Хотелось бы описать, как у нас в части проходили тревоги и учения. Тревоги случались по утрам перед подъёмом. Обычно все знали заранее, что будет проходить тревога и были готовы к ней, хотя готовиться особо было не к чему. Ну вот значит, утром в казарму заходил дежурный офицер и громким голосом кричал:"Тревога!". Солдаты начинали вставать, никто никуда не бежал сломя голову, как это было в учебке. Все делалось размеренно, не спеша. Шли получать оружие и отправлялись на аэродром. Задача солдат при тревоги состояла в том, чтобы загрузить в самолёт носилки для раненых. Носилок было очень много, так что это занимало большое количество времени. Пока загружали носилки бывало и тревога заканчивалась, тут же нужно было их выгружать. После всех этих действий дружной толпой шли в столовую. Что меня все время поражало так это то, что у некоторых солдат из других частей гарнизона не было с собой автоматов, когда их спрашивали где оружие, следовал ответ:" Да в куст засунул или в траву бросил чтобы не мешал...". Представить такое в учебке было немыслимо, а тут было в порядке вещей.
Однажды летом у нас в эскадрильи проходила тревога с выездом в полевые условия. На ней я остановлюсь подробнее. Вывезли весь личный состав в небольшой лесок, километрах в сорока от части. Рядом находилась грунтовая взлётно-посадочная полоса, на которую летчики тренировались сажать самолёты. Мы, солдаты, во время этой тревоги занимались охраной лагеря. Так как учения длились несколько дней, пришлось ставить палатки. Большие палатки ставили для офицеров и прапорщиков, так как их было сто человек примерно, ну а маленькие для солдат, нас там было человек восемь. Мы по четверо несли круглосуточное дежурство вокруг лагеря. Несколько часов дежуришь, затем отдыхаешь - и так все время.
Однажды утром, во время учений, командиру и начальнику штаба части нужно было срочно покинуть лагерь, я как раз находился на своей смене и все события видел своими глазами. Как только они уехали в палатках офицеров и прапорщиков началось нездоровое оживление. Как я понял, из всех потаенных мест начали доставать спиртное, закуска тоже нашлась, в авиации сухие пайки были очень хорошие. Через пару часов застолья из палаток начали доносится русские и украинские народные песни. Это говорило о том, что личный состав уже хорошо поднабрался. А тут как назло и начальство вернулось. Я стоял в карауле и как раз пропустил командира и начальника штаба. Они тоже услышали издали громовое пение и остановились поодаль и о чем-то стали совещаться. Затем в руках у них появились шашки со слезоточивым газом. Командир пошёл к первой палатке, а начальник штаба ко второй. В это время ни, о чем не подозревавшие офицеры продолжали орать песни в пьяном угаре.
И вот командиры с улицы начали почти одновременно завязывать входы и выходы в палатки. Никто внутри ничего не заметил. Когда пути к отступлению были перекрыты последовала команда:"Газы, всему личному составу одеть противогазы", и в окна палаток полетели шашки со слезоточивым газом.
Что тут началось. Песни резко оборвались и бедные военные начали метаться по палаткам в поисках выхода, но выходы были закрыты. Такого количества одновременно произнесённых матов и проклятий я никогда в жизни больше не слышал, одна палатка рухнула под натиском мечущихся, вторая устояла. Некоторые, те кто был худ телом, пытались вылезти в окна. Офицеры и прапорщики начали развязывать выходы и вырываться потихоньку на свежий воздух, на них жалко было смотреть, слёзы лились ручьями, глаза опухли и покраснели, только на единицах были противогазы, я так понял, что одеть их смогли самые трезвые. А командир и начальник штаба стояли в стороне и язвительно улыбались. Наконец все вылезли из палаток. Поступила команда строиться. На этот строй без слез нельзя было смотреть. Командир долго прочищал мозги собравшимся и надо сказать, что урок пошел на пользу. За все оставшееся время учений я больше не видел ни одного пьяного офицера.
На такой мажорной ноте и закончились наши учения. Еще долго после их окончания пострадавшие офицеры выясняли, кто был виноват в их позоре.