— А я только что думала о... когда это было? позавчера?.. о позавчерашнем дне. И гадала, как меня угораздило сюда поехать. Наверное, я соскучилась по дому.
— Уже?
— А ты совсем о таком не думаешь? Будь Хилл-хаус твоим домом, ты бы о нем тосковала? А девочки — интересно, они плакали о своем темном угрюмом доме, когда их отсюда увозили?
— Я никогда никуда не ездила, — осторожно ответила Элинор, — и, наверное, не знаю, как это бывает.
— А теперь? Скучаешь по своей квартирке?
— Наверное, — ответила Элинор, глядя в огонь. — Я там очень мало живу — еще не поверила, что она моя.
— Хочу в свою собственную постель, — объявила Теодора, и Элинор подумала: она снова капризничает. Когда Теодора проголодалась, или хочет спать, или ей скучно, она становится как маленькая.
— У меня глаза слипаются, — сказала Теодора.
— Двенадцатый час, — ответила Элинор.
В тот самый миг, когда она повернулась к игрокам, доктор издал
торжествующий возглас, а Люк рассмеялся.
— Так-то, сэр, — объявил доктор. — Так-то!
— Вы разбили меня наголову, — признал Люк и начал собирать
фигуры. — Никто не возражает, если я возьму с собой чуточку бренди? Чтобы скорее уснуть, или для пьяной храбрости, или еще для чего. Вообще-то, — и он улыбнулся девушкам, — я собираюсь еще полежать с книжкой.
— Вы по-прежнему читаете «Памелу»? — спросила Элинор доктора.
— Второй том. У меня впереди еще три, потом примусь за «Клариссу Гарлоу». Могу одолжить Люку...
— Спасибо, не надо, — торопливо ответил Люк. — У меня с собой чемодан детективов.
Доктор обвел глазами комнату.
— Так-так, — сказал он. — Экран придвинут, свет погашен. Двери миссис Дадли может закрыть с утра.
Усталой вереницей они поднялись по лестнице, выключая по пути свет.
— Кстати, у всех есть фонарики? — спросил доктор.
Они кивнули, занятые больше мыслями о том, как хочется спать, чем о волнах тьмы, наплывающей за ними по ступеням Хилл-хауса.
— Спокойной ночи всем, — сказала Элинор, открывая дверь синей
комнаты.
— Спокойной ночи, — отозвался Люк.
— Спокойной ночи, — сказала Теодора.
— Спокойной ночи, — сказал доктор. — Крепкого сна.
— Иду, мам, иду, — сказала Элинор, нащупывая выключатель. — Все хорошо, я иду.
Элинор, слышала она, Элинор.
— Иду-иду! — крикнула она раздраженно. — Уже иду!
— Элинор?
И туг ее окатило холодом осознание: «Я в Хилл-хаусе!» Она
окончательно проснулась и, дрожа, спрыгнула с постели. — Что? Что случилось? Теодора?
— Элинор? Ты здесь?
— Иду.
Некогда включать свет; Элинор оттолкнула с дороги прикроватный столик и сама удивилась грохоту, с которым он упал. Уже нащупывая ручку двери в ванную, она подумала: это не столик упал, это мама мне в стену стучит. У Теодоры, по счастью, горела лампа. Сама Теодора сидела на кровати, встрепанная, и смотрела в одну точку дикими со сна глазами. Я, наверное, выгляжу так же, мелькнуло у Элинор.
— Я здесь. В чем дело?..
И тут она различила звук — только сейчас отчетливо, хотя слышала его с самого пробуждения.
— Что это? — прошептала Элинор.
Она медленно села на кровать, дивясь собственному спокойствию. Ну вот и оно наконец. Всего лишь звук в коридоре, в дальнем конце, и холод — ужасный, ужасный холод. Звук со стороны детской и ужасный холод, а вовсе не мама колотит в стенку.
— Что-то стучит в двери, — произнесла Теодора самым бытовым тоном.
— Ну да. Вот и все. И это в другом конце коридора. Люк и доктор наверняка уже там, проверяют, в чем дело.
И вовсе не моя мама колотит в стенку; мне снова померещилось. — Тук-тук, — сказала Теодора.
— Тук.