Очень тяжело жить с богатым воображением. Это я вам как обладатель говорю. Вот у меня есть – и я всё время недосыпаю! Не в смысле, куда-то не досыпаю, а просто всё время сплю меньше, чем мне бы хотелось. Вон и Мотя подтвердит. Ему, бедолаге, тоже вставать ведь приходится: ноги-то, ноги, на которых он спит, уходют!
Пошла я вот давеча ночью… ну сами знаете, куда ночью ходят. Пришла, значит, а свет не включаю, по двум причинам: во-первых, глазам больно, а во-вторых, какой смысл, если я без очков всё равно толком не вижу. Ну, вроде мимо унитаза ещё ни разу не промахивалась.
Следом за мной в туалет, разумеется, втянулся Мотя. Этот никогда не пропускает таких событий, так что по нужде я всегда хожу с почётным эскортом.
Ну и вот. Усаживаюсь я, значит, а наличие сиденья проверить спросонья забыла. Оно оказалось поднято. Ну и… провалилась я, короче.
От неожиданности хотела заорать, но вспомнила, что вообще-то ночь, а ночью орут только если убивают. А я вроде пока нет. То есть меня – нет. Пришлось тихо выругаться. И попытаться встать.
Ага, как же! Я барахаталась, как жук на спине, размахивала ногами и, кажется, иногда попадала по чьей-то пушистой морде. Морда не возмущалась, а очень внимательно смотрела на мои экзерсисы.
В этот момент я представила, как выгляжу, во-первых, со стороны, а во-вторых, с точки зрения Моти. Мотя же не в курсе, чего это я вдруг решила таким странным образом развлечься. До сих пор же тихо было. И я заржала. Продолжала барахтаться, но при этом ещё и ржала.
Судя по тому, что Мотя придвинулся ближе и вытянулся носом в моём направлении, ему было дико любопытно, что происходит и в чём замануха. А в том, что замануха какая-то есть, он не сомневался: иначе с чего бы я так долго торчу в такой странной позе. Да ещё явно веселюсь. Вот он, Мотя, на лотке так не веселится. Он же солидный кот в возрасте. Не то что некоторые... тут...
А я всё это представляла в голове и не могла перестать ржать и сосредоточиться на вылезании. И не то, чтоб я прям застряла, хотя немножко всё же да, просто у нас там не за что ухватиться, кроме как за мусорное ведро. А ведро такое, знаете, с вращающейся крышкой. Два раза я попала рукой по этой крышке, чем вызвала дополнительный грохот и два приступа: моего хохота и Мотиного любопытства.
Тут скрипнула кошачья дверца.
- Чего это она?! – простонал Зёма с ужасом.
Его можно понять: и снаружи страшно стоять, слушая странные, непривычные звуки – вдруг лоток украли или ещё что-то неприятное приключилось, а внутри-то вообще кошмар творится!
- Сам в шоке, - буркнул Мотя, оттесняя Зёму обратно к дверце, - или, недомерок, иди отсюдова. Мы тут сами… как-нибудь…
- Я попить! – слабеющим голосом проныл Зёма и протиснулся-таки к ведру с водой.
Но получил моей барахтающейся рукой по ушам и вылетел наружу. Пить перехотелось моментально.
Наконец я перестала ржать, сосредоточилась и выскреблась из, пардон, унитаза. Мотя удовлетворённо выдохнул: вроде угомонилась, значит, ему, Моте, еды дадут!
Пока шла в спальню, я представила, как муж слышал, что в туалете происходит что-то интересное, может, даже встревожился, и как я ему сейчас бы рассказала, как барахаталась и пугала Мотю. И при этом бы снова заржала, вспоминая процесс, и как бы зафыркал муж, стараясь тоже не ржать.
В общем, по пути я снова начала хохотать и долго ещё не могла уснуть, периодически похрюкивая. Нет, мужу не рассказала. Потому что он уже месяц как в командировке.
Говорю же – с живым воображением жить трудно. Но зато интересно и довольно весело. Вот и Мотя подтвердит.