когда-то я любил его, Жаклин.
давно. сейчас я убедился в этом.
такой гордец, не спрашивал совета, но облака выстраивались в клин,
летая у него над головой
(в ней обитали призраки и птицы,
коты). просил меня не суетиться. он грузный — я стремительный, живой.
ещё глаза — глаза меняли цвет. зелёный, жёлтый, золотой, медовый.
особенно на них клевали вдовы и женщины весьма преклонных лет.
позднее мы разъехались.
я вру, он точно не уехал — я уехал искать удачи, славы и успеха.
фортуне не пришелся ко двору.
зато купил подержанный рыдван, на всякий случай раздобыл винчестер.
пойми, Жаклин, мы не могли быть вместе. в шуты не принят, в общество не зван, ужасно пил, помногу и везде: в салунах, в одиночестве, с другими.
Жаклин, ведь я когда-то помнил имя и год его рождения. и день.
скажи, Жаклин, ты веришь в нашу смерть? под солнцем на заправке взяли кофе, потом погибли в автокатастрофе и превратились в траурную медь.
по крайней мере, так решили все: священник, доктор, человек из стали. Жаклин, мы непрерывно хохотали, читая некролог на полосе.
когда-то я любил его. клянусь.
жалею, что не познакомил раньше. сегодня ветер воет, словно банши, пытаясь в небо выманить луну.
теперь, Жаклин, мы станем жить втроём. не знаю сколько, но, наверно, долго.
вот кресло, фотографии. вот полка.
вот лестница наверх. дверной проём.
мой старый дом — твой выход, твой черёд. давай откроем окна. мы вернулись. и старый бог — хозяин тихих улиц — однажды нас возьмёт и приберёт.