Оля плакала, сидя в глубине большого дивана, сжавшись в комочек и поджав под себя ноги. Она рыдала навзрыд, громко и судорожно всхлипывая. Анастасия Филипповна ходила по комнате, не в силах остановиться и не замечая, как временами ускоряла шаг, срываясь почти на бег. Останавливаясь перед каким-нибудь препятствием, разворачивалась и двигалась в противоположную сторону.
- Чего теперь рыдать-то? – бросила она в сторону дочери. – Будто это чему-то поможет!
Подойдя к большому овальному столу в центре комнаты, женщина внезапно остановилась. Затем села, вернее, рухнула на стоящий рядом стул, попав на его край, из-за чего он резко пошатнулся, норовя скинуть на пол хозяйку, задумавшую так дерзко обойтись с ним, столь ценным предметом мебели. Но Анастасии Филипповне было не до церемоний, она была в бешенстве от того, что только что узнала. Не в силах больше ругаться и, вообще, что-то говорить, она подпёрла ладонью лоб и сидела какое-то время, тихонько покачиваясь. Зацепившись взглядом за маленький поднос со стоящими там пузырьком корвалола, графином с водой и хрустальным высоким стаканом, придвинула его к себе и уже в который раз попыталась накапать сердечные капли в рюмку, державшую в руке. Так и не открыв пузырёк с лекарством, швырнула на стол и его, и рюмку и повернулась к дивану, на котором, скорчившись, сидела дочь.
- Это конец… конец, ты слышишь, - она почти прокричала эту фразу, кипя от гнева.
В это время в прихожей послышался звук открывающейся двери. Женщина подхватилась и побежала встречать мужа, которого полчаса назад спешно вызвала домой телефонным звонком.
- Что случилось, Настя, с Олей что-нибудь? - послышалось из прихожей, - ты по телефону ничего не объяснила и бросила трубку, я чуть с ума не сошёл, пока доехал.
- А ты проходи, проходи в гостиную, сейчас всё узнаешь, - голос Анастасии звучал несколько угрожающе.
Олины силы уже почти иссякли и она тихо плакала, обняв диванную подушку и уткнувшись в неё лицом. Казалось, будто где-то поскуливает маленький несчастный щенок, внезапно оставшийся без маминого тепла.
Григорий Семёнович вошёл в комнату и кинулся к плачущей дочери. С трудом оторвав её голову от подушки, он увидев милое его сердцу личико, опухшее от слёз.
- Оленька, милая, что с тобой приключилось, тебя кто-то обидел, у тебя что-то болит? – перечислял он всё, что пришло в этот момент на ум.
Девочка отрицательно мотала головой и только всхлипывала, не в состоянии произнести хотя бы слово. Отец прижал её к себе и погладил по волосам, пытаясь успокоить, но все его старания были тщетными, худенькие Олины плечи продолжали вздрагивать от прерывистых всхлипов.
- Да что случилось-то, скажет мне кто-нибудь, наконец? – он повысил голос, так как уже не мог выносить эту неизвестность.
- А дочь нам сюрприз приготовила, - саркастически заметила Настя, разведя руками, - она у нас беременна!
- Чтооо? - Григорий Семёнович, ничего не понимая, переводил взгляд с жены на дочь, которая опять зашлась в рыданиях.
- Да, ты правильно услышал… ты, как, готов стать дедушкой? - не унималась жена.
- Что это значит, она же ещё ребёнок! – громко, как привык разговаривать с подчинёнными, рявкнул Григорий Семёнович.
- Ооой… - Анастасия Филипповна села на диван, заламывая руки, -видимо уже нет.
Морщась от Олиных всхлипываний, она поведала мужу о том, как заметила, что Оля плохо ест, бледная, грустная, а когда увидела, что дочь плачет у себя в комнате, решила выяснить в чём дело. Оля ничего толком ей не рассказала, только наплела про какие-то ссоры с подружками, но мать-то не проведёшь. Она понаблюдала за дочерью и, когда сегодня услышала, что ту вырвало в туалете, решила больше не тянуть и показать её врачу.
- Господи, хорошо, что я этого не успела сделать, вот бы позора-то нахватались. Представляешь, я уже собралась звонить тебе насчёт машины, чтобы ехать с ней в поликлинику, как меня осенила одна догадка. Выяснив кое-что, я надавила на неё и вот… третий час рыдает, - мать схватилась за сердце.
Она накапала всё-таки капли и выпила их, по комнате сразу же разнёсся специфический запах мяты и валерианы.
- Накапай и мне, - попросил Григорий Семёнович, расстёгивая ворот рубашки и ослабляя галстук.
Выпив содержимое рюмки, он поморщился и, развязав узел галстука, снял его вовсе и откинул на кресло, словно он был причиной всех его сиюминутных волнений. Встав с дивана, Григорий Семёнович начал мерить шагами гостиную, причём выглядело это так, словно он вымеряет метраж для приобретения какого-то напольного покрытия. Остановившись, он посмотрел на свою дочь, которая никак не могла успокоиться. Её подрагивающие плечики выдавали плач девушки, который был не слышен из-за прижатой к лицу подушки. Он снова сел на диван и обнял дочь.
Олюшка, милая моя, перестань плакать, этим тут не поможешь… к сожалению, - покачал он головой и посмотрел на жену, - давайте подумаем, как нам выходить из этой ситуации.
Оля оторвала лицо от подушки, посмотрев на родителей. Ей было стыдно перед ними, она была в растерянности и здорово напугана своим положением – беременностью в шестнадцать лет. Всё это не давало ей возможности что-либо говорить, поэтому, обрадовавшись тому, что папа не кричит, как недавно мама, а думает, что можно сделать, она перестала плакать и замерла в ожидании того, какое решение он примет. Она знала, что он непременно найдёт выход, он всегда его находит, она привыкла к тому, что папа может всё.
***
Авторское право данного произведения подтверждено на портале Проза.ру и защищено законодательством Российской Федерации
_________________________________
_________________________________
#несовершеннолетняя #беременна в 16 #восьмидесятые #хрустальный шар