Вчера мы узнали — нам больше никто не верит. Щедры мы на сказки да ходим всегда кругами.
Но тот же старик, возвращаясь на тот же берег, зовёт ту же рыбу.
А рыба давно другая.
С большими глазами пророков и чудотворцев плывут косяком к старику золотые рыбы, и он застывает. И тени кустов-уродцев в момент оживают.
Старик говорит: дары бы, желания бы и корыто бы мне всего лишь. Ну разве я вас не ловил, отпускал не я ли?
Дурачатся рыбы: ты больше нас не неволишь, к тому же,
за время и правила поменялись.
Теперь мы не рыбы, а солнце, луна и ветер. Теперь мы не рыбы, а длинные дни и ночи.
Помилуй же, старче, так долго живёшь на свете. Забавно услышать, что снова чего-то хочешь от моря, от камня, от удочки в божьей длани.
Подумай чутка и опять приходи с приливом.
От каждой играющей рыбы — по два желания.
Нам кажется, честно.
Нам кажется, справедливо.
Старик возвращается с моря — игрушка, пешка, ворчит про себя, мол, нашелся я им даритель. Чего они будут просить, что за план глупейший?
А может, вообще перегрелся, и рыб не видел?
А может, меня искушают какие духи, и надо бы к батюшке, пастору там и ребе. Конечно, я мог бы прилечь под бочок к старухе, да только старуха лет десять гостит на небе.
С приливом, конечно, спешит старикан обратно, туда, где ракушки и камушки в белой пене.
И так ему всё уже нравится, так понятно, что он даже пляшет немного от нетерпения.
Смеётся прозрачными кукольными смешками, а думал — совсем разучился за годы ада.
И рыбы смеются, обняв его плавниками, и шепчут ему что-то на ухо. То, что надо.
Теперь он не старче, а вечер, песок и утро.
Теперь он не старче, а ветер, луна и солнце, и море играет искрящимся перламутром. Старик улетает, история остаётся.
Идёт по тропинке красавчик, прямой как спица. Идёт по далёким мирам, от конца к началу.
Идёт прямо к раю, а там и его царица, она не ругает, она говорит: скучала.