Да, к тому времени у меня уже определились на ринге своя роль и свой имидж. Как ни странно, найти его тоже помогла эта вечная гонка с препятствиями во время съемок. Чтобы сэкономить время и видеопленку, Володя вынужден был меня как ведущую «Музыкального ринга» из кадра убрать, а все тексты мне приходилось, сидя в аппаратной, быстро-быстро проговаривать на проигрышах песен.
Вечный цейтнот заставил искать определенную ритмику и объем закадрового комментария, лаконичного, но тем не менее дающего импульс зрительскому восприятию. Так выработалась особая «ринговская» стилистика, а затем и имидж ироничного и невозмутимого рефери, которому, кажется, абсолютно все равно, кто будет нокаутирован и как. Ведь это всего лишь игра в музыкальные страсти, разгорающиеся вокруг сегодняшних и завтрашних кумиров, а может, и лжекумиров.
Представьте себе, что в руках у телевизионного режиссера девяносто минут отснятой видеопленки, просмотреть которую заранее у него нет возможности: нужно экономить технические средства, а их на студии в обрез. Зато звук, записанный во время съемки, можно слушать сколько угодно. И вот по слуху приходилось монтировать изображение — и при этом укладываться в отведенное для эфира время. Это и называлось видеомонтажом «Музыкального ринга». Видеоряд отснятых на ринге песен Володей домысливался по памяти. Реакция зрителей в кадре на ту или иную реплику — угадывалась. Эмоции музыкантов — вычислялись.
По слуху нужно было монтировать изображение. Это и называлось видеомонтажом «Музыкального ринга».
— На кого рассчитана такая технология работы? На экстрасенсов?! — как-то возмутилась я после особо сложной съемки с группой «Динамик» Владимира Кузьмина.
Начинающий певец и композитор был тогда так робок, что ринговская аудитория с первых же минут буквально лишила его дара речи. Музыку он писал очень хорошую, но несколько неуклюжие слова песенных текстов сделали самодеятельного поэта уязвимым для ринговских «бойцов». Своей растерянностью Владимир напоминал большого ребенка, который не привык и не умеет постоять за себя. Мы помнили выражение беззащитности в его глазах в начале съемки. Помнили, как публика, отдавая дань искренней музыке и таланту молодого автора и, видимо, почувствовав, что для жестких правил ринговской игры он еще не готов или вообще не подходит по своим психофизическим данным, проявила такую чуткость и деликатность, какой никто не ожидал. Это было заметно и по лицам тех, кому Кузьмин нравился, и по благодарным улыбкам музыкантов из «Динамика».
Володя использовал при съемке очень энергичный, острый монтаж
Но как, не видя изображения, из девяноста минут записи отобрать по фонограмме именно те кадры, которые полнее всего передадут перелом в настроении ринговской аудитории? Как найти планы, показывающие, что те, кто приходит на ринг, — истинные любители музыки, а не какие-то истязатели, «морально избивающие музыкантов» (формулировка одного из телезрителей)?
Я не знала, как это сделать. А Володя, хотя и не был, конечно, экстрасенсом, умудрялся каким-то непостижимым образом, не видя материала, находить для монтажа самые выразительные планы. И часто его монтаж говорил куда больше, чем произнесенные слова. К счастью, тогда люди, от которых в разных инстанциях зависел выход передачи в эфир, подписывали программы к выпуску, глядя не столько на экран, сколько в текст расшифровки, и требуя прежде всего совпадения каждого напечатанного на бумаге слова с тем, что прозвучит в эфире. Володя же шел прежде всего от визуального восприятия рингов и поэтому использовал при съемке очень энергичный, острый монтаж, построенный на реакции музыкантов и публики в студии.
Особенно это было важно, когда в передаче участвовали рок-группы — такие, как «Машина времени» с Андреем Макаревичем, «Рок-ателье» с Крисом Кельми, «Круиз» с Матвеем Аничкиным. В то время рок был одной из немногих форм публичного инакомыслия в искусстве. Подчас неумело, но всегда искренне и с болью рок-музыканты пытались пробить стену равнодушия и апатии, царивших в молодежной среде. Ни на телевидение, ни на радио рок-группы доступа не имели. «Музыкальный ринг» с его формой развлекательно-дискуссионной программы помогал им получить массовую аудиторию. Правда, игровая конструкция передачи требовала от музыкантов умения не только исполнять песни с эстрады, но и общаться с теми, кто приходил в студию, вести с ними диалог, защищая свои позиции. Значит, размышлять вслух перед миллионами зрителей. А тогда, вспомните, это было делом далеко не безобидным: трибуна, получаемая рок-музыкантами в телепередаче, оказывалась чересчур открытой.
Нас, конечно, подстраховывала все та же телевизионная цензура, заставляя вырезать самые острые моменты в дискуссиях. В песнях особо «опасные» слова стирались или заглушались аплодисментами. И никого не смущало, что поющий вдруг начинает безмолвно шевелить губами.
Существовал и список запрещенных к показу исполнителей. Он менялся с молниеносной быстротой. Почему? Этого нам никто никогда не объяснял. В этот список каким-то непонятным образом попадали даже звезды советской эстрады. О зарубежных я уж не говорю: простое упоминание группы «Битлз» рассматривалось как явная крамола.
С запретами и разрешениями творилась полная неразбериха. Та скорость, с какой музыканты попадали в опалу, а потом вдруг исчезали из перечня «нежелательных лиц» на экране, придавала работе музыкальных редакторов некоторую пикантность. При встречах с коллегами из других студий разговор велся обычно так:
— А кто у вас?
— У нас — Пугачева. Опять запретили. А у вас?
— А у нас Пугачеву уже можно. Боярского нельзя.
— А у нас открыли «Землян», а закрыли...
Впрочем, были и такие артисты, которых никогда не «закрывали». Как правило, от участия в «Музыкальном ринге» они отказывались, несмотря на огромное количество приходивших на телевидение заявок.
Не удалось нам договориться с Юрием Антоновым в период его необыкновенной популярности. Тысячи телезрителей умоляли его принять приглашение на «Музыкальный ринг», но он так и не согласился.
А вообще-то на ринге привыкли ко всякому. Даже к тому, что съемка может состояться, а вот в эфире никто передачи не увидит. Так произошло с ленинградской рок-группой «Алиса» и ее лидером Константином Кинчевым, сегодня известным певцом, композитором, киноактером. Злая ирония песен Кинчева «Мое поколение!», «Мы вместе!», прямота и бескомпромиссность автора в сочетании с блестящим пластическим решением и артистизмом исполнения произвели на руководство молодежной редакции такое впечатление, что от нас потребовали запись с «этими фашистскими молодчиками» стереть немедленно.
На телевидении в те времена к особо «опасным» материалам относились намного жестче, чем в кино. Запись не клали на полку на неопределенный срок, а просто размагничивали, мотивируя это тем, что видеопленка — дефицит.
После истории с «Алисой» в редакции пошли разговоры, что передача вообще себя исчерпала, форма ее надоела и себя не оправдывает. И это отчасти было так, потому что в прежнем виде «Музыкальный ринг» существовать больше не мог.
Между тем центральная пресса делала передаче неожиданные комплименты.
В августе 1985 года в «Советской культуре» Валерий Семеновский писал: «Успех «Музыкального ринга» не просто в удачно найденной форме, а в том, что эта форма, при всей ее условности, выражает безусловные человеческие взаимоотношения».
Месяц спустя в той же газете Сергей Муратов так отозвался о «Ринге»: «Архаичную режиссуру эстрадных телепрограмм, предлагаемых подчас миллионам зрителей, трудно сравнить с непринужденной атмосферой «Музыкального ринга», почему-то всесоюзному зрителю недоступного».
В конце 1985 года в «Горизонте» считали, что последняя песенка "Музыкального ринга» спета «Алисой».
