Белорусский язык в Беларуси слабо распространен, в повседневной жизни им мало кто пользуется, а звучащую из уст теле- и радиожурналистов белорусскую речь и размещаемые на страницах периодики белорусские тексты порой с большой натяжкой можно назвать таковыми (белорусскими) из-за наличия в них большого количества русизмов.
С тех пор, как в 2001 году я окончил с отличием белорусское отделение филологического факультета, мне дважды довелось услышать в многолюдных беседах (первый раз — в среде педагогов, второй — журналистов) утверждение, что якобы посредством белорусского языка можно выразить не все мысли. Оба раза на эти глупости я не отреагировал, предпочтя не метать бисер, а присутствовавший при разговоре во втором случае ныне уже покойный белорусскоязычный поэт возмущенно парировал: «Это потому, что вы им не владеете!» Замечание было справедливым, крыть оппонентам оказалось нечем, дискуссия не разгорелась.
Но недавно я все же столкнулся с трудностью подбора нужного белорусского слова, причем, как назло, речь шла не о философии, медицине, математике или еще какой-нибудь науке, доступной не каждому уму, а о довольно ординарной ситуации, связанной с эксплуатацией автомобиля.
В белорусскоязычном тексте мне нужно было написать, что я остерегался ехать на своей машине по луже, т.к. из-за ее глубины рисковал погрузить колеса в воду по самые ступицы (в ступице находится подшипник, попадание в него влаги грозит ржавчиной, и ржавый подшипник обязательно нужно менять, а сделать это непросто, и стоит он не копейки). «Ступица» по-белорусски — «калодка».
Обычно примерно на одном уровне со ступицей располагаются тормозные колодки, а «колодка» по-белорусски — тоже «калодка».
Говоря о тормозных колодках, автомобилисты слово «тормозная», как правило, опускают: «колодки с датчиком износа», «пора менять колодки» — всё это высказывания о них, тормозных колодках. Значит, если бы я написал по-белорусски, что боюсь погрузить в воду «калодкі», то читатель мог бы не понять, какие именно элементы я имею в виду — ступицы или тормозные колодки, поскольку и то, и другое мочить нежелательно: в ступице может заржаветь подшипник, а из-за мокрых тормозных колодок снижается эффективность торможения, поэтому после преодоления глубокой лужи их рекомендуется просушить, проехав несколько метров со слегка нажатой педалью тормоза (колодка в таком случае трется о диск, нагревается и быстро высыхает).
Как же я вышел из ситуации со своим текстом? Написал буквально следующее: «[...] калодкі (маю на ўвазе не тармазныя, а тыя, у якіх стаяць падшыпнікі) [...]», т.е. после слова «калодкі» в скобках пояснил: «[...] (имею в виду не тормозные, а те, в которых стоят подшипники) [...]».
Можно было бы возразить, что поскольку мочить нежелательно и ступицы, и тормозные колодки, то нет никакой проблемы: назвал одним словом два боящихся воды элемента, расположенных рядом, — и правильно сделал. Но все же с учетом того, что для тормозных колодок влага не столь критична, как для ступиц, дифференциация (наличие отдельного слова для обозначения каждой детали) желательна, так что недоработка лингвистов налицо, словечко для обозначения ступицы надо бы придумать какое-нибудь другое.
Кстати, есть в белорусском языке и еще как минимум одно проблемное слово, обозначающее два разных объекта, определить каждый из которых без дополнительных объяснений не всегда получится.
«Мать-и-мачеха» по белорусски — «падбел».
И «подбел» по-нашему — тоже «падбел».
Правда, в данном случае рядом с этим словом в словаре значится альтернативный вариант «маташнік», но, во-первых, «падбел» стоит на первом месте, т.е. рассматривается как предпочтительный, а во-вторых, «маташнік» отсутствует в авторитетном академическом пятитомном толковом словаре белорусского языка и в академическом грамматическом словаре имени существительного. Таким образом, это вообще какое-то сомнительное слово, возможно, по недоразумению попавшее в русско-белорусский словарь. Не исключено, что при нем должна была стоять пометка, свидетельствующая о его принадлежности к диалектам, но по недосмотру не была поставлена. А еще и в русском языке есть слово «матошник», и оно тоже обозначает растение, но не подбел.
Ситуация усугубляется тем, что и мать-и-мачеха, и подбел используются в медицине, — вот и пойми, что тебе будет предписывать врач или какой-нибудь знахарь... (А может, оно и хорошо в таком случае, что белорусский язык не имеет широкого распространения?)
В общем, убедился я в правоте своих оппонентов — не прошло и двадцати лет, как нарвался аж на два случая, когда даже мне, знатоку и активному пользователю белорусского языка, оказалось не по силам сформулировать на нем мысль!