К своему глубокому изумлению, он обнаружил, что столь юная девушка не только имеет очень четкие взгляды на множество вещей, включая и политику, но и может их аргументировать. При этом она приводила примеры из других прочитанных ею книг. Иногда они бурно спорили, а вечером, оставшись один, граф мысленно перебирал все, что было сказано, и с удивлением убеждался в том, что в некоторых вопросах Жизель оказывалась более осведомленной, нежели он сам. В этот день на ней была все та же шляпка с зеленовато-синими лентами. И хотя день был теплым, но дул довольно сильный ветер, так что поверх платья она надела светло-голубую накидку.
Глядя на нее, граф решил, что за ту неделю, которую Жизель находилась у него в услужении и два раза в день ела как следует, составляя ему компанию, она уже успела немного поправиться. Теперь она уже не казалась такой худой, и ее прежде бледные щеки стали чуть румяниться. Но в то же время ему было очевидно, что она еще далека от того, чтобы набрать свой нормальный вес, как бы ей ни хотелось уверить его в том, что она всегда была очень стройной.
За эту неделю граф уже убедился в том, что основная трудность заключается в том, чтобы убедить Жизель принимать от него что-то, помимо платы.
Это выяснилось уже на второй день после ее появления в его спальне. Граф решил, что ему достаточно будет заказывать так много блюд, чтобы после трапезы оставалось столько еды, что она уносила бы с собой провизию, которой хватало бы на всю их семью. Однако этот его план разбился о то, что он в раздражении назвал "проклятой гордостью".
Когда они закончили ленч, он с удовлетворением заметил, что на столе остались нетронутыми цыпленок и жирный голубь, а кроме них, еще несколько закусок, которые Жизель могла бы унести с собой.
- Тебе следует упаковать все, что осталось, - небрежно заметил он.
Жизель посмотрела на цыпленка и сказала:
- Я этого сделать не могу, милорд.
- Почему это? - резко спросил граф.
- Потому что я подозреваю, что ваша милость специально потребовали гораздо больше еды, чем это было необходимо. Все, что осталось нетронутым, можно будет подать к обеду.
- Ты хочешь сказать, что не отнесешь домой эту еду, в которой, как тебе прекрасно известно, нуждаются твои близкие? - изумленно переспросил он.
- Пусть мы и бедны, ваша милость, но у нас тоже есть гордость.
- Бедные не могут позволить себе такую роскошь, как гордость! - презрительно отозвался граф.
- Когда они доходят до такого состояния, - возразила Жизель, - то это значит, что они потеряли свою индивидуальность и разум и мало чем отличаются от животных.
Немного помолчав, она вызывающе добавила:
- Я благодарна вам, милорд, за вашу заботу, но принять милостыню не могу.
Граф раздраженно хмыкнул и, потянувшись через стол, оторвал у цыпленка ножку.
- Ну теперь ты можешь его забрать? - спросил он.
После недолгого колебания Жизель сказала:
- Поскольку я знаю, что повар либо его выбросит, либо скормит собаке, я его заберу, милорд, но в другой раз этого делать не стану.
- Тогда ты самая глупая, упрямая и своевольная женщина из всех, что я имел несчастье знать! - вспылил граф.
Жизель ничего не ответила, завернула цыпленка в пергаментную бумагу и убрала в корзинку, оставив нетронутого голубя на блюде.
В течение последующих дней граф понял, что с Жизелью надо обращаться с крайней осторожностью, иначе ее гордость восставала, создавая такие преграды, которые даже такой опытный военачальник, как он, не мог преодолеть.
А самым досадным во всем этом было то, что, несмотря на все свои усилия, граф по-прежнему знал о своей странной служанке не больше, чем в тот день, когда он ее нанял.
Однако одно было совершенно очевидно: благодаря умелым перевязкам Жизели и чудодейственной мази, которую делала ее мать, его нога заживала гораздо быстрее, чем смел надеяться его врач, мистер Ньюэл.
Вот и сейчас, собираясь уйти, Жизель напомнила ему:
- Пока меня не будет, вы должны лежать спокойно. И, пожалуйста, не пытайтесь встать с постели, как вы это сделали вчера. Вы же помните, что вам сказал мистер Ньюэл!
- Я отказываюсь подчиняться тебе и этим чертовым докторам! - проворчал граф. - Вы все хотите превратить меня в беспомощного инвалида!
Но, несмотря на свои возражения, он прекрасно понимал, что его врач был совершенно прав. Накануне, осмотрев его, мистер Ньюэл так ответил на вопрос о том, когда графу можно будет наконец подняться с постели:
- Ваша нога, милорд, заживает гораздо лучше, чем я ожидал. Но вы, ваша милость, должны понимать, что для того, чтобы извлечь из раны всю картечь, мне пришлось сделать очень глубокие разрезы, и надо набраться терпения и соблюдать покой до полного их заживления.
- Это не так-то просто! - мрачно отозвался граф.
