3 июня Александр Карамзин сообщит брату: «Кавалергардский полк прибыл в Красное только сегодня, и Дантес уже два раза был у нас». Это же подтвердит Софья Карамзина двумя днями позже: «Каждый вечер у нас гости, Дантес бывает почти ежедневно… Он всё так же весел и остроумен и находит время принимать участие в наших кавалькадах».
Рассказывая о празднике в Петергофе 1 июля (день именин императрицы; Пушкиных там не было: Александр Сергеевич не выезжал из-за траура по матери, Натали к тому же лишь четыре дня назад впервые спустилась вниз после родов), Карамзина вновь упомянет о Дантесе: «Там я встретила почти всех наших друзей и знакомых, в том числе… Дантеса, увидеть которого, признаюсь, мне было очень приятно. По-видимому, сердце всегда немножко привыкает к тем, кого видишь ежедневно. Он неторопливо спускался по лестнице, но, заметив меня, перепрыгнул через последние ступеньки и подбежал ко мне, краснея от удовольствия», - и дальше: «Я шла под руку с Дантесом, он забавлял меня своими шутками, своей весёлостью и даже смешными припадками своих чувств (как всегда, к прекрасной Натали)».
Очень интересно это «как всегда». Много и справедливо написано о легкомыслии Карамзиной, которая не видит никакой опасности в происходящем. Но ведь эти слова ясно показывают, что ухаживания Дантеса известны всем и, вероятнее всего, всерьёз никем не принимаются… Вспоминаются слова другого поэта о тех, которые «для потехи раздували чуть затаившийся пожар». Да, пожар уже занялся…
Писем самого Дантеса, относящихся к этому времени, нет (Геккерн уже вернулся, писать не к кому). Впрочем, если бы они и были, вновь - вопрос, насколько можно им верить (вспомним: «всё ложь, что он о себе рассказывал и что мы о нём слыхали»).
Почему он так настойчив? Вспомним снова Пушкина:
…мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь…
Наверное, «соблазнительная честь» Дантесу очень нужна. Я соглашусь с теми пушкинистами, кто говорит, что Дантес, дабы заглушить невыгодные для себя разговоры об отношениях с «отцом», выбирает объектом своих притязаний самую блистательную даму Петербурга (читала развернувшуюся в комментариях дискуссию о тогдашних красавицах, но ведь все современники выделяли именно Натали; вероятно, портреты не могут передать всю магию её обаяния – да ведь и нет её портретов того времени, кроме знаменитой акварели Брюллова, сделанной в первый год её замужества). Был ли действительно влюблён? Или те строки писались в расчёте, что их прочтёт не только Геккерн? Во всяком случае, пока ещё все спокойны…
Первая тревожная нотка прозвучит в письме Карамзиной от 19 сентября, где она расскажет о праздновании своих именин. По её словам, Пушкин был «всё время грустен, задумчив и чем-то озабочен. Он своей тоской и на меня тоску наводит. Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд поминутно устремлялся с вызывающим тревогу вниманием на жену и Дантеса, который продолжал те же штуки, что и раньше, — не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросал страстные взгляды на Натали, а под конец всё-таки танцевал с ней мазурку. Жалко было смотреть на лицо Пушкина, который стоял в дверях напротив молчаливый, бледный и угрожающий». Расскажет она и о поведении Пушкина, пошедшего было приветствовать графиню Строганову (предмет его прошлой влюблённости Наталью Кочубей): «Он остановился и повернул назад. «Ну, что же?» - “Нет, не пойду, там уж сидит этот граф”. — “Какой граф?” — “Дантес, Гекрен что ли”!».
И поразителен вывод автора письма: «Боже мой, до чего всё это глупо!» А нам уже страшно…
*****************
Уважаемые читатели! Простите, что снова вынуждена обращаться с такими просьбами к вам, но больше терпеть я не хочу.
Понимаю, что дуэльная история Пушкина имеет множество трактовок и что каждый волен думать по-своему. Но я, совсем недавно столкнувшись с обвинениями, что о чём-то «боюсь» писать, и с указаниями, что́ писать нужно, а чего не нужно, убедительно прошу не диктовать мне своих условий. Я уже много раз говорила, что «гуляю сама по себе», а потому подобным требованиям подчиняться не стану.
Если кто-то хочет возложить всю вину в гибели Пушкина исключительно на, как сказали бы сейчас, ЛГБТ-сообщество, я не могу ему этого запретить, но вынуждена предложить перейти на какой-либо другой сайт или же завести свой канал, где он сможет высказывать то, что считает нужным.
И ещё одно замечание к «указчикам».
Я принимаю (и с благодарностью принимаю) указания на какие-то фактические ошибки, допущенные мной, если это делает специалист. Но если этот «специалист», заявляющий среди прочего, что пушкинистом не является, начинает делать замечания, опираясь на мнения Щёголева или Ахматовой, да к тому же по-своему интерпретируя их, то хочу только напомнить пушкинскую притчу «Сапожник». Помните? Когда сапожник указывает художнику на ошибку в обуви, «взяв тотчас кисть, исправился художник», но когда «критик» начинает продолжать свои замечания: «Мне кажется, лицо немного криво… А эта грудь не слишком ли нага?» - то слышит в ответ: «Суди, дружок, не свыше сапога!»
Я, конечно, не Пушкин и не Апеллес, которого он упоминает (мне далеко до них, как до звёзд), но всё же прошу последовать этому мудрому совету! Извините, если кого-то обидела…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь