— Считайте, Евгения Петровна, — весело произнёс прохиндей, а мы со Спиридоном всё разложим. Если бы ваш папенька был жив, он бы ноги мне целовал.
Кабинет отца был заставлен коробками. Евгения наблюдала, как бережно складывает книги и документы это свалившийся на голову добродетель.
— А я даже не представился! — воскликнул гость, подошёл к Евгении, поклонился: — Корней Спиридонович Морозов. Юрист.
Он схватил Евгеньку за руку и нежно прикоснулся к руке губами.
Эти прикосновения влажных губ вдруг напомнили поцелуи Ивана. Евгенька выдернула руку так сильно, словно обожглась.
Корней Спиридонович взглянул с недоумением на Евгеньку.
— Ведёте себя как нецелованная барышня. Вам в самую пору в обморок упасть. Падайте, я подхвачу.
Евгенька покраснела.
— Ооо, — Корней Спиридонович улыбнулся, — так оно и есть. Скажу вам по секрету, Евгения Петровна, что с такой скромностью в наши дни очень трудно.
— Женькаааа, — послышался голос Марии.
Евгения выскочила из кабинета отца и поспешила на зов мачехи.
— Ты чего такая красная? — поинтересовалась Мария. — Посмотри за Коленькой, я хочу в кабинет Петеньки Николаевича сходить. Дать указания кое-какие. Хочется мне, чтобы всё лежало, как при Пете.
— Ещё чего, — ответила Евгенька, — находишься ещё. Мне таскать тебя обморочную больно надо.
— Да сколько мне лежать-то? — возмутилась Мария. — Я так ходить разучусь.
— Не разучишься, я сама разберусь. Уж подольше тебя я бывала в отцовском кабинете.
В комнату постучались.
Евгенька поспешила открыть дверь.
Корней Спиридонович влетел молниеносно, чуть не сбил Евгеньку с ног.
— Я для вас, — начал он тараторить быстро, — сделал всё, что мог и как мог. Позвольте мне теперь заиметь крышу над головой. Заметьте, ни копеечки у вас я не взял лишней! И с вас ничего не взял за свою работу. Хотя вы бы и не заметили, но моя честность и совесть превыше всего.
— Совесть? — Евгенька перебила говорящего. — О какой совести вы тараторите, господин юрист? Вас полгода не было. Обчистили бедных женщин! Бесстыдник!
— Подождите! Подождите ругаться! Я всё вернул, вы же видели, что всё теперь по местам. Хочу вам напомнить, что всего вы лишились по собственной глупости, продав за бесценок почти весь товар. Мне было больно смотреть на ваши неумелые действия и подписи.
Это ж скольким людям вы сделали приятно своей неумелостью и глупостью. И я скажу вам, что над вами в высоких кругах посмеиваются и забавляются. У них, представляете, хватает на это времени. А сейчас самое лучшее время, чтобы остаться на плаву. И чтобы нас не унесло вместе с вами волной революции, надобно… — Корней Спиридонович помолчал. — Надобно, мягко говоря, подстроиться!
Вы в своей глуши даже не знаете, что творится нынче в городе! Я могу жить при вас и вести дела. И за всё это прошу иногда предоставлять мне и моему юному помощнику по тарелке супа. Потому как дело мы совершили большое. И восстановить справедливость я вам помогу, и славу вашего папеньки восстановлю. И даже больше! Ваша семья будет на слуху у всех. А такая известность в наше время и хороший настрой к новой власти, очень нам с вами помогут.
Речи Корнея Спиридоновича были длинными и пламенными. Евгения от его болтовни засыпала. Обычно на неё находила дремота от заумных слов и таких долгих разговоров.
Мария же слушала и впитывала жадно.
Запоминала, проговаривала про себя: волна революции, справедливость, слава, новая власть.
Она, как и Евгенька, мало понимала сказанное. Но настрой Корнея ей очень понравился.
— Ну всё, — вдруг произнесла калмычка, приподнялась на локтях, — пожалуй, на сегодня хватит ваших речей. Чтобы попросить крышу над головой, ни к чему было так распыляться.
Корней Спиридонович замолчал.
— Комнату вам выделю. Но хочу спросить, умеете ли вы работать руками? Чтобы что-то починить. У нас образовались некоторые неотложные работы.
— Я юрист, — обиженно произнёс прохиндей. — И вы обижаете меня подобными просьбами. Можно с лёгкостью найти нужного человека. Но мои руки — это моя голова. И я совершенно не соображаю в делах кузнечных, столярных и прочих…
И если вы только ради этого позволяете мне расположиться у вас, то я, пожалуй, поищу другое пристанище. Уж поверьте, не у каждой купчихи сейчас под боком может быть личный юрист. Да еще и на таких условиях, которыми я вас, можно сказать балую.
— Я, — Мария так громко сказала, что Евгенька пробудилась от своего сна и уставилась на мачеху, — подумаю над вашими словами. А пока выбирайте себе комнату.
Корней Спиридонович улыбнулся. Сложил ладони, потёр их.
— Может быть, — обратилась Мария к Евгеньке, — пусть комнату Ивана займут? Там всё по удобному сделано?
Евгенька покачала головой.
— Я хочу, чтобы он вернулся домой, а не в никуда!
— Знаете ли, — вмешался Корней, — вот так ждать не стоит. Когда вернётся, тогда и освободим нажитое место. Мы все с вами люди образованные и воспитанные.
— Нет, — Евгенька тряхнула головой. Огненные пряди загорелись на плечах. — Пока я тут решаю, где кому жить.
Мария вспыхнула.
— Да уж конечно! И у меня есть тут своё слово, и оно будет таким, как я сказала! Раз держишь Ванькину комнату при себе, найди хорошему человеку другую. Да и избавимся давай от споров, кто главнее. Порознь нам всё равно не выжить.
Евгенька вышла из комнаты мачехи, оставив её наедине с юристом.
Думала, какую лучше комнату отдать для проживания Корнею Спиридоновичу. И решила отдать свою. А сама надумала переселиться в комнату Ивана.
— Ты вернёшься, Вань, а я уже твоя… — шептала Евгенька, перенося свои вещи в комнату, которую раньше занимал Иван.
Корней Спиридонович вёл себя вызывающе. Где-то нашёл и нацепил на себя халат Петра Николаевича. Замотался в него и с важным видом сидел в гостиной.
Его младший брат Спиридон отличался необычайной вежливостью и преклонением. Он кланялся в день по сотне раз, спрашивал у Евгеньки о каждом своём шаге.
Прохиндей на него шикал. Учил вести себя в купеческом доме по-хозяйски.
— Вы не думайте, — говорил он Евгеньке, когда та стала свидетельницей воспитательного процесса, — я не претендую на ваши богатые стены! Я учу молодое поколение быть свободными и иметь своё мнение! Мне, как юристу от Бога, не льстит то, что мой младший брат выше своего лягушачьего роста прыгнуть не может. А поэтому с таким отношением он будет только полы драить и ботинки начищать, чего я ему не смею желать!
Спиридон при этом продолжал кланяться и спрашивать о каждом своём шаге.
***
— Да что ты там возишься? Ломай, ломай!
Священник Алексей сидел на земле, закрыв уши руками. Но грубые слова проникали в мозг, всё внутри перемешивали и вырывались из горла стоном.
— Отче наш, — шептал священник, — иже еси…
Продолжение тут
Все рассказы по главам в путеводителе.
О том, как получить бумажную книгу "Бобриха" с моим автографом я написала здесь
Осталось 14 свободных книг!