Это, пожалуй, единственный герой моих интервью, о котором я, до личной встречи, не знал ничего. Просто шел по выставке и столкнулся взглядом с… коровой. Керамической, конечно, но взгляд-то был живой! А рядом были такие же керамические и живые кошки, жирафы, свиньи. Веселые и лукавые.
Вот и захотелось лично познакомиться с тем, чьи руки вдохнули в глину жизнь. С художником и писателем, советским чиновником и советским же политическим отщепенцем, журналистом и бизнесменом. Короче — с Анатолием Федоровичем Туровым.
Этому интервью уже много лет. Но мне почему-то захотелось познакомить нынешних читателей с его историей. Все люди разные. И этим мир интересен.
Трудоголизм как гарантия вечной молодости
А.Ф. (он пришел на интервью с женой Нелли — прим.авт.): С чего начнем?
И.Г.: Давайте, как в милиции: с установочных данных.
А.Ф.: Давайте. Я родился в городе Суджа Курской области 17 сентября 1939 г.
И.Г.: Какого, простите, года?!
А.Ф. (улыбается — прим.авт.): Одна тысяча девятьсот тридцать девятого. Через три года мне будет 70. И я старше Нелли лет на… (задумывается — прим.авт.) сорок, наверное.
Так, Нелли?
Нелли (тоже улыбается — прим.авт.): Наверное.
И.Г.: А я думал, мы с вами почти ровесники.
А.Ф.: Я привык много работать, мне просто некогда стареть. Ну и генотип, конечно, сказывается.
Самые близкие. И самые далекие
И.Г.: Отец тоже выглядел моложе своих лет?
А.Ф.: Нет, он, к несчастью, и умер молодым, в 54. Но у него за плечами были две войны и тяжелейшее ранение.
И.Г.: Давайте все-таки с генотипом разберемся.
А.Ф.: Я уверен, что все способности передаются от родителей и записываются человеку при рождении. Другой вопрос — сумеет ли человек реализовать эти записи.
И.Г.: Значит, есть запись — и ты, если не слишком ленив, — художник. Так?
А.Ф.: В принципе, так, хотя и не столь прямо. Моя мама — учительница русского языка. У нее не было собственных книг, но она писала, как дышала — легко и естественно. Для меня же писательство — тяжелый труд, хотя я много лет как член Союза писателей РФ. Но я не могу не писать, язык беспокоит меня, тревожит. И вот это — программа.
И.Г.: А что от отца?
А.Ф. (после размышления — прим.авт.): Да почти все. Я, как и он, живу не умом, а подкоркой. И я так же упорно следую своим убеждениям, чего бы это мне не стоило.
Хотя он был сильней меня. С феноменальной памятью: прочитанное однажды запоминал на всю жизнь. Очень жизнерадостный, сильный человек. Я помню, как он приехал из госпиталя. Высокий, в длиннополой шинели, худой как скелет и желтый. И с горящими глазами.
И.Г.: Вы были очень близки с ним?
А.Ф.: В этом-то и трагедия. Он был преподавателем военно-политической академии, свято верившим в коммунизм.
И.Г.: А вы?
А.Ф.: А я был антисоветчиком по рождению.
И.Г.: Это как?
А.Ф.: У меня было много друзей-диссидентов. Их диссидентство определялось их знаниями. А я ощущал в советском строе, прежде всего, его нездоровый энергетический заряд. Позже, когда стал ученым — понял и несоответствие коммунистической теории биологической сущности человека.
И.Г.: И как же вы с отцом ладили?
А.Ф.: Мы очень любили друг друга, и это делало наши споры такими невыносимыми, что я в 16 лет ушел из дома. Два года проработал грузчиком, и думал о смысле жизни.
И.Г.: Почему именно грузчиком?
А.Ф.: Это было продуманным решением. Во-первых, я был очень силен физически. Такая работа не угнетала меня. Во-вторых, за нее давали койку в общежитии. А самое главное, мне надо было определиться с собственным будущим, и требовалось занятие, дающее хлеб, но не забивающее мозги ненужным знанием и привычками. Перетаскивание тяжестей подходило для этого идеально.