- Я буду совершенно откровенен, милорд, - продолжил хирург. - Теперь мне можно вам Признаться, что, когда я обнаружил, какое количество картечи оставалось в ране и насколько сильно она загноилась, я начал опасаться, как бы дело в конце концов не закончилось ампутацией ноги. Но чудеса все-таки бывают - и в вашем случае явно произошло чудо.
- Я весьма благодарен судьбе, - с трудом проговорил граф, когда пальцы хирурга заскользили по швам. Те были совершенно чистыми и заживали, по словам врача, "изнутри".
- Когда я смогу встать с постели? - снова спросил нетерпеливый граф.
- Не раньше чем еще через неделю, милорд.
Как вы прекрасно понимаете, любое резкое движение может снова вызвать кровотечение. Вам надо проявить еще немного терпения.
- К сожалению, этим качеством я никогда не отличался, - со вздохом заметил его пациент.
- Тогда, милорд, у вас есть сейчас возможность научиться этому, - ответил Томас Ньюэл. Потом он похвалил Жизель за ее перевязки.
- Если вам когда-нибудь понадобится работа, мисс Чарт, то у меня для вас найдется сотня пациентов.
- Похоже, у вас много работы, - проговорил граф.
- Ко мне записываются за несколько недель вперед, - сказал Томас Ньюэл не без гордости. - И среди моих пациентов не только участники войны, как вы, милорд. Ко мне приезжают представители аристократии со всей Англии и даже из Шотландии и с континента. Иногда мне уже начинает казаться, что я просто не смогу успеть всем им помочь.
- Все имеет свои недостатки, - улыбнулся граф, - даже слава прекрасного врача.
- Оборотную сторону славы вы, ваша милость, должны были узнать на собственном опыте, - любезно проговорил Томас Ньюэл, а потом простился и ушел.
И теперь, напомнив графу Линдерсту о словах врача, Жизель сказала:
- Если вы будете двигаться, то повязка собьется - и тогда все мои усилия пропадут даром.
Она уже собиралась уйти, но остановилась, словно вспомнив что-то.
- Моя мать делает для вас свежую мазь. Наверное, на обратном пути мне стоит зайти домой.
- Я еще не заплатил тебе за прошлую порцию, - сказал граф. - Во сколько она вам обошлась?
- В три с половиной пенса, - ответила Жизель.
- Надо понимать, что ты ожидаешь, что я расплачусь с тобой с точностью до полупенни. Или ты примешь четыре пенса?
- Я могу дать вам сдачу, - ответила Жизель, весело блеснув глазами.
Она прекрасно поняла, что граф поддразнивает ее: наполовину в шутку, наполовину всерьез сетуя на ее отказ принимать больше денег, нежели он назначил ей в качестве платы за услуги.
- Ты меня просто бесишь! - сказал он, когда девушка снова направилась к двери. - Тогда вашей милости не придется скучать в мое отсутствие, - отозвалась Жизель. - Если вам что-нибудь понадобится, Бэтли придет по первому вашему зову, милорд.
С этими словами она ушла, а граф откинулся на подушки и в тысячный раз попытался сообразить, кто она такая и почему упорно отказывается рассказывать ему о себе.
Прежде он не мог вообразить, чтобы столь юная девушка, - а Жизель призналась, что ей девятнадцать лет, - могла разговаривать с ним настолько спокойно и уверенно. И в то же время он знал, что во многих отношениях она очень ранима и робка.
В Жизели было нечто такое, что он не встречал ни у одной женщины… Например, ее удивительная скромность, которая так его восхищала. Когда он не разговаривал с нею, она тихо садилась в уголке комнаты и читала, сосредоточенно углубившись в книгу, что было для него удивительным, поскольку прежде ему казалось, что всем женщинам просто необходимо постоянно находиться в центре внимания.
Граф привык иметь дело с женщинами, которые прибегали ко всевозможным уловкам и хитростям, чтобы заставить его их заметить. Они бросали на него манящие взоры, жеманно складывали губки, словно приглашая его к поцелую, говорили неестественно высокими голосами, находя это привлекательным. Жизель же вела себя так спокойно и естественно, словно он был ее братом или - ужасная мысль! - отцом. Она готова была откровенно говорить обо всем - кроме себя и своей семьи.
"Я во что бы то ни стало узнаю, что за этим кроется!"- поклялся себе граф.
В эту минуту дверь его комнаты открылась и в нее заглянул мужчина.
- Вы не спите? - спросил низкий голос. Граф повернулся, чтобы взглянуть на пришедшего.
- Фил! - воскликнул он. - Входите! Я очень рад вас видеть!
- Я на это надеялся, - сказал полковник Беркли, входя в комнату графа.
Лежащему в постели широкоплечий и высокий Фиц показался почти сказочным великаном.
- Черт подери, Фиц! - воскликнул он. - Вы выглядите до отвращения здоровым - просто смотреть противно. Как ваши лошади?