Найти в Дзене
Анна Приходько

Новая власть

Памятник Александру Невскому в Городце Нижегородской области
Памятник Александру Невскому в Городце Нижегородской области

"Купчиха" 26 / 25 / 1

— Что же будет, Лёша? — жена священника сидела рядом с ним со слезами на глазах.

— Ломаааай! — слышалось отовсюду. — Ломаааай!

Ирина прижималась к Ивану, дрожала вся. Кузнец молчал, а она лепетала:

— Позавчера в Калиновке только завидели их, разбежались все. А кресты-то сами в землю ушли!

Девушка охала.

Иван так и молчал. К нему обращались без имени. Все привыкли. Иногда Ивану казалось, что он разучился говорить. Пытался шевелить губами, они шевелились. Но звуков не было.

Он уходил в лес, открывал рот и пытался кричать. Но ничего не выходило. Кузнеца это не беспокоило. Хотелось только слушать. А слушал и слышал Иван много.

При нём не стеснялись говорить. Все считали его немым и глуховатым. Поэтому все тайны церковных прихожан и оставшихся в селе женщин он знал хорошо.

Слушая и анализируя, он понял, что зависть — это такая гадкая змея, которая пожирает человека изнутри. Она поселяется в голове и при каждом удобном случае вырывается нелестными речами. Иван теперь как будто всех видел изнутри.

Один из красноармейцев стоял неподалёку и крестился. Другие на него прикрикивали, заставляли лезть на купола.

Двое бесновались на колокольне. Били по колоколу прикладами ружей.

Звон стоял оглушительный. А Ивану казалось, что колокола тихо постанывают, плачут…

Всё это длилось с утра до темноты. С наступлением сумерек всё закончилось. Иконы были погружены в мешки. А те, что остались внутри, закрасил тот крестившийся паренёк.

Закрасил толстым слоем алой краской. Красил размашисто, дрожащими руками. И теперь стены были словно в крови. Краска стекала на пол и образовывала причудливые лужицы. Ирина сидела возле этих луж на корточках и говорила:

— А вот на петушка похоже, а вот на облачко...

Никто и не мог представить неделю назад, когда впервые нагрянули в церковь представители новой власти, что всё так закончится.

Священнику разрешили находиться при церкви, пока туда не завезут парты для школьников. Прошёл декабрь, январь, февраль. Наступил март 1918 года. Но никто не завозил парты. Церковь по-прежнему была пристанищем для Ивана. Только всё внутри было теперь чужим.

Священник Алексей той же ночью, когда краска ещё не подсохла, смывал её. Но где-то уже невозможно было это сделать. И образа теперь выглядели как мишени.

***

Корней Спиридонович в декабре 1917 года ворвался в комнату к Евгеньке без стука.

— Вставай, быстро-быстро! Где мешок с деньгами? Вставай!

Евгенька потёрла глаза, испуганно уставилась на юриста.

— Ну, что ты хлопаешь глазищами своими? — Корней нервничал, заикался. — Менять их надо, иначе останемся ни с чем. Давай же! Говори, куда спрятала?

— Не отдам, — Евгенька вскочила с кровати, топнула ногой. — Спрятала в надёжном месте. Это с чего я должна тебе их отдавать? Знаем мы тебя, видывали твою доброту. Улизнёшь и с концами.

— Нет же, — взмолился Корней Спиридонович, — есть у меня идея их обменять. Негодные они уже, но место нашёл. Подсказали мне.

— Вот и меняй свои, что припас в тайне от меня. А отцовские деньги позорить не дам, так и знай. Все эти ваши игрища скоро закончатся! А мы останемся неизвестно с чем, — упрямилась Евгенька.

— Ну не глупите, Евгения Петровна. Я же ради вас стараюсь.

Евгения заметила, как в дверях появилась Мария.

— Корней, — позвала она, — оставь Женьку. Моё решение такое же. Деньги останутся такими, какими ты их привёз. Нужно успокоиться и подумать.

— Что тут думать? — взвизгнул Корней. — Новая власть всё меняет на каждом шагу! А вы из прошлого века как будто!

— А мы и есть из прошлого, — тихо ответила Мария. — Я из девяносто шестого года ещё. Так что наше решение такое.

— Ну и сидите со своими бумажками. Я вас спасти хочу, а вы упёрлись.

— Остынь, Корней, — успокаивающим голосом говорила Мария, — лучше давай чаю попьём, да расскажешь что-нибудь интересное, у тебя так хорошо получается!

— Такое творится, а я рассказики буду сказывать? — Корней бросился к шкафу. Всё из него стал выбрасывать. Полетела одежда Ивана, платья Евгеньки.

Дочь Полянского оторопела. А потом схватила вазу и запустила в Корнея. Ваза ударила юриста по голове, тот обернулся и упал.

— Что ты творишь? — закричала Мария. — Что ты творишь? Человек может помочь хочет.

Евгения вся тряслась, закрыла уши руками и выбежала на улицу. Раздетая, босиком она бежала в сторону леса. Мороз щипал за щиколотки, тянул назад. А Евгенька всё бежала и бежала.

— Лисонька моя, — звучал откуда-то голос отца. — Лисонька, остановить, душа моя!

Евгенька оглядывалась, никого рядом не видела.

Подбежав к лесу, остановилась. Оглянулась. И вдруг почувствовала, что замерзает. Челюсть тряслась, зубы отстукивали дробь.

А дальше Евгенька уже не помнила ничего.

Громкий хохот заставил открыть глаза. Тело покалывало от сена, на котором лежала дочь Полянского.

Сверху на неё смотрели три паренька и седой, с молодым лицом, военный.

— Гля, какая птичка прилетела! Перелётные уже давно на югах. А эта… Крылышки, видать отморозила!

— Го-го-го, — хохот был громким, оглушал.

Евгения почувствовала, как кто-то коснулся её ног, дёрнулась резко.

Привстала.

— Ох, какая! — взвизгнул один из пареньков. — Её бы в клетку, брыкается.

— Да такая пигалица из любой клетки вырвется, гляди, как лягнула, синяк красоваться будет! Надобно бы ей в отместку.

И друг Евгенька почувствовала, как её схватили за волосы. Сверху над ней навис военный с молодым лицом.

— Птичка моя, ты не ерепенься… Если бы не я, так и лежала бы в снегу…

Он ослабил волосы и присосался к ней своими губами. Схватил, прижал к себе.

У Евгеньки не было сил сопротивляться. Она не знала, что с ней происходит. В голове смешался гогот, насмешки… Голоса стали отдаляться от неё.

— Чья? Чья? Чья дивчина?

Повозка медленно покачивалась. Дочь Полянского открыла глаза. Её везли по знакомым местам. Из дворов выглядывали женщины. Крестились, охали. Евгения чувствовала себя ужасно. Болела голова. Горели руки. Она была накрыта чьим-то тулупом. Но было всё равно холодно.

К повозке подбежал мальчишка.

— Купчиха она, воооон там у центра их дом.

— Держи, — возница порылся в мешке и бросил в мальчишку буханку хлеба. — Поделись с другими, не жадничай. У нас делиться принято.

Мальчишка сунул хлеб под тулупчик и пустился наутёк. Оглядывался, спотыкался, падал, вставал и бежал дальше. Скрылся в одном из дворов.

Продолжение тут

Печатная книга "Бобриха" ещё есть! Свободно 14 штук.
Заказать можно
здесь или пишите мне 89045097050 (ватсап, смс)