От первого лица
…У отца было много достоинств, которым я следовал и следую до сих пор. Он невольно передал их мне…
…Я всегда понимал, что вера в коммунизм — это биологическая поломка мозга…
…После моего ухода из дома отец искал меня. И нашел. Приехал в общагу, в комнату, где стояло 10 коек. На некоторых спали работяги. Кто-то был пьян. Мы посидели рядом, но говорить было не о чем.
Встречаться мы, хоть и редко, начали уже позже, когда я поступил в МГУ…
… Умирал отец тяжело. Ранение его все же аукнулось. Оно ведь сразу было смертельным, он тогда выкарабкался только благодаря своей бешеной тяги к жизни. А здесь просто иссякли силы.
Его положили в отдельной маленькой палате с двумя кроватями. Одна для него, другая — для меня. Я прожил там месяц. Старался обмануть его, утверждая, что нисколько не устал. А он старался обмануть меня, делая вид, что ему не больно, и что он спит, чтобы я тоже мог вздремнуть…
Скромное очарование лженауки
И.Г.: И все же, зачем был нужен двухлетний тайм-аут для выбора вуза?
А.Т.: Я закончил 122-ю школу. Одну из самых сильных в Москве. В старших классах мы учились по вузовским учебникам. Проблемы поступления в вуз не было. Была проблема выбора вуза.
Все наши пошли в физтех и МИФИ. И я тоже. Но меня как будто что-то спасло. Сам не знаю почему, но буквально за пару дней до экзаменов я забрал документы. Сделать это потом, после поступления, было бы морально сложнее.
Судьба.
И.Г.: И что же вы надумали в грузчиках? Журналистика? Искусство?
А.Т.: Биология.
Точнее, меня заинтересовало понятие — кибернетика. В советском философском словаре про нее было сказано, что это буржуазная лженаука, разработанная западными специалистами для порабощения народных масс. Меня в этом определении заинтересовало все, и я решил этим заняться.
А далее выбор был небогатым. Лишь три человека в стране не стеснялись говорить, что они занимаются кибернетикой.
Один из них — Анатолий Викторович Напалков, заведующий лабораторией на кафедре изучения высшей нервной деятельности на биофаке МГУ.
Я стал его учеником, и с первого курса приступил к активной научной работе.
Второй из тройки «не боящихся» — профессор Брайнес, медик — привлек меня к работе над своей монографией. И даже включил в нее, с указанием моего имени, некоторые мои результаты. Я. второкурсник, был этим страшно горд.
Кстати, Брайнес обладал удивительным научным чутьем. Докладываешь ему об обычном, на первый взгляд, эксперименте, а он вдруг морщит лоб и говорит — стоп, здесь пахнет жареным!
В общем, по окончании вуза я получил не только диплом, но и лабораторию в Институте педиатрии. Лабораторию нейрокибернетики, между прочим.
От первого лица
…Вообще, открытия не делаются умом. Они делаются подкоркой, интуицией. А ум — значит, осторожность — иногда даже мешает…
…На четвертом курсе меня чуть не выгнали. За несоответствие облику советского студента. Ну и прогулов было много — я же сутками просиживал в лабораториях и библиотеках.
Заступился за меня — спас, практически — идеальный студент Иван Пигарев (правнук поэта Тютчева). Не побоялся пойти против начальства на решающем собрании. Это было особенно неожиданно, потому что мы с Ваней никак не могли поделить одну и ту же девушку. Для меня это был урок благородства…
На ученый совет — с шашкой наголо
И.Г.: Как долго вы занимались кибернетикой?
А.Т.: Пять лет. Я ничего не бросаю на полдороге.
Моя тема находилась на стыках нескольких наук: медицины, биологии, математики.
И.Г.: Это всегда опасно: ученые не любят, когда кто-то влезает на их поле. Да и с оппонентами могут быть проблемы.
А.Т.: Точно. А я попросту разослал свой автореферат диссертации всем, кого знал по близким к теме публикациям. В итоге получил рецензии от двух оппонентов. Первый предлагал присвоить мне степень доктора наук, минуя кандидатскую.
И.Г.: А второй?
А.Т.: Вторая. Она насчитала в моей работе 13 моментов, которые, по ее мнению, полностью перекрывали путь к успешной защите. Фактически, рецензия «закрывала» мою тему.
Мой научный руководитель очень расстроился. Предложил разумный ход: отложить защиту, поменять название темы — а значит, и враждебно настроенного оппонента. Я отказался. Я был готов биться насмерть, я отвечал за каждую букву в своей работе.
И.Г.: И как прошла защита?
А.Т.: Не скучно. Во-первых, работа слушалась не на кандидатском, а на докторском совете. То есть пришли самые уважаемые ученые. А во-вторых, на защите никто не спал, как обычно. Даже пожилые академики, которые этих защит видели сотни, и те проснулись. В итоге я получил 100% голосов «за». Мне прочили руководство целым отделом: двухэтажное здание, много квалифицированных сотрудников.
Но на следующий день после защиты я подал заявление об уходе.
Диалог по существу
И.Г.: Почему вы столь резко прервали карьеру?
А.Т.: Это было непростое, но выстраданное решение. Пять лет сумасшедшей работы, без выходных, по 12 часов в день.
Я не умею дозировать свою нагрузку, и просто боялся умереть, в прямом смысле этого слова.
И.Г.: А что сказали бывшие сослуживцы?
А.Т.: Все были в шоке. Думали — нервный срыв. Еще три месяца выписывали зарплату, которую я не брал. Но дело было сделано.
От первого лица
…Я всегда с шашкой наголо. Мне наплевать на их условности и заморочки. Если я сделал что-то хорошее, это все равно пробьется…
…А еще кибернетика украла у меня жену. Добрейшего и чистейшего человека, Олю.
Когда я умру, я безо всякого сомнения попаду в ад. Причем, на самую горячую и самую ржавую сковородку. И это будет справедливо. За то, что я выгнал Олю, считая, что она мешает мне работать. А она просто хотела жить по-человечески…
Вторая пятилетка А. Ф. Турова. Журналистская
И.Г.: То есть, вы ушли в никуда?
А.Т.: В том смысле, что меня нигде не ждали. Но вторая профессия у меня уже была — журналистика.
И.Г.: Откуда она взялась?
А.Т.: Все произошло случайно. Кроме, может быть, генетической запрограммированности.
К нам на кафедру в МГУ пришло телевидение. Слово «кибернетика» уже не было непристойным, но сюжеты о ней еще были острым событием. Рассказчиком, естественно, должен был быть заведующий лабораторией кибернетики Напалков. И, конечно же, в прямом эфире, потому что в 1959 г. все телевидение шло в прямом эфире.
А мой учитель заикался, и подставил под камеру меня, ассистента-второкурсника с хорошо подвешенным языком.
И.Г.: Получилось удачно?
А.Т.: Видимо, да. Потому что я стал получать заказы на статьи для «Науки и жизни», «Известий»и других изданий. Это совпало с моей постоянной потребностью писать, и стало второй стороной жизни.
А после ухода из биологии — первой.
И.Г.: И где вы в итоге стали работать?
А.Т.: По стандартной схеме — нигде. Но известинцы предложили мне замечательную возможность: так называемую ставку «фикс». Платятся небольшие, но постоянные деньги, а за это я все, что пишу, сначала предлагаю им. И мне хорошо, и им — меня не «перекупят» конкуренты.
Это было счастливое время, и длилось оно тоже 5 лет.
Диалог по существу
А.Т.: Навсегда благодарен моему известинскому редактору Брониславу Ивановичу Колтовому. Я считал себя уже маститым журналистом, а он брал мою статью и начинал горизонтально-вертикальную правку.
И.Г.: Это как?
А.Т.: Горизонтально — это вычеркивание слов и строк. А вертикально — крест-накрест — соответственно абзацев и страниц. Я тогда ужасно возмущался и расстраивался. Но именно он сделал из меня профессионала.
От первого лица
…Конечно, уйти совсем из науки, как и из литературы невозможно. Это же, в конечном счете, стиль жизни.
Работая в «Известиях»,я начал заниматься докторской диссертацией по науковедению. Тема была интереснейшая: исследовались механизмы и методики научного мышления, с целью катализировать этот процесс. К сожалению, она закончилась вместе с известинским периодом моей жизни…
Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет
И.Г.: Зачем же по собственной воле заканчивать счастливые периоды своей жизни?
А.Т.: Ой, дорогой мой, мало ли мы делаем глупостей по собственной воле?
Мне, например, тривиально понадобились деньги, потому что я в 1969-м снова женился, и у меня появилась дочка.
И.Г.: Подробней, пожалуйста. Эта жена работать не мешала?
А.Т.: Сейчас расскажу. Я наблюдал за ней несколько лет: мои цокольные окна выходили на улицу, а Таня бегала мимо них в школу. Сначала совсем маленькая девочка с бантами, потом, в старших классах, уже красивая девушка.
И я решил, что когда она закончит десятый класс, я на ней женюсь. Вот такая красивая идея.
И.Г.: Она была не против?
А.Т.: Нет. Я был на 12 лет старше, но вполне положительный: со степенью, квартирой и без вредных привычек.
Когда Таня зашла ко мне в первый раз, она воскликнула: «Ой, как скучно вы живете! У вас же, кроме книг, ничего нет!». Мне бы сразу насторожиться, но я весь был во власти мною же придуманной красивой легенды. Я намеревался повторить с ней историю Галатеи.
И.Г.: Похоже, не получилось?
А.Т.: Теперь-то я понимаю, что и не могло получиться. Но тогда это было трагично.
От первого лица
…Это страшная ошибка, когда человек думает, что сможет изменить другого человека. У нее просто была другая программа…
…Следующим ее мужем оказался молодой лейтенант. В роли офицерской жены Татьяна оказалась вполне органичной…
…Мы развелись, но дочка, к счастью, осталась…
Пятилетка № 3: чиновник — пастух — чиновник
И.Г.: Вы так и не сказали, куда ушли от известинской «вольницы».
А.Т.: В издательство общества «Знание». Главным отраслевым редактором. Должность не самая высокая, но уже утверждаемая в ЦК КПСС.
Статус, деньги…
И.Г.: По вашей интонации так и просится — «но»…
А.Т.: Этих «но» было несколько. Я потерял возможность научной работы. Я потерял свободу. А главное — меня все сильнее обуревало желание писать прозу, а мой русский язык был здорово задавлен научными и канцелярскими текстами.
И.Г.: Снова заявление об уходе?
А.Т.: Точно. Я ж говорю, что живу не умом, а ощущениями. В один день собрался и уехал в деревню Перетрусово.
И.Г.: Куда-куда?
А.Т.: В деревню Перетрусово Тверской области Конаковского района.
И.Г.: Уж там-то все говорили на чистом русском.
А.Т.: Это точно. Я сразу попросился в пастухи, и овладел этой профессией. У меня в стаде было 350 нетелей. С мая по октябрь я почти не слезал с седла и достиг высоких показателей по привесам.
На эти деньги жил зиму. Продолжал писать журналистику и много работал с прозой. В итоге, пусть и не сразу, окно мне открылось. Мою повесть «Пастораль» опубликовали в «Совписе» — самом требовательном к качеству литературы советском издательстве.
И.Г.: Следующее лето — снова в седле?
А.Т.: Нет, меня повысили — стал главным зоотехником. И даже вывел свой совхоз «Строитель» в большой плюс — я ведь ничего не умею делать в полсилы.
И.Г.: В город не тянуло?
А.Т.: Поначалу нет. Я ведь в совхозе не месяцы прожил. Годы. Точнее — 5 лет. Когда поставленные задачи были выполнены — потянуло в Москву. А тут и предложение пришло, снова в «Знание», но на гораздо более высокую должность. И я его принял.
От первого лица
…Сначала в Перетрусово я стал писать детские сказки. Написал их на целую книжку, отнес в «Детгиз» ,сразу приняли. И тут судьба снова уберегла меня. Я попросил дополнительно отрецензировать уже принятую книжку у одной уважаемой мною критикессы. И она ее заслуженно разгромила.
Только теперь я понимаю, насколько же этот жанр сложен. К счастью, неважная книжка с моей фамилией света не увидела…
…В один из моих деревенских годов Америка впервые не продала нам фуражное зерно. По всей России резали скот, мясников не хватало. А мы рубили ветки деревьев в лесу, косили камыш, подкармливали несчастных коров минеральной подкормкой.
Голодного падежа не допустили. Но до сих пор стоит в глазах картина, как тощие голодные буренки яростно обгладывали привезенную нами из леса хвою…
Все славненько, только воздуха не хватает
И.Г.: Так какая должность была предложена бывшему совхозному пастуху?
А.Т.: Заместителя главного редактора. Это была номенклатура ЦК, ведь в издательство входили такие монстры, как «Наука и жизнь», «Знание-сила»,«Аргументы и факты»,десятки других изданий. В моем подчинении было около 300 человек.
Кстати, сначала опять вышла неувязочка. Должность высокая, к тому же — идеологическая. А я не член партии. Велели — быть!
Опять съездил в свой совхоз, и мои партийные скотники с удовольствием приняли меня в кандидаты в члены КПСС. Проблема была снята.
И.Г.: Работать было интересно?
А.Т.: Очень. Издавать десятки ежемесячников, книги, журналы, газеты по всем отраслям знаний — это огромный профессиональный кураж. Кровь закипала в жилах от восторга. Я любил эту работу. Это — коррида. Арена, ты и… несущийся на тебя ком профессиональных проблем, человеческих страстей, принизанных партийными метастазами.
А затем я взялся за провалившийся проект журнала «Техника и наука». А тут и перестройка подоспела, мы организовали кооператив «ТН-информ». Между прочим, едва ли не впервые в стране, заработали хорошие деньги, привлекая в журнал зарубежную рекламу.
Много шума вызвала и моя телепередача «Я инженер. Кто я?». Меня вызывал тогдашний зампредсовмина, приглашал на работу в правительство, консультировать руководство страны по вопросам, связанным с научно-техническим прогрессом.
И.Г.: А разве это было бы не интересно?
А.Т.: В тот момент — уже нет. Ни одна моя рекомендация не была принята к действию. Все наверху понимали, что страну надо менять, но радикальных перемен все равно не хотели.
Так что номенклатурный рост меня никак не устраивал. И вообще меня уже давно не устраивал сам советский режим.
И.Г.: Так вы все-таки были диссидентом, антисоветчиком?
А.Т.: Ни в коем случае. Я никогда не боролся с советской властью. Я просто не хотел иметь с ней ничего общего. И когда мне представилась возможность остаться в Америке, я это сделал.
От первого лица
…Внешне у меня все было благополучно. Квартира на Бронной, черная «Волга», член СП и СЖ. Но у меня появилось ощущение, что я здесь задыхаюсь…
…Вашингтон мне не понравился. А вот в Сан-Франциско я сразу почувствовал себя легко. И сказал переводчику, что хочу остаться.
Он дико испугался, три часа уговаривал меня не делать этого. И лишь потом отвез в ФБР. Там я сделал заявление, что прошу политического убежища с условием, что меня не будут использовать в политических и антисоветских целях.
Они согласились, и сдержали слово. Я ни дня не работал на американское правительство...
…Я тогда уже точно знал, чего хочу: вести частную жизнь свободного человека, связанную, по всей видимости, с искусством…
Сан-Франциско. Город безграничных возможностей
И.Г.: Так появились знаменитые туровские коровы?
А.Т.: Так, но очень не сразу. Хотя работать начал мгновенно.
И.Г.: По какой специальности?
А.Т.: Отбивал штукатурку с потолка. Был завален заказами.
И.Г.: А, кроме вас, этого в Америке никто не умел?
А.Т.: Тут опять многое совпало. Я остался в Штатах 23 июля 1989 г. А в августе случилось знаменитое землетрясение. Я, кстати, застал его в душе. Жутковатое зрелище: выскакиваю в комнату, а там с полок сыпется посуда, падает с тумбочки лампа, валится телевизор.
Практически во всех, даже устоявших домах по штукатурке пошли трещины. Ее надо было отбивать.
Так вот, местные строители с удовольствием работали со стенами, но никто не хотел возиться с потолком, когда все отбитое сыплется тебе в морду. На это нанимались только мексиканцы и я. Платили по 5 долларов в час, чего в принципе вполне хватало на жизнь.
И.Г.: Неужели хватало? Особенно, после черной «Волги”.
А.Т.: Америка — уникальная страна, что бы про нее не говорили. Там можно жить на любые деньги. Причем, в житейском смысле — примерно одинаково. Просто получающий 10 тыс. долларов покупает продукты и вещи в одном магазине, а тот, кто получает 800 долларов — в другом. Но набор примерно одинаков, да и качество тоже.
Кстати, можно жить вообще бесплатно. В том же Сан-Франциско несколько приличных благотворительных столовых. Никто тебя ни о чем не спрашивает. Просто приходишь, набираешь на поднос и ешь.
Но, конечно, прозябание, пусть даже вполне сытое, меня вообще не устраивало.
И я принял решение заняться керамикой.
И.Г.: Почему именно керамикой?
А.Т.: Методом исключения. Мой русский язык там мало кого интересует. Опыт работы в местной русской газете доказал это. А что я еще умею? Лепить и рисовать. Или — лепить и раскрашивать. Вот и решение.
И.Г.: А что сказали по этому поводу ваши американские знакомые?
А.Т.: Они сказали — Туров, только не это! Все, что угодно, кроме керамики!
И.Г.: Почему?
А.Т.: Потому что вся Америка буквально завалена керамикой. Там в каждой школе есть керамические мастерские. Даже детишки в ней разбираются чуть ли не профессионально. А еще Китай, а еще Италия. В общем, ужас.
И.Г.: Не вняли советам?
А.Т.: Наоборот. Я убедился, что это мой шанс. Страна любит керамику, приучена к ней. Значит, если я придумаю что-нибудь замечательное, то это оценят. Прекрасная ситуация, когда успех зависит только от тебя самого.
От первого лица
…Было одно предложение, над которым задумался: исследовать в Хуверовском институте архивы, связанные с поэтом Александром Блоком. Отказался. Я ощущал любую — даже такую — работу в госструктуре США как некое предательство России. Наверное, это глупо, но это так…
…Я леплю «без глаз», т.е. сначала леплю, а потом смотрю, что получилось…
…В чем новизна моих скульптур? Я шел по пути стандартного научного поиска, применив его к искусству. Животных всегда изображали, отталкиваясь от анатомии, прямо либо стилизовано.
Я же шел от плоскости для росписи: горизонтальной или вертикальной. А к ней уже приделывал то, что делало предмет узнаваемым. Мои коровы на двух копытах. И никого не волнует, почему они на двух копытах, а не на четырех ногах.
Значит, удалось…
«ТуровАрт» и ностальгия
И.Г.: Так когда, все-таки появились коровы?
А.Т.: В середине 90-х. Я шел к ним несколько лет. Изучил технологии, сделал множество изделий. Они тоже продавались, в крутых галереях. Жить было можно. Но я понимал, что это — не бизнес. Бизнес — это когда твою продукцию спрашивают в сотнях магазинов, а магазины бомбят тебя заказами.
В общем, заперся в мастерской на 10 дней, а вышел уже с коллекцией животных. На следующей ярмарке меня заметили, а дальше — стандартное американское чудо. В 1999-м мои изделия продавали уже не в 15 магазинах, а в 650. На ресепшн сидели 4 американки, и чтобы они успевали отвечать, я купил им нашейные микрофоны, как в справочных службах.
Америка покупала все, что создавали 20 моих рабочих. Без остатка.
И.Г.: В бесплатную столовую уже можно было не ходить?
А.Т.: У меня был собственный дом в 3000 кв. футов и участок в 4,5 акра земли. Но, потянуло на Родину. В 2002-м, в июле, я вдруг словно заболел: если не приеду в Россию хоть на день — умру! Я позвонил в консульство, сказал, что хочу в Москву. Они ответили — пожалуйста.
От первого лица
…Я очень привязчив. Кошка Фалина прожила у меня 20 лет. 18 — Москве, и 2 — в Америке. Когда она умерла, я смог завести себе котенка лишь через полтора десятилетия…
…Первую пластику я всегда леплю сам. И первый дизайн — тоже мой. А потом девчонки-художницы должны обязательно в точности следовать моему стилю. Ведь я приучил Америку к определенному языку в арт-керамике. Если на кошке забыли написать «Туров», то нам возвращают предмет обратно. Они же продают не кошек, а Турова!
Сколько мазков в яблоке?
И.Г.: У вас сейчас производство и в России, и в Америке?
А.Т.: Ну что вы! Это невозможно. Мы же искусством занимаемся. Я и производство поначалу здесь затеял, чтоб повод был почаще приезжать. Но без меня «Туров Арт»живет максимум три месяца. Так что американское отделение закрыто, формы уничтожены.
И.Г.: Почему? Дизайны известны, художники обучены.
А.Т.: Сейчас я вам объясню (берет в руки одну из скульптур — прим.авт.). Вот смотрите: слива должна быть сделана тремя мазками. Первый — темный, второй — светлый, третий — темный с растяжкой.
Вишня — одним мазком: основной цвет плюс дополнительный на кончике кисти. Виноград — одним мазком, но вторая краска на кончике — грязца — на всех виноградинах разная. Яблоко расписываем пятью мазками. Порядок расположения фруктов и индивидуальные особенности письма — на совести художниц.
Что получаем в итоге?
Дизайн № 103 — грязная охра фона, яблоки, груши, сливы, виноград — всегда совершенно одинаков. И всегда совершенно разный. А потому корова живая.
Вон китайцы украли их у меня и точно скопировали. В итоге в бутике в Сан-Франциско некоторое время стояли две одинаковых скульптуры: китайская за 6 долларов и моя за 60. Но американцев не проведешь, они покупали только туровских коров!
И.Г.: Но вы не ответили на вопрос. Художники обучены вами, у них у всех специальное образование, вы им все объяснили. Почему нельзя тиражировать без вас?
А.Т.: А почему нельзя музыкантам играть без дирижера? У всех же высшее музыкальное, да и ноты распечатаны и выданы каждому. А почему театр умирает вместе со смертью режиссера?
Здесь все то же самое. Это и есть причина, из-за которой я ежедневно по 10–12 часов погибаю в нашей комнате росписи.
От первого лица
…Это все очень непросто. Вот посмотри хотя бы на краски. Тертые цветные минералы и окислы металлов. Они до обжига пастельные, неяркие. А после — глубокие и сочные. Чтобы предвидеть конечный результат, художник обязан иметь большой опыт…
Ностальгия и бизнес
И.Г.: С точки зрения чистого бизнеса, возвращение в Россию — это успех или неудача?
А.Т.: Пока что — почти катастрофа. В Америке я каждый год имел +10% по прибыли. Здесь я с 2002-го, и каждый год лучше предыдущего, но мы еще ни разу не вышли в плюс. Дыры закрываем, проедая мои старые накопления. Мой американский дом давно заложен.
И.Г.: А почему так? Разве труд наших рабочих не дешевле?
А.Т.: Я тоже поначалу так думал. Но в Сан-Франциско 20 человек делали 200 предметов в день, а здесь 40 человек — только 100 предметов.
И.Г.: Почему так?
А.Т.: Причин много. Мои американские рабочие осаждали меня просьбами о сверхурочных, но я их привлекал только в сезоны большого сбыта. А здесь сверхурочных не хочет почти никто. Будут жаловаться, что жизнь дорогая, продукты дорогие, «маршрутки» подорожали. Но работать в выходной выйдут единицы. Не говоря уже про праздники.
Или возьмем проблему брака. Знаешь, сколько у меня было брака при обжиге в Сан-Франциско?
И.Г.: Сколько?
А.Т.: Нисколько. Ноль процентов! Зеро! А здесь на керамзаводах нормально, когда 30%.
И.Г.: Что, другие технологии?
А.Т.: В принципе — те же. Другое исполнение. Вот я покупаю 10 тонн фаянсовой массы. Провожу анализы, подбираю режимы, работаю. Через три месяца она кончается, и я опять покупаю 10 тонн. И это совсем другая смесь!
И.Г.: Почему?
А.Т.: Потому что в Штатах я покупал смесь и краску в фирме, которая этим занимается уже лет 50. Отец и сын. Знают все. Ответят на любой вопрос. Компоненты закладывает автоматика.
А у нас перед шаровой мельницей мужик с совковой лопатой. А перед ним — инструкция: этого — три лопаты в бункер, этого — 28 лопат. И так по восьми компонентам на замес. А если мужик с бодуна? А если он читать не умеет? Вот и гадай, что получишь на выходе. Кстати, ты мне можешь объяснить экономически, почему у нас в России глазурь ровно в 10 раз дороже, чем в Штатах?
И.Г.: Не могу. А вы не жалеете, что приехали сюда?
А.Т.: Нет. Не жалею. Америка — прекрасная страна. Но нам лучше жить здесь. А потом, я ведь не собираюсь сдаваться. Еще немного — и мы выйдем в плюс. А «ТуровАрт» будет мировым брендом из России.
От первого лица
…Я ведь не зря — Туров. Я нагнул голову, выставил рога и стал долбать стену…
Пять жен художника Турова
И.Г.: Мне бы не простили наши читательницы, если бы мы не рассказали о ваших женах. Это не запретная тема?
А.Т.: Нет, отчего же.
На самом деле, я всегда хотел иметь одну-единственную жену, чтоб на всю жизнь. Моя первая жена такой и была. Я хотел бы, чтобы она это знала.
Вторая была путана. Проституток в чистом виде в то время в СССР не было. Но были салонные девушки, богом созданные для радости, веселья, секса.
Татьяна жила со мной два года и предложила мне на ней жениться. Я не возражал, и мы сделали эту глупость. Семья просуществовала две недели.
О третьей жене я рассказывал. Это школьница, которую я ждал несколько лет. Абсолютно идиотский поступок человека, живущего абсолютно замкнутой жизнью.
А вот с четвертой женой мы прожили в браке 15 лет. Тоже Оля. Высокоинтеллектуальная женщина. Рядом, но не вместе. Она была слишком самодостаточна.
Она и в Америку ко мне приезжала. С сыном Федором. Но очень ненадолго.
И.Г.: Почему?
А.Т.: У нее в России была своя напряженная жизнь, а там она оказалась в вакууме. Я им все время помогал, а, вернувшись, хотел восстановить семью — формально мы продолжали состоять в браке. Ее гражданский муж жил в моей квартире, пока достраивал свой коттедж.
Ольга долго металась, но так и не решилась связать свою судьбу с моей. Я ее не осуждаю, меня действительно нелегко вынести.
И.Г.: Но Нелли, похоже, выносит.
Нелли (улыбаясь — прим.авт.): Выношу.
И.Г.: Как вы ее нашли?
А.Т.: Я не могу жить один. Надо жить для кого-то. Вот я собрал всех художниц и сказал, что на одной из них женюсь. Поскольку народ напрягся, я объяснил, что никакого принуждения не будет. Просто предупреждаю.
А через какое-то время меня очень привлекла художница Нелли. Я сильно смущался, поэтому, чтобы сделать предложение, пришлось сильно напиться.
И.Г.: Нелли, вы сразу согласились, или подумали немного?
Нелли: Сразу. Я всегда знала, что мой муж не может быть рядовым, обычным человеком. Мама, правда, поначалу растерялась.
И.Г.: Почему?
Нелли (смеется — прим.авт.): Стала угадывать возраст моего суженого, и никак не могла до него дойти. Но потом привыкла.
И.Г.: И все-таки, до его объяснения, что-то между вами пробегало?
Нелли: Я на него всегда смотрела. Жаль, он не замечал. Мы ведь с ним все одинаково чувствуем. Я за ним однажды наблюдала, еще в Лианозово, на старой нашей территории. Он шел и гладил на ходу кусты. А я себя поймала на мысли, что тоже эти кусты, когда прохожу, всегда глажу.
Судьба.
Последняя в интервью (и, может быть, главная) фраза от первого лица
…Если бы мне сказали: «Туров, самые большие деньги ты заработаешь на унитазах. Делай серый фаянс, покрывай его белой глазурью — и миллион твой» — я бы не стал этого делать…
На сегодня - все.
В оформлении использованы работы А.Ф. Турова и акварель И.А. Сапункова из коллекции галереи "Арт-Гнездо".
Ниже я поставил ссылки на ранее опубликованные заметки, в которых речь идет о детях и родителях:
"Как правильно воспитывать детей? Мнение многодетного психолога"
"Можно ли детей наказывать физически?"
"Детей растили одинаково, а выросли они разными"
"Педагогическая запущенность или психическое нездоровье?"
"Серега-смерть. История от педагога-психолога О.И.Хорошевой"
Вопросы по тел./вотсап +7 9032605593
И, конечно, как всегда, любые замечания, споры, дискуссии и собственные мнения приветствуются. Чем больше лайков и активности читателей, тем большее количество новых людей будет привлечено к этим материалам. Давайте вместе менять вредные стереотипы о психологических проблемах, психических заболеваниях и людях, ими страдающих.