В нашей родной стране диктатура политкорректности, кажется, достигла своего пика.
Вообще, это хорошая русская традиция – подхватить какую-нибудь западную идею и довести до абсолютного маразма.
Теперь вот прозвучало предложение не упоминать национальность преступников.
Идея блестящая! (это сарказм)
«Лица никому не известной национальности стреляли на свадьбе из огнестрельного оружия».
Предпосылки понятны: самый главный, самый яркий тренд последних лет - боязнь оскорбить чьи-нибудь чувства. Верующих, неверующих, привитых, натуралов, темнокожих.
Давно сложилось абсолютное ощущение, что мы живём на Планете Обиженок. В мире, населенном капризными примадоннами, которые от каждого неосторожного слова делаются словно без чувств.
Культура анекдота умирает. И совершенно очевидно, почему: бытовой юмор строится на высмеивании характерных черт той или иной группы. Но в нынешней общественной парадигме это не просто порицаемо – в некоторых случаях уголовно наказуемо.
Вроде пошутил, а глядишь – устроил разжигание ненависти либо вражды к социальной группе «тёщи».
Про шутки по ютубу и вовсе помолчим. Недели не проходит, чтобы какой-нибудь комик не оскорбил кого-нибудь ранимого словами. До депортаций дело дошло.
Теперь вот мы боимся обидеть преступников. Сразу, конечно, вспомнился Довлатов:
Еще в дверях меня предупредили:
- Главное — не обижайте Ковригина.
- Почему же я должен его обижать?
- Вы можете разгорячиться и обидеть Ковригина. Не делайте этого.
- Почему же я должен разгорячиться?
- Потому что Ковригин сам вас обидит. А вы, не дай Господь, разгорячитесь и обидите его. Так вот, не делайте этого.
- Почему же Ковригин должен меня обидеть?
- Потому что Ковригин всех обижает. Вы не исключение. В общем, не реагируйте, Ковригин страшно ранимый и болезненно чуткий.
- Может, я тоже страшно ранимый?
- Ковригин — особенно. Не обижайте его. Даже если Ковригин покроет вас матом. Это у него от застенчивости...
Выступление Ковригина продолжалось шесть минут. В первой же фразе Ковригин обидел трехсот участников заседания. Трехсот американских славистов. Он сказал:
— Вообще-то я пишу не для славистов. Я пишу для нормальных людей...
Затем он произнес несколько колкостей в адрес Цветкова, Лимонова и Синявского. Затем обидел целый город Ленинград, сказав:
— Бобышев — талантливый поэт, хоть и ленинградец...
Извинимся на всякий случай перед всеми, кого обидит эта тема, но ведь ситуация гомерически смешна. Очевидно, что те национальности, которые предложено не называть, мягко говоря – и без того опознаваемы. Именно в этом причина запрета.
Следующий логичный акт этого концерта – запретить национальный менталитет и унифицировать социальные черты. Где-то в фейсбуке уже гуляет возмущенное: «Как вы смеете говорить такое о Ротко, не бывает еврейской живописи!»
Ну надо же! Итальянская бывает, русская бывает, а еврейскую – как корова языком слизала. Что оскорбительного в словосочетании «еврейская живопись», впрочем, так и не осмыслить.
Дальше можно запретить упоминать страны и континенты. Мало ли чьи светлые чувства можно задеть!
Что, звучит как фантазии? А вот и нет. Уже прозвучало предложение не называть место работы лиц, совершивших уголовное преступление.
Вероятно, заголовок «Сантехник Иванов украл пятьсот рублей» страшно оскорбит чувства всех сантехников. А, возможно, кстати, и всех Ивановых.
Комментировать все эти идеи – только портить. Но попробуем.
В романе «Сто лет одиночества» Маркеса есть такой момент. Жители Макондо заражаются странным заболеванием – у них наступает тотальная забывчивость. И в какой-то момент находят решение, вот оно:
«… Уже через несколько дней он заметил, что с трудом припоминает названия почти всех вещей в лаборатории. Тогда он приклеил к ним соответствующие ярлыки, и теперь достаточно было прочесть надпись, чтобы определить, с чем имеешь дело. Когда встревоженный отец пожаловался, что забывает даже самые волнующие впечатления детства, Аурелиано объяснил ему свой способ, и Хосе Аркадио Буэндиа ввел его в употребление сначала у себя в семье, а потом и в городе. Обмакнув в чернила кисточку, он надписал каждый предмет в доме: «стол», «стул», «часы», «дверь», «стена», «кровать», «кастрюля». Потом отправился в загон для скота и в поле и пометил там животных, птиц и растения: «корова», «козел», «свинья», «курица», «маниока», «банан». Мало-помалу, изучая бесконечное многообразие забывчивости, люди поняли, что может наступить такой день, когда они, восстановив в памяти название предмета по надписи, будут не в силах вспомнить его назначение. После этого надписи усложнили. Наглядное представление о том, как жители Макондо пытались бороться с забывчивостью, дает табличка, повешенная ими на шею корове: «Это корова, ее нужно доить каждое утро, чтобы получить молоко, а молоко надо кипятить, чтобы смешать с кофе и получить кофе с молоком».
Что-то похожее наблюдается сейчас. Значения и смыслы простых слов ускользают, смываются, самые невинные обозначения – под запретом, то, над чем еще пару десятков лет назад смеялись, становится преступным. Мир-перевертыш.
Страшно, что в скором времени можно будет увидеть табличку: это негр, у него черный цвет кожи, про него нельзя шутить.
Поделитесь этой новостью с друзьями, чтобы обсудить тему вместе в комментариях.
ПОДПИСАТЬСЯ НА КАНАЛ, ЧТОБЫ ПЕРВЫМ УЗНАВАТЬ О НОВЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ, МОЖНО ЗДЕСЬ